Разоблачаем. Сидел ли Иван Грозный на своем троне и откуда взялся тарч
Как в эпоху романтизма музейщики и историки выдумывали красивые легенды об экспонатах Оружейной палаты, рассказывает выставка в Музеях Московского Кремля
Одно из самых важных слов XXI века — «фейк». Вероятно, благодаря своей звучности оно приобрело огромную популярность, вытеснив классическое выражение «газетная утка». Но ведь и до «уток» люди пересказывали друг другу выдуманные истории и верили в них. Самые известные примеры таких историй эпохи романтизма, первой половины XIX века — находка песен кельтского барда Оссиана, которыми зачитывалась вся Европа (в итоге оказалось, что их сочинил шотландский мистификатор Джеймс Макферсон), и написанные Проспером Мериме «Гусли, или Сборник иллирийских песен…», искренне переведенные Пушкиным как «Песни западных славян». Однако это лишь вершина айсберга. Проект «Легенды Кремля: русский романтизм и Оружейная палата» в Музеях Московского Кремля посвящен совершенно неожиданному истолкованию этой темы: он рассказывает о том, как в XIX веке, в эпоху складывания идеологий национальных государств и зарождения патриотизма, как симптом этого общеевропейского процесса вокруг конкретных исторических экспонатов создавались музейные мифы.
Выставка «Легенды Кремля: русский романтизм и оружейная палата». Фото: Музеи Московского Кремля
В Российской империи эпицентром формирования таких мифов стала Оружейная палата — фактически первый русский национальный музей. Благодаря авторам путеводителей XVIII–XIX столетий в кремлевском собрании вдруг оказались «детские доспехи великого князя Дмитрия Донского», «шлем святого Александра Невского», «шлем, наручи и щит князя Мстислава Владимировича», «сабля и цепь великого князя Владимира Мономаха», «шлем великого князя Юрия Всеволодовича», «посохи Андрея Боголюбского и Ивана Калиты», «кольчуга Марфы Посадницы» (она же «байдана Бориса Годунова»), «шапка великой княгини Ольги Киевской». Как рассказал нам куратор выставки Федор Панфилов, речь идет о подлинных исторических вещах, в основном XVII–XVIII веков, которые, однако, были совершенно фантастически интерпретированы, состарены на многие века.
Якобы алебарда телохранителя Лжедмитрия I. На самом деле парадная алебарда. Москва, мастерские Кремля (?), конец XVII – начало XVIII в. Фото: Музеи Московского Кремля
Почему это происходило?
«Это период, когда литераторы и историки во многих случаях это одни и те же люди, причем испытывающие горячий интерес к национальной истории и переживающие из-за ее лакун. И это не только Николай Карамзин, но и многие другие. На должности директора Оружейной палаты мы видим много литераторов: это и Михаил Загоскин, автор бестселлера „Юрий Милославский, или Русские в 1612 году“, и Александр Вельтман, человек, который, с одной стороны, переосмысляет и корректирует многие из легендарных атрибуций, а с другой стороны, является одним из первых русских фантастов. Огромную роль в мифах, которые создавались о наших предметах, сыграли люди, которые работали в Московском архиве Коллегии иностранных дел. Например, Малиновский, который пишет первую книгу об Оружейной палате, его последователь Свиньин Павел Петрович, который создал путеводитель по Оружейной палате и наполнил его удивительными историями», — поясняет Федор Панфилов. Этим «архивным юношам», первым нашим историкам и одновременно мифотворцам, которые параллельно с созданием легенд занимались и настоящими историческими исследованиями — такой вот парадокс, — посвящена отдельная часть экспозиции.
Николай Бурдин. «Залы Оружейной палаты в Кремле с групповым портретом сотрудников музея». 1846. Фото: Государственный исторический музей
СИЛА ИМЕНИ
Мифотворцы романтизма любили группировать отдельные предметы вокруг некой яркой исторической персоны. Это подлинные вещи XVI–XVII веков, которые описываются как принадлежавшие князьям XII–XIV столетий. Например, так возникли два «шлема Александра Невского», «посох Андрея Боголюбского», комплекс «вещей Мстислава Великого» (причем исходно это предметы, принадлежавшие князю Мстиславскому, но он жил позднее и был гораздо менее интересной персоной). Есть невероятной красоты «алебарда телохранителя Лжедмитрия». Такое название — результат устной легенды, зародившейся во время выставки в Политехническом музее в XIX веке.
