"Все было предусмотрено". Как в блокаду убивали душевнобольных
27 декабря – День полного освобождения Ленинграда от фашистской блокады (1944). Эту крупнейшую в истории человечества гуманитарную катастрофу иногда называют "нашим Холокостом". Изучить и осознать происходившее тогда до конца, видимо, невозможно. Многие события того периода до сих пор замалчиваются даже не по причине цензуры, а просто потому, что до сих пор не найден язык, на котором можно рассказать о том, что было пережито тогда. Об одной из наименее изученных страницах блокады – убийстве душевнобольных пациентов больницы имени Кащенко – корреспонденту Север.Реалии рассказал историк Юрий Лебедев.
– Для меня самое главное – человек, с одной и с другой стороны. Меня интересует та грань, когда и по каким причинам человек расчеловечивается, – говорит Юрий Лебедев, военный историк, бывший военный офицер, член консультативного совета управления Следственного комитета по Ленинградской области по расследованию гитлеровских злодеяний во время войны. Он давно занимается блокадой, был хорошо знаком с писателем Даниилом Граниным, которого считает своим учителем.
– Как вы занялись изучением трагедии в больнице имени Кащенко? Что вас больше всего в этой истории поразило на фоне остальных ужасов блокады?
– Эта история занимает меня лет 15. У немцев еще в 1930-е годы при Гитлере создана программа "Т4" по уничтожению неполноценных людей – ну, как же, арийская нация должна воспитывать сверхчеловека, и тут даже свои умалишенные мешали, и они программу бесчеловечную придумали по их умерщвлению. Но общественность все-таки воспротивилась, и в 1941 году эту программу закрыли, точнее, перенесли на покоренные земли восточного Рейха, на оккупированные советские, польские территории, и там эта программа продолжала действовать, поскольку с "недочеловеками", по понятиям нацистов, так можно было поступать.
20 августа 1941 года немцы заняли село Никольское, в старинной помещичьей усадьбе которого находится больница имени Кащенко. Немецкое командование хотело использовать помещение больницы для своих нужд. Умертвить душевнобольных людей они решили руками самих врачей. Для этого надо было дождаться, когда подойдут части СС.
Трагедию больницы им. Кащенко описал врач-психиатр Михаил Бурдуковский в своей повести "Милосердие в аду". Он готовил ее расширенное издание, но в 2020 умер от ковида, так и не завершив свою работу. Корреспонденту Север. Реалии удалось поговорить с его вдовой, Ларисой Владимировной Елисеенко, тоже врачом-психиатром.
– У мужа в его художественной книге все основано на документальных материалах и свидетельствах очевидцев, – говорит Елисеенко. – Вот, например, с Михаилом Алексеевичем много лет работала медсестра, чья мама Зоя Михайловна Маштакова была в те годы медсестрой больницы имени Кащенко. Она рассказывала о том, что там происходило, как немцы измывались над больными и персоналом, как сначала согнали всех больных, которых было больше тысячи, в один корпус, так что люди могли спать только сидя.
Об этих событиях осталось свидетельство жительницы с. Никольское Гатчинского района Ленинградской области Екатерины Кутузовой, работавшей заместителем главного бухгалтера больницы, записанное с ее слов в 1944 году. "… большая часть… больницы была занята под германский лазарет. Для больных было оставлено только два здания, в которых раньше размещалось всего около 50–60 человек. В результате создалась невероятная скученность. Больные лежали прямо на полу. Чтобы подойти к одному, приходилось перешагивать через других. … Через два месяца …были использованы все имевшиеся в больнице запасы продовольствия... Чтобы хоть немного поддержать больных, врачи и обслуживающий персонал собирали на помойках немецкого лазарета картофельную шелуху, кости и прочие отбросы и варили полужидкую кашицу. Больные слабели и умирали по 20 человек в день".
– Для Михаила Алексеевича было важно показать, как сталкивается в этой истории человеческое и античеловеческое, – говорит его вдова. – Он показывает недоумение немцев, которые видят, что врачи и медперсонал делятся своей скудной едой с душевнобольными – обреченными на смерть "недочеловеками". Больных, еще до всеобщего уничтожения, все время убивали понемногу. Голодали все, и персонал, тайком от немцев срезали кору с деревьев, варили отвар, пили сами и давали больным. Немцы еще ходили, проверяли, что это – им говорили ничего, просто палочки. Был там еще больной Аркаша, вечно ходил в черной овчинной шапке и с собакой Ксюхой. Они с этой Ксюхой были одним целым. И вот, как-то раз ее заперли в чулан, а Аркашу убили. Как только дверь открыли, Ксюха бросилась опрометью и нашла своего хозяина по этой самой шапке – а он уже вмерз в лед. Она расцарапала лапами наст – до шапки, улеглась на нее, и вот так лежала и плакала.
Одна из главных линий в книге – внутреннее противостояние журналиста Кости Данилова и капитана Отто Хагена, командира роты, захватившей территорию больницы. Его прототип – комендант села Никольского гауптман Хегер.
