Зеркало пилигрима
Полянской При подведении итогов литературного конкурса фонда «Созидающий мир» петербургского мецената Вячеслава Заренкова премией в области поэзии награждена писатель Екатерина Полянская. Своими впечатлениями от сборника её стихов под названием «Метроном» поделился коллега по петербургскому цеху поэтов Александр Танков.
Когда после первых крестовых походов крестоносцы возвратились домой, помимо удивительных рассказов о своих похождениях, помимо восточных обычаев и невиданных драгоценностей они привезли артефакты такого рода, которые в те времена ценились особенно высоко.Европа наполнилась священными реликвиями. Обломки Животворящего Креста, гвозди, которыми был пригвождён к нему Спаситель, кости святых и мучеников заполнили Францию и Германию, Бургундию и Италию. По некоторым свидетельствам, в Европе появилось не меньше ста вполне подлинных отсечённых голов Иоанна Крестителя, а из обломков Креста, хранящихся в церквях и монастырях, можно было бы построить новый Ноев ковчег.
Как бы то ни было, многие христиане, которым не под силу было совершить паломничество в Святую землю, отправились в церкви и монастыри, которые обзавелись своими реликвиями. В таких местах собирались несметные толпы пилигримов. И не все могли пробиться к святыням, чтобы лицезреть их. Кроме того, пилигримы хотели унести с собой часть благодати, излучаемой реликвией, принести отсвет этой благодати своим близким, не собравшимся в паломничество.
И тогда появилось гениальное изобретение: зеркало пилигрима. Небольшое круглое выпуклое зеркало, которое можно было поднять над головами других паломников и увидеть в нём хотя бы отражение реликвии. Кроме того, считалось, что такое зеркало впитывает в себя святость предмета и хранит её на протяжении месяца или двух.
Такое зеркало все мы лицезрели на знаменитом портрете четы Арнольфини работы Ван Эйка. В этом зеркале помимо прочего мы видим отражение неких зрителей, в которых при известной доле воображения можно узнать самих себя.
Это зеркало, зеркало пилигрима, – то, чем, по сути, является искусство. Оно отражает окружающую жизнь во всём её разнообразии, отражает нас самих. Оно выпуклое – и поэтому отражает куда больше и куда отчётливее, чем должно по своим скромным размерам.
Поэзия Екатерины Полянской – такое зеркало пилигрима. С виду скромное, в котором мы видим нашу жизнь во всей её трагической нищете и сложности. Зеркало, в котором мы видим самих себя, с нашими страстями, сомнениями и печалями.
Её стихи сдержанны, они не гонятся за внешними эффектами, пользуются скромными средствами, кажутся простыми. Но за этой кажущейся простотой – глубина и точность. Как средневековое зеркало пилигрима, они отражают самое главное – и сохраняют это главное, позволяют возвращаться к нему снова и снова. Полянская не стесняется прямого высказывания, не стесняется того, что Александр Кушнер назвал прямой речью. Да, она прямо обращается к нам, к нашим мыслям, к нашим чувствам.
Иногда кажется, что у неё нет кожи. Она сама говорит о себе: «воин в поле одинокий». И этот воин, понимая, что его битва безнадёжна, не отступает. Для этого воина принять вызов и выстоять в битве – дело чести, смысл существования: «…рвущийся снаружи смертный холод остановить возможно лишь собой».
Единственное оружие в этой битве – точность взгляда, выделяющего главное в окружающей нас жизни, просветлённая оптика слова. Стихи Екатерины Полянской делают всё, что отражено их выпуклым зеркалом пилигрима, ярче и отчётливее, выделяют самое главное: то, на чём держится жизнь. Простые вещи и явления приобретают в этих стихах экзистенциальный смысл. В них присутствует нездешний ужас борщевика и беспамятность лопухов, невесомый звёздный сор, «бесснежный холод, как заточка, острый», и автобус, которого ждёшь как милости случайной.
Для Полянской нет незначительных тем, мелких занятий. В стихах она варит суп, стирает, жарит котлеты – но это не мешает ей видеть мир во всей его сложности и богатстве.
Не случайно книга Полянской называется «Метроном».
