Свидетельство о жизни. Воспоминания моей мамы
Патракова Елизавета Федоровна, родилась 30 марта 1935 года в починке Малое Еловино Кичменгско-Городецкого района Вологодской области.
Починок Малое Еловино был построен в 1911 году.
В 1914 году в Малоеловинском починке числилось 7 дворов, 20 душ мужского полу и 24 женского.
Среди основателей починка Малое Еловино был и её дед, (мой прадед) уроженец села Еловино Лепихин Степан Федотович, сын Федота Елисеевича. Он же — Степан Тёмный, (слепой).
Папа, мой дед, Федор Иванович Патраков, уроженец деревни Олюшино Шонгского сельсовета, того же Кич-Городецкого района.
Около 1960 года дома из Малого Еловино перевезли в Еловино. Отделная улочка образовала Малоеловенский конец.
Воспоминания Патраковой Елизаветы Федоровны
Маму, Федосью Степановну Патракову, (урожденную Лепихину), я не помню. Болела она часто, а я, пятый ребенок в нашей семье, зачастую жила у тети Лизы (маминой сестры) и дяди Вани.
Собственно, к ним и уехали на Север, в Сайда Губу, недалеко от Мурманска.
Тогда, в предвоенное время, многие из Кич-Городецкого района уезжали в Мурманскую область.
Папу забирали на Финскую войну, вернулся он с войны израненный и обмороженный, и на Отечественную войну его уже не брали.
Мама, Феодосия, умерла до войны. Папа съездил на Родину, в деревню Олюшино, привез нам мачеху Аксинью, она до войны родила еше одного брата, Федора, восьмого ребенка в нашей семье.
Мама похоронена в Сайди Губе, там же брат Александр, умерший до войны.
С началом Великой Отечественной войны семью эвакуировали на родину, во время эвакуации умер брат Валентин, похороненный в Красавино.
Дедушка Степан и бабушка Пелагея Ивановна не ждали нас, и можно их понять — зять увез дочь на Север, а возвратился с другой женой.
Первое время жили в Кичменгском Городке, сначала в бане у кого-то, потом снимали комнату, что-то очень дорого. Видать, потому пришлось проситься к деду с бабушкой.
Жили мы в починке Малое Еловино в старой избе, а дед и бабушка в летней. Папа и мачеха работали в колхозе, папа в кузнице, он все умел, (плотник, столяр, кузнец, умел прясть и ткать), а мачеха на общих работах.
Старшие дети, Мария, Василий, Анна ходили в школу, а я нянчила малыша Федю.
В 1942 году умер папа, нас с сестрой Анной отдали в детдом в деревню Воронино, Шонгского сельсовета.
Старшие, Мария и Василий, как только появилась возможность, уехали на Север к тете и дяде. Мачеха ушла жить и работать в деревню Малиновица, техничкой при школе.
Потом я ходила к ней гости, а так же к дедушке, бабушка к тому времени уже умерла.
В детдом нас с сетрой Анной везли зимой на санях. Так было холодно, что останавливались в какой-то деревне обогреваться. Меня так колотило, вот только это и помню.
Жизнь в детском доме
Детский дом поначалу был — ИНИЦИАТИВНЫЙ. Комсомольцы района собрали сирот в большой купеческий дом Спирина, привозили провизию в детдом колхозники (надо думать, в счет налогов).
Директор детдома Всеволод Власьевич Крылов на своих плечах выносил мешки с зерном на второй этаж, а потом возили на мельницу, пекли хлеб, варили кашу.
Отдельные слова благодарности хочется о Всеволоде Власьевиче. Нездоров он был, поэтому, верно, и на фронт его не взяли. Вот он всю мужскую работу на себя и взял.
Потом детский дом стал государственным и вообще самое светлое время у меня в жизни — это годы в детдоме.
Директор, воспитатели, (первая воспитательница Анна Прокопьевна) наши новые родители. Да, именно они жили нашей жизнью, они учили нас труду. Они работали с утра до вечера, о никаких выходных речи не было. Вместе с детьми они все делали, отапливали 3-х этажный дом дровами, дрова заготавливали дрова в лесу, потом они по всему периметру ограды в поленницах лежали, а по мере необходимости кололи воспитатели с ребятами из старшей группы.
Девочки старшие — дежурили в младшей группе, мыли полы в среду и субботу, дежурили по кухне (посуду и полы мыли, чистили картошку), помогали прачке полоскать белье (носили на коромыслах к реке Юг), помогали кастелянше, она учила нас починять белье. Собирали лекарственные травы, даже малыши щипали ромашку, что росла у нас во дворе и в саду. А сад у нас был большой — наследство от купца — липы, березы и т. д.
