Часть политики Кремля? Как на Кавказе появились женщины-политзаключенные

Этим летом суд вынес приговоры матери чеченских оппозиционеров Зареме Мусаевой и участнице ингушского протеста Зарифе Саутиевой. Также в сентябре Росфинмониторинг исключил из списка террористов и экстремистов Зару Муртазалиеву – осужденную по делу о подготовке теракта уроженку Чечни. Правозащитники считают все упомянутые дела политически мотивированными. Репрессии против женщин стали беспрецедентными для Кавказа – власти таким образом "устраняют неугодных" и их родственников, отмечают опрошенные редакцией эксперты. Зара Муртазалиева – одна из первых женщин-политзаключенных в современной России. В беседе с сайтом Кавказ.Реалии она отмечает: силовые структуры поняли, что давление на женщин особенно болезненно для кавказцев и стали пользоваться этим. "Еще лет 15-20 назад невозможно было бы вообразить судебный процесс, в котором [в качестве обвинителей] участвуют кавказцы, и "сажают" женщину за политические взгляды, – рассказывает Муртазалиева. – Женщина на Кавказе всегда была неприкосновенна. Теперь политзаключенные женщины есть в Чечне, есть в Ингушетии. Мы видим наших собственных судей и прокуроров, которые выносят приговоры и не стесняются дальше с этим жить". Уроженку Чечни осудили по делу о подготовке теракта в торговом центре в Москве и отправили почти на 9 лет в колонию в Мордовии. Во время отбытия срока администрация не обращала внимания на то, что ее дело – политически мотивированное, рассказывает Муртазалиева. "Меня, как и других заключенных, могли оскорбить или подвергнуть наказанию. Самое мягкое, что я там слышала, – это "чеченская подстилка". Но со стороны арестантов, когда они через своих адвокатов узнавали о моем деле, было некое уважение, но это были единицы", – вспоминает собеседница. Женщин-политзаключенных на Кавказе гораздо больше, чем о них известно широкой общественности, но многие случаи остаются в тени, считает она. По словам Муртазалиевой, ей повезло – у нее была поддержка журналистов и правозащитников: "Когда ты оказываешься на скамье подсудимых, и судят за то, что ты не делал, то тебя никто не слушает. Не верят. И вдруг появляются люди: журналисты, правозащитники, которые пытаются разобраться в ситуации. И даже если это никак не повлияет на срок и процесс, ты понимаешь, что кто-то все-таки тебе верит и это дает огромную опору и поддержку". Зарифа Саутиева из Ингушетии и Зарема Мусаева из Чечни – две известные женщины-политзаключенные, которые прямо сейчас находятся в заключении. Мусаева – мать правозащитника Абубакара Янгулбаева и оппозиционеров Ибрагима и Байсангура Янгулбаевых, связанных с телеграм-каналом 1ADAT. В январе 2022 года она была похищена кадыровцами из квартиры в Нижнем Новгороде. После доставления в Грозный против Мусаевой возбудили уголовное дело: якобы она набросилась на составлявшего протокол участкового. Позднее ей добавили обвинение в мошенничестве. Мусаева страдает инсулинозависимым диабетом и рядом других хронических заболеваний, в заключении состояние ее здоровья существенно ухудшилось.  Член совета Центра защиты прав человека "Мемориал" Александр Черкасов характеризует преследование матери оппозиционеров как "заложничество", на которое пошли власти, когда не удалось задержать мужчин из семьи. Зарифу Саутиеву преследуют за участие в митинге против изменения границ между Ингушетией и Чечней. За это ее уволили с работы, а потом и судили. Она получила 7,5 лет лишения свободы по статье об участии в экстремистском сообществе. "Среди тех, кого центр назвал лидерами протеста в Ингушетии, оказалась и Зарифа Саутиева, – обращает внимание Черкасов. – Хотя никаких лидеров в этом протесте не было, он был сетевым. И ее судили наравне с другими мужчинами". В ходе протестов в Ингушетии проявились эмансипационные тенденции, которые к этому моменту были характерны для ингушского общества – "и в поколенческой, и в гендерной сферах", говорит на условиях анонимности другой эксперт по Северному Кавказу. По его мнению, это был первый случай, когда женщины выступили самостоятельными фигурами в общественном поле, стали узнаваемыми лицами протеста, и "мужчинам пришлось это принять". Однако протесты для этих женщин закончились по-другому: потерей работы, эмиграцией, тюремным заключением, указывает исследователь. Убивать женщин, сажать их в тюрьму – значит перейти грань, пойти против обычаев, отмечает Черкасов: "Это говорит о жестокости не только кадыровского, но и российского режимов. И репрессии в Ингушетии 2019 года – это также действие федерального центра". Традиционное общество и эмансипация Рассказывая о том, как на Кавказе начали появляться женщины-политзаключенные, исследовательница Северного Кавказа на условиях анонимности указывает: местное традиционное общество до сих пор не предполагало участие женщины в политической жизни. "Кавказские общества находятся на переломе. Традиционные патриархальные отношения там начинают ослабляться. В разных республиках это происходит по-разному. Однако политические потрясения способствуют эмансипации женщин", – отмечает собеседница. Роль женщины