Стук блокадного метронома не раз звучит в этих строках, он проходит сквозь них, как течение времени, как связь времён, вне которой нет нас. Он звучит в этих стихах, подтверждая родство с теми, кто был до нас, и с теми, кто будет после. Как горячая кровь, текущая по исколотым пальцам в одном из стихотворений.
В одном из стихотворений Полянская просит: «…утешь меня, пожалуйста, утешь».
Но сами её стихи – надежда и утешение.
«Метроном». Несколько стихотворений из сборника
Так ведь меня могут спутать с теми, кто пишет о розах и бабочках…
Высказывание в Сети
* * *
Да, я буду писать о бабочках и цветах,
Всем смертям и войнам назло – обязательно буду,
Потому что мне не пройти через боль и страх,
Если не пронесу их в себе повсюду.
Да, я буду писать о них, потому что они – хрупки,
Потому что их мужество много больше, чем наше…
Лёгкие крылышки, тонкие лепестки –
Целый мир, что мудрее людей и старше.
Буду писать, потому что без нас без всех
Жизнь обойдётся, а вот без них – едва ли.
Попросту треснут, расколются, как орех,
Планы, амбиции, прочие «трали-вали».
П отому что когда не станет «своих» и «чужих»
И сквозь горький стыд и недоуменье
Мы возвратимся, то снова увидим их.
И разглядим вечность внутри мгновенья.
Гдов
Жизнь в городке замирает около трёх:
Заперты церковь, столовая, магазин,
Пусто на станции – ни поездов, ни дрезин,
Сухо в стручках пощёлкивает горох
У переезда, заброшенного так давно,
Что даже шпалы замшели, как будто пни.
В крепости козы уже не пасутся,
Но просто лежат в дремотно-густой тени.
Только в низине поблёскивает река
И осыпается медленный пыльный зной
Между нездешним ужасом борщевика
И лопухов беспамятностью земной.
Только кузнечик, звоном наполнив слух,
К детству уводит от горечи и тревог
Да над садами яблочный чистый дух
Напоминает, что где-то ещё есть Бог.
* * *
Семь раз отрежь, один – отмерь
И нищету прими.
Чем оправдаешься теперь
Пред Богом и людьми?
За пустоту, за суету,
Словесный сор и прах,
Мучительную немоту
И неизбытый страх –
Глухой и тёмный, как сорняк,
За долгий сон души.
…Лишь на столе слепой сквозняк
Бумагами шуршит.
Лишь в глубине двора – шаги,
И призрачная дверь
То грохнет выстрелом: «Беги!»,
То тихо скрипнет: «Верь!».
* * *
Едва очнёшься, а уже – зима:
Бесснежный холод, как заточка, острый
Покалывает вмёрзший в реку остров,
И ангелов, и тёмные дома.
Морозный ветер обрывает сны,
Грохочет жестью, лязгает засовом.
Имперские орлы, химеры, совы
Так беззащитны и обнажены.
И ты на остановке поутру
Торчишь мишенью чёткой и печальной,
Автобуса, как милости случайной,
Ждёшь не дождёшься, куришь на ветру.
И жизнь, того гляди, перетечёт
В увядших листьев шорох невесомый,
В поспешные шаги и метронома
Размеренно-неумолимый счёт.
* * *
В горьких снах приходят ко мне
Те убитые на войне,
Кто и вовсе не воевал,
Чья могила – пустырь, подвал,
Где настиг их шальной снаряд…
Вот стоят они и молчат.
Оглушает безмолвный хор…
Мне не выдержать их укор.
И – мурашками по спине:
– Почему вы – ко мне? Ко мне?
Ваша смерть – не моя вина.
Это просто – война, война.
Это просто – беда, беда…
Так зачем вы пришли сюда?
Вы ошиблись… – и мне в ответ
Шелестит, словно выдох: «…нет».
– Что хотите вы от меня?
Где найду я для вас огня,
Если жизнь моя – в суете,
И слова мои все – не те,
Если я – в потёмках сама,
Если проще – сойти с ума?
Отступитесь, как сон, как бред! –
И в ответ, словно эхо: «…нет!»