Спали мы на матрасах, набитых соломой, а подушки набивались сеном. Колхоз нам давал солому за то, что детдом помогал колхозу, пололи поля, дергали лен.
Да у нас свое было хозяйство, несколько лошадей и коров, а потом и свиньи. Был боров Костя, так он пасся с коровами, а уж большой был неимоверно.
Так что усиленное питание слабеньким давали — по стакану молока и печенюшку. Был свой огород, растили картошку, капусту, морковь, сеяли горох и 2-го августа (Ильин день) с разрешения директора ходили дети полакомиться своим горохом.
В лес ездили за грибами, лошадь запрягали в телегу с большим кузовом. Соберем в корзинки — высыплем, снова соберем и домой. Засоленные грибы в бочках стояли под лестницей.
Ходили за черникой — поощряли лучших сборщиков тетрадкой с карандашами.
Корзины плели ребята старшие, они же загораживали стога с сеном.
Сено косили работницы детдома, воспитатели, технички, скотница Дуся. Загребали сено вместе со взрослыми девочки постарше.
Старшие девочки вязали крючком, вышивали занавески. Ниток не было в войну, не было иголок и крючков. Богатые были девочки, у которых была игла и гребенка (расческа). Крючки для вязания выстругивали из дерева, нитки брали везде, распускали все, что могли. У нас с сестрой Аней из дома было тканое шерстяное одеяло, синее, помню, так мы его все и распустили.
А потом, когда появились нитки, мы уже могли вязать для старших работников настоящие кружева, ничего ведь не было — немного ткани, а низ и верх комбинации кружева.
Отдельно хочу написать о работницах детдома. Молодые они были, а женихи на войне, всю любовь они отдали сиротам, а многие так и остались незамужними.
Во что они одевались. Вот была у них шаль, носили они ее по очереди, как мы ее развернули — девчонки же были — так в той шали дыр было больше, чем целого вязанья.
Нам как-то из ткани сшили косынки, платки, так воспитатели мечтали о юбках из такой ткани.
Эти платки были тонкие. И когда мы зимой ходили в школу в 5-7 кл., пододевали наволочки для тепла.
Жили мы в больших спальнях 30 человек, две печки, электричества не было. Так лампа керосиновая была одна на столе в середине спальни. Воспитатель читала нам вслух книги, занимались мы это время рукодельем.
Удобства — выгребная яма была на первом этаже, на втором этаже были кабинки. Вот мы с третьего этажа девочки бегали — большой коридор, лестница, на втором этаже большой коридор, и все в темноте.
Была у нас ночная няня, у нас она находилась, женщина добрая из деревни. Сейчас смотрю по телевизору, и не всегда про детдом хорошее вижу. Время не то, или люди не те к детям идут.
А в те тяжелые годы войны видно добрей люди были.
Спасибо святым нашим работницам детдома д. Воронино, с/с Шонгский, Кич-Городецкого р-на.
* * *
Мне было 13 лет, когда умерла моя сестра Анна, 15-ти лет, Похоронили ее в Великом Устюге, где она лечилась от туберкулеза легких. Какие-то деньги перевели из детдома на похороны.
Мы с сыном Павлом искали могилку на кладбище, но не нашли.
* * *
Всем было нелегко во время войны. Землячка моя Анастасия, из одного с нами колхоза, из деревни Каксур, рассказывала, как они жили, мать с дочерью в войну — надо платить налог, а они сами наги-босы, голодны. Матери за ударную работу дали из колхоза теленка. Вырастили его, продали и купила девочкам материал на юбки и косынки. Так ведь налоговик снял и эти юбки и косынки на улице с девочек. А сама Анастасия сидела на печи и ждала, когда высохнет платье постиранное матерью — больше надеть было нечего!
Настенька в разговоре со мной завидовала, что нас в детдоме одевали и кормили. Я ей в ответ говорила, что ведь нас никто не прижал к сердцу и по головке никогда не погладил.
Потом вырастали дети, отправляли их с 14-ти лет учиться, девочек в Красавино на ткачих, мальчиков на строительные специальности и на заводы.
Я была в детском доме с 1942 по 1953 год.
Нас девочек с начала учебного 7-го класса направили учиться по специальности — сельское хозяйство. Туда брали только круглых сирот, даже одну девочку, Машу, вернули из Вологды, у нее вернулся с фронта отец.
Я училась в группе садоводов. Хорошо ли это — может, для кого-то это мечта, а я мечтала стать медиком, неважно кем, медсестрой или врачом.
Но редко кого направляли учиться дальше, не до того государству было. Работники были нужны для страны, и потому были ремесленные училища — ФЗУ, или сельскохозяйственные.
