Художник Аладдин Гарунов: «Грядущие времена приведут к обнищанию»
Художник с волшебным именем Аладдин проводит карантинные дни как обычно – за работой в своей студии на 13-м этаже. Для мастера в любые времена важно уединение – творить можно только наедине с собой. И «МК» в рамках цикла «Искусство БЫТиЯ» отправился в такое место творческого уединения – на вершину башни, где Алладин Гарунов создает картины из ковров, меха, резины и поношенной обуви. Уроженец села Укуз Курахского района (Дагестан) Аладдин Гарунов давно живет и работает в Москве. Перехал сюда в 1977 году. Устроился сначала слесарем на ЗИЛ, но быстро был переведен на должность художника-оформителя. Потом поступил и успешно окончил МГХПА им. Строганова (отделение художественной обработки металла). Уже тогда начал искать свой стиль, опираясь на искусство авангарда и исторические традиции родины. Еще в ранней живописи Гарунова 1990-х годов, сделанной свободными мазками, читается структура орнамента. И это не декоративные узоры, а смысловые образы. Со временем художник начал вкраплять в холсты предметы реального быта, заставляя их говорить на языке искусства. Ковер – излюбленный персонаж Гарунова – выступает в его работах как текст – система знаков и символов, с помощью которой он рассуждает о национальной и религиозной идентичности, глобализации и судьбах народов, современности и древней культуре. На его холстах сталкиваются и в то же время ведут диалог Восток и Запад, прошлое и будущее… Сегодня Гарунов – признанный современный художник. Финалист двух премий Кандинского в 2010 и 2012 годах. Участник многочисленных выставок и арт-ярмарок. Его работы показывались в Майами, Дубае, Париже, Венеции и др. Последние годы Гарунов работает в подмосковной мастерской на верхнем этаже 13-этажной башни. Вокруг него сложился свой мир – с одной стороны, наполненный различными предметами и материалами, которые он включает в свои произведения, с другой – чистый и стерильный, Аладдин – настоящий аккуратист. На вопросы «МК» он ответил в своем концептуальном стиле – написал от руки. Кто знает, быть может, эти письмена, витиевато начертанные на бумаге, станут частью его новой работы. – Какова ваша личная территория творчества? Какое это пространство, его настроение, напиток? Имеет ли значение размер, цвет стен, вид из окна, отсутствие (или присутствие) дополнительных атрибутов (может быть, книг)? – Моя мастерская находится на последнем этаже тринадцатиэтажной башни. Радует, что над нами никого нет. На этаже только мастерские Союза художников Подмосковья в городе Химки. Стиль и атмосфера мастерской сложились винтажные, много книг, много предметов из быта человеческого, отживших свою жизнь и вновь оживших в моей студии. Радует, что много света из больших окон. Я помешан на чистоте и порядке. Работать начинаю, когда все разложено по своим местам и стерильно чисто. – Важно ли для вас одиночество во время работы в мастерской? Можете ли вы работать, если рядом находится кто-то еще? – Мне очень важно общение с близкими мне по духу людьми – быть с ними на одной волне. Но это общение должно быть не во время моей работы. Если ко мне придут люди, я не буду работать, даже если мне с ними уютно и хорошо. Я с ними буду пить чай, общаться, но после, чтобы продолжить работу, я должен остаться один. Это касается и жены, и сына, хотя он тоже выпускник Строгановки. – Как долго вы можете оставаться в мастерской наедине с собой? Несколько дней, недель, месяцев и не выходить в белый свет? Мастерская для меня не только место для работы, я в ней живу и только раз в неделю еду в гости домой к жене. Но все же я не могу долго находиться безвылазно в мастерской, мне нужно к людям, нужно нормальное человеческое общение. – Как важно для вас питание, когда приходит вдохновение? Есть ли у вас свои рецепты для подогревания творческой активности? – Совсем не важно. Я уже несколько лет питаюсь рисом, гречкой, иногда вермишелью, смешав что-то из них с поджаренным филе курицы или индейки. Мне лень, и я не умею и не хочу готовить. Зато, когда я приезжаю домой к жене, мы там отрываемся. Дома с женой я становлюсь гурманом и даже позволяю себе пару бокалов хорошего вина или кофе, который пытаются запретить мне врачи. Для творческой активности я очень ленив и заставляю себя работать, подогревая себя манией величия. Если серьезно, я бываю одержим идеей создать работу с сильной внутренней энергетикой при внешней простоте и минимализме. – Говорят, что многие художники работают в «измененном состоянии»? Так ли это для вас? Что вам помогает погрузиться в него? – Меня еще студентом Строгановки в течение пяти лет пытались увидеть в этом «измененном состоянии», но не случилось. Люблю хорошее вино, и то, главное не вино, а с кем я в теплой и душевной обстановке за бутылкой вина нахожусь. А в творческом состоянии я нахожусь всегда, особенно в метро, когда вижу тела, я их воспринимаю не как людей, а как формы для формотворчества. В меня художник и скульптор, вселился, когда я еще под стол ходил. Как-то мне нагадали, что я и в прошлой жизни был мастерилой. – Человек для того, чтобы прожить в квартире несколько месяцев должен закупить продукты. А что должно быть в вашей мастерской на два месяца кроме продуктов? Конкретно – каких материалов? – Как я уже говорил, в мастерской должно быть максимально свободное пространство для создания работы. Я работаю, в основном, на полу, создавая объекты из ковров, резины, поношенной обуви, меха, гудрона, соединяя эти странные, не связанные предметы в идею этно и техно. Красок мне в последнее время много не надо. Использую акрил, который покупаю недалеко, в ОБИ. Запасы прочих материалов я храню на черной лестнице для выхода на крышу дома. – Как, по-вашему, массовая самоизоляции изменит наш мир? Как скажется на культуре? – Мир не останется прежним, наступает тяжелое время, которое приведет к обнищанию населения. Когда народ осилит это бремя, снова возникнет ностальгия по истинно ценному. Будут востребованы уже не дутые имена, а по-настоящему сильные и хорошие художники уровня серьезных музеев.