– Костя Данилов, работавший в ленинградской газете "Смена", был послан в Красногвардейск (в то время так называлась Гатчина. – СР) и окрестности как корреспондент, в частности, у него было задание написать о том, как идут оборонные работы в Никольском, как больные помогают рыть противотанковые рвы, – объясняет Елисеенко. – Но как только он приехал в Никольское, туда вошли немцы. Во время налета больной Изя закрыл его своим телом, был ранен, и потом Костя его выхаживал. Персонал больницы быстренько замаскировал Костю под больного, а Изя, когда поправился, не отходил от него ни на шаг. Костя писал стихи, выступал на концерте самодеятельности, а потом заболел – открылось легочное кровотечение. Он понимал, что умрет, и решил спасти Изю – попросил сбрить его курчавые черные волосы, отдал ему свою куртку и заставил выучить хоть одно стихотворение, чтобы Изя тоже в случае чего мог сойти за поэта. Костя погиб, а вот спасся ли Изя, не знаю.
– В чем же состояло противостояние Кости Данилова и Хагена-Хегера?
– Это столкновение мировоззрений. Душевнобольной – тот, кого немцы презрительно называют неполноценным – спасает Костю, а потом тот спасает его. Но есть еще и линия Хагена-Хегера – у него тут же в госпитале лежит его раненый родственник, у которого от ранения началось психическое расстройство, галлюцинации. И вот, сослуживцы говорят, что судьба его незавидна – немцы должны избавляться от "неполноценных" членов общества. Они ведь даже своих в таких случаях не лечили, а нещадно уничтожали. Материалы о Хегере Михаил Алексеевич нашел в немецких архивах.
Уничтожение душевнобольных в больнице им. Кащенко было в ноябре 1941 года – когда командующий 18-й армией Кюрхер дождался, наконец, прихода частей СС и зондеркоманды.
– Немцы ведь сразу повесили в Гатчине главврача больницы Мери Израилевну Дуброву – как еврейку и с ней вместе еще пять врачей. Потом появилось Гестапо, – говорит историк Юрий Лебедев. – И они сделали так, что сами врачи больницы Кащенко были вынуждены пойти на уничтожение своих пациентов, которых они много лет лечили. Потому что иначе и их самих бы расстреляли. И им пришлось вводить людям уколы с ядом, но они хотя бы создали видимость медицинской процедуры, говорили, что это просто укол, и люди уходили из жизни, уверенные, что им благодеяние делают, не зная, что находилось в этом шприце. Они уходили из жизни без ужаса и боли, не зная, что с ними происходит.
Больницу Кащенко окружили солдаты 9-го полицейского батальона, жителей близлежащей деревни на двое суток вывезли подальше. Дальнейшее детально описано в книге "Милосердие в аду". Михаил Бурдуковский пишет, как начальник госпиталя Константин Шахриманян после разговора с военным комендантом собрал врачей и технический персонал, чтобы объявить порядок выполнения полученного приказания. "Утром. С семи утра. Будут организованы пять подвод. Саней. Нужно одеть больных. И… по 15 человек… Ну, сколько там сядет. А кто хочет – пусть идет пешком… в инфекционный корпус. Возить будут весь день. Это около 900 или 950 больных получается… Говорите, что их везут во Псков. Эвакуируют. А сейчас… надо помыться". На вопрос – а можно ли отказаться – Шахриманян отвечает: "Если мы не сделаем этого – нас уничтожат. … А больных выгонят отсюда палками и расстреляют прямо под стенами корпуса".
Все происходило вполне буднично – санитар и медтехник по очереди наполняли шприцы ядом из десятилитровой бутыли через специальный резиновый шланг. "Пленные русские красноармейцы выводили уколотых больных, один из которых уже еле шел. В соседней палате их укладывали на тонкие, покрытые клеенкой матрасы. Там было холодно. Через несколько минут тела выносились к двери у выхода из отделения. Все было предусмотрено".
По словам Лебедева, точного числа убитых душевнобольных никто не знает.
– Есть данные о том, что их было 1200 и даже 1500. Сегодня наш консультативный совет этим занимается, и мы там обнаружили поразительную вещь. Стали проводить эксгумацию в деревне Ручьи, свидетели были, что туда свозили умерщвленных душевнобольных, там их зарыли, в советское время там памятник погибшим поставили. А в 1943 году немцы уже чувствовали, что им придется уходить отсюда и перед уходом следы своих преступлений старались скрыть. И в 1943 году группу наших пленных красноармейцев заставили вырыть эти могилы, облить негашеной известью, поджечь останки, чтобы полностью устранить место преступления. А потом этих пленных тоже расстреляли. Но через 80 лет, когда эксгумацию проводили, оказалось, что нет там никого. Сейчас Следственный комитет занимается поиском. Вот такая загадка.
– А не могло оказаться, что тела засыпали негашеной известью, и они исчезли полностью?
– Нет, там что-то все равно должно остаться. Но пока не нашли. Этим занимаются опытнейшие криминалисты. По каким-то причинам пока не обнаружили, но обнаружат обязательно. Я же все эти годы стараюсь понять людей 1940-х годов, которых поставили в такую жуткую, нечеловеческую ситуацию. И я задаюсь вопросом: а вот если бы я оказался там, что было бы с моей совестью потом, как бы я потом мучился? Но поскольку главврача больницы прилюдно повесили, а с ней еще пятерых врачей, то это был знак для других: кто не будет выполнять предписания нацистов, с тем поступят точно так же, – говорит Лебедев.
8 апреля 1944 года в открытом судебном заседании начал работать военный трибунал Ленинградского фронта. К расстрелу были приговорены врачи Л.Я. Степанова и Ф.В. Горлицина, медтехник П.И. Богомолов, санитар В.Ф. Татищев, помощник завхоза П.Ф. Петров и смотритель В.И. Кудряшов. Медсестры Я.И. Ракович и Э.Ф. Полякова получили по 10 лет лишения свободы.