Мои примечания
История не знает сослагательного наклонения
Если бы не начался дикий чиновничий беспредел, возможно, мои родители, и я со своими детьми до сих пор жили бы вблизи села Еловино, растили хлеб и детей, строили дома. И находили бы последний приют на тихом деревенском кладбище, рядом со своими предками.
Чиновники всегда лучше знали, что нужно народу, кинулись проводить коллективизацию. Пережили бы и это, но приехал очередной чиновник, называвший себя комиссаром, и решил, что мой прадед, Степан Лепихин, несомненный кулак, потому что у него 8 коров и 3 лошади. То, что у него было 3 дочери, которым надо было дать приданое, и что именно они и работали на полях, советский чиновник в упор не видел.
Дед, Федор Патраков, мастер на все руки, кузнец, столяр и плотник, мог отлить зеркало, сделать ткацкий станок и научить ткать, построивший в том числе и мост через Кичменгу в Кичменгском Городке, прокормить семью не мог. Жить в деревне стало невозможно, и мой дед и бабка уехали из Малого Еловино. Новое чиновничество позаботилось о том, чтобы по всей России не было жизни.
Жили в Сайда Губе, рыболовецком поселке — и голодали. Представьте — десятками тонн оправляли треску, палтуса, ту же сайду и пикшу — и тут же голодали дети.
И точками на карте отмечены наши могилы — мамин брат Валентин умер в Красавино и там похоронен, бабушка Федосья легла в стылую землю Мурманска.
Деда, Федора Ивановича Патракова, забирали на Финскую.
. Дед вернулся с той войны раненый и простуженный, и на его похоронах в 1942 году моя мама впервые в жизни наелась досыта. Федора Патракова похоронили в Еловино.
Чиновники сунули человека на войну, а потом забыли. Семьи ветеранов Великой Отечественной пользовались хоть какими-то льготами.
Голодное детдомовское детство в селе Воронино, заболевает туберкулезом мамина сестра, пятнадцатилетняя Нюра. Она умерла в Великом Устюге, там же ее и похоронили. Могилу ее мы не смогли найти.
Есть такие специальные люди, чиновники называются, которые и должны были отметить в документах, где именно похоронена круглая сирота, воспитанница детдома Анна Федоровна Патракова. Но когда это наши чиновники занимались своими прямыми обязанностями?
Точно так же мы не смогли найти, возможно, живую, мамину сестру Любу. Наробразовские чиновники детей перекидывали, как котят, вот и потерялась где-то… Кто и когда из чиновников ответил за это?
Мама осталась одна в детдоме.
Обратите внимание — детдом, созданный в 1942 году, только в 1946 году стал государственным, и переведен на гособеспечение. Как пять лет изворачивались председатели колхозов и других организаций, под угрозой уголовной присылавшие продукты, одежду, обувь, деньги на зарплату воспитателям и персоналу?
А в это время мой прадед, совершенно слепой Степан Лепихин, за пять километров ходил в село Еловино, вертеть ручку веялки, точильного камня, чтобы заплатить налог. Чиновники, себе сочинившие персональные пенсии, решили, что инвалиду пенсия не нужна, а вот налоги он платить должен.
Мама прибегала к дедушке из детдома: «Дедушка, возьми меня к себе».
Но слепой Степан Лепихин видел далеко вперед: «Лизка, не возьму. Будет тебе 15 лет — погонят в лес».
Другую его внучку, колхозницу Антонину, чиновники погнали на лесозаготовки.
Мамина двоюродная сестра, тетя Тоня, последние годы жившая в поселке Молочное под Вологдой. Как ей не хватало здоровья, потраченного в ранней юности на лесоповале!
При выпуске из детдома моей маме было положено получить 100 рублей. (10 рублей хрущевско-брежневскими). И как бы мне узнать имя чиновника, который и от этих сиротских денег отстриг половину?
Мама мечтала стать врачом.
Но чиновники решили иначе и загнали ее в сельскохозяйственное училище под Ленинградом. «Трудовые резервы», казарма с отчетливым запахом тюрьмы. Почему после войны три года не было призыва в армию? Потому что всех загребали в «Трудовые резервы».
В 1949 году училище было реорганизовано в женское сельскохозяйственное училище № 52, где девушки получали профессии полевода, овощевода, садовода, получали образование в объеме 7 классов. Форма, хождение строем под песню.
Покинуть училище — побег с уголовной ответственностью. «Обучение с выполнением производственной нормы». Нормы, установленные чиновниками для хрупких девочек, представляете? Посадить 140 деревьев за день. Так создавалось кольцо садов вокруг Ленинграда.
Спустя много лет другие чиновники решили, что годы, проведенные в училище, в рабочий стаж не должны включаться. Во всем мире закон обратной силы не имеет, но только не для наших чиновников. И стаж уменьшился…