Якобы костяной трон Ивана Грозного. На самом деле более поздний. Москва, Оружейная палата (?). 1654–1667. Отдельные пластины — Москва, XIX в. (?). Фото: Музеи Московского Кремля
Одна из самых показательных историй — превращение белого костяного трона в «трон Ивана Грозного» примерно в конце XIX века. На протяжении того же столетия он не имел особого прозвища, пока Марк Антокольский, создавая свою статую сидящего Ивана Грозного, не выбрал его в качестве реквизита. Скульптура стала очень популярной, многократно копировалась (одна из бронзовых реплик представлена на выставке рядом с подлинным троном). Из-за этого в ХХ веке костяной трон в рассказах экскурсоводов и популярной литературе уже исключительно «трон Ивана Грозного». Чтобы избавить его от этого романтического флера потребовалось много научной работы; сегодня искусствоведы предполагают, что он создан в XVII веке.
Марк Антокольский. «Иван Грозный». СанктПетербург. 1870- е. Отливка — Париж, 1901–1902. Фото: Государственный музей истории религии
Из Русского музея прибыла картина «Иван Грозный показывает сокровища английскому послу Горсею» кисти Александра Литовченко. Художник наполнил ее множеством подлинных древностей из собрания Оружейной палаты. Да вот беда, 90% этих предметов намного моложе царя Ивана. На выставке эти экспонаты представлены рядом с полотном в сопровождении научного текста, благодаря которому нам становится очевиден вопиющий анахронизм.
Хронологически экспозиция заканчивается на предметах якобы периода Смуты.
«Это самая большая группа в конце зала. Там есть „булава Марины Мнишек“ — маленькая костяная булава с зеркальцами. Совершенно непонятно, почему она стала „принадлежать“ польской царице. Видимо, потому, что это довольно изящная вещь. Может быть, ее сделали для одной из царевен в XVII веке», — говорит Панфилов.
Выставка «Легенды Кремля: русский романтизм и оружейная палата». Фото: Музеи Московского Кремля
ЛЕГЕНДАРНОЕ ОРУЖИЕ
Представлено и несколько вещей, которые можно назвать настоящими фальшивками. Например, впервые экспонируется турецкая сабля конца XVIII века, которую выдавали за клинок VII столетия — и так преподнесли Александру I. Ее сопровождает экспертиза о «подлинности», написанная бывшим французским консулом в Константинополе. Также среди подобного оружия «сабля Владимира Мономаха» и «сабля императора Константина». Дело в том, что на территории Османской империи в конце XVII — XVIII веке на экспорт делали клинки, украшенные сценами из Нового Завета с латинскими или греческими надписями. В Европе и России считалось, что это оружие еще византийское.
«С „саблей императора Константина“ связана трогательная история, — рассказывает куратор.
— Ее подарил Павлу I чиновник самого низкого ранга, который искренне считал, что это большая драгоценность. Он поднес ее императору, и тот, видимо, тоже так же ее воспринял. Павел передает ее в Оружейную палату буквально за день до своей смерти, до этого она хранилась в его личных покоях».
Тарч. Москва, вторая половина XVII в. Фото: Музеи Московского Кремля
Поразительный предмет под названием «тарч» всегда привлекает внимание. Это уникальный щит, из центра которого торчит наруч с латной рукавицей от рыцарского доспеха. Как говорит Панфилов, этот предмет существует в одном-единственном экземпляре, скорее всего, он абсолютно нефункционален и является работой некоего западноевропейского мастера XVII века, который решил похвастаться в Оружейной палате своим мастерством. Однако за два следующих столетия тарч в исторических книгах и иллюстрациях превратился в «редкий, но важный вид вооружения, который использовался при обороне крепостей».
Выставка «Легенды Кремля: русский романтизм и оружейная палата». Фото: Музеи Московского Кремля
Развенчивание всех этих многочисленных легендарных атрибуций в XIX веке шло практически параллельно с их созданием, некоторые существовали всего в течение десятка лет. Выставка рассказывает и о том, как это происходило. В частности, иллюстратор Федор Солнцев, зарисовывая экспонаты Оружейной палаты, нередко отмечал свое неверие в приписываемые предметам истории (его рисунки также присутствуют в залах). Эта двойственность толкований отражена на выставке с помощью двойного этикетажа: с одной стороны витрины излагается мифическая атрибуция предмета, с другой — напечатана его современная научная атрибуция.
Софья Багдасарова 12.10.2023