на Кавказе начала меняться во время войн в Чечне, когда главной мишенью федеральных властей были прежде всего мужчины, считает руководительница центра "Гражданское содействие" Светлана Ганнушкина. Мужчины воевали, им подкидывали оружие и взрывчатку, массово увольняли с работы, возлагали ответственность за взрывы домов, пытали, перечисляет правозащитница. "Именно женщины тогда выходили на улицы, перекрывали дороги, требовали возвращения своих мужчин. Произошел психологический слом, когда женщины почувствовали себя очень важной частью общества и традиционное отношение к женщинам, как к людям второго сорта, ушло. В семье роль оставалась той же, от домашней работы никуда не денешься", – отмечает Ганнушкина. Миф об угнетенной кавказской женщине надо рассказывать подальше от Кавказа, уверен правозащитник Александр Черкасов. По его словам, в 90-х и 2000-х годах работа по защите прав человека в регионе опиралась именно на женщин. "Это не казалось чем-то исключительным, потому что они были весьма активны и выступали на митингах. Если бы мужчина в 90-е годы выступал на митинге, где присутствуют российские солдаты, его было бы легче называть боевиком. А женщины делали то дело, которое не могли себе позволить мужчины", – указывает Черкасов. Комплекс поражения По словам Ганнушкиной, после окончания второй войны в Чечне, которая в регионе была воспринята как поражение, у мужчин появился "комплекс невыполненного долга защиты своих женщин". Он требовал какой-то компенсации, и объектом этой компенсации оказалась женщина, продолжает она. И тогда ее роль начала снижаться. В Чечне и других республиках Северного Кавказа женщина традиционно была неприкосновенна, отмечает Черкасов. Ей могли указывать старшие родственники-члены семьи, но посторонние мужчины, а тем более чиновники – нет. Ситуация начала меняться с приходом к власти Кадырова. На женщину могли напасть на улице за отсутствие платка, чиновники их публично отчитывали, били электрошокером, их пытали, убивали, задерживали. "С одной стороны, это отголоски патриархата, – говорит Ганнушкина. – Но с другой – патриархат запрещает чужим мужчинам посягать на женщин. И в этом, конечно, большое противоречие". Давление на женщин – это месть тем, кто активен, либо использование их для давления на других людей, уверен Черкасов: "Это не есть что-то специфическое кавказское или что-то связанное с гендером. Это часть общегосударственной политики и практик так называемой контртеррористической операции (так Россия называет вторую войну в Чечне. – Прим. ред.)". Зара Муртазалиева подчеркивает особую болезненность для кавказского общества, когда женщины попадают в места лишения свободы. Это очень тяжело переживается, семья старается это не афишировать, даже скрывать. "Эфэсбэшники, все эти силовые структуры очень быстро усвоили самое важное правило: хочешь убить мужчину на Кавказе – унизь его женщину. То есть, бей его по самому слабому месту. И очень быстро они этим стали пользоваться", – уверена собеседница. Согласно федеральным законам, нет разницы между мужчинами и женщинами, молодыми или пожилыми, отмечает анонимный эксперт по Северному Кавказу. Преследование активистов или несогласных с режимом характерно для всей страны – Ингушетию в этом смысле просто "приравняли" к остальным регионам, говорит он. "С Чечней ситуация несколько иная – там используется неправовое давление на родственников оппозиционеров. Можно предположить, что это частично из мести, а частично – с целью заставить их замолчать. И здесь не важно, мужчины это или женщины. Чеченский режим опирается на традиции только когда ему это выгодно", – заключил эксперт. Активно выражали свою гражданскую позицию женщины на Кавказе и в советский период. В середине января 1973 года в столице Чечено-Ингушской АССР Грозном прошел митинг ингушей. Они три дня требовали возвращения части Пригородного района, который остался в составе Северной Осетии после сталинской депортации в 1944 году. Митинг был разогнан коммунистическим руководством, в том числе, с применением водометов в январский мороз. Активистов, среди которых были женщины, подвергли репрессиям. В декабре 2021 года суд первой инстанции в Ессентуках признал виновными семерых фигурантов "ингушского дела", обвиняемых в организации насилия против силовиков, создании экстремистского сообщества и участии в нем. Суд назначил им сроки от семи с половиной до девяти лет лишения свободы в колонии общего режима. На приговор была подана апелляционная жалоба в краевой суд. Лидеры протеста признаны правозащитным центром "Мемориал" политзаключенными. В начале августа Центр защиты прав человека "Мемориал" совместно с общественной организацией "Экозащита" направили в ООН альтернативный доклад о нарушениях прав человека в России. В нем правозащитники пишут о сохраняющихся практиках дискриминации на Северном Кавказе – убийствах чести и специальном реестре для "склонных к экстремизму лиц". Парламентская ассамблея Совета Европы одобрила доклад о политически мотивированных преследованиях в России и приняла резолюцию, в которой призвала российские власти освободить политзаключенных.