Карантин сняли
Вячеслав ХАРЧЕНКО
Вячеслав Харченко – поэт, прозаик. Родился 18 июля 1971 года в поселке Холмском Абинского района Краснодарского края. Детство и юность провел в г. Петропавловске-Камчатском, закончил механико-математический факультет МГУ и аспирантуру Московского Государственного Университета леса.
Учился в Литературном институте имени А.М.Горького. Участник поэтической студии «Луч» при МГУ и литературного объединения «Рука Москвы». Член Союза писателей Москвы.
Начал публиковаться с 1999 года. Стихи печатались в журналах «Новая Юность», «Арион, «Знамя», «Эмигрантская лира» и др; проза – в журналах «Октябрь», «Волга», «Новый Берег», «Крещатик», «Зинзивер», «Дети Ра», «Литерратура» и др. Автор четырех книг прозы. Лауреат Волошинской литературной премии (2007) и премии журнала Зинзивер» (2016, 2017).
Рассказы неоднократно входили в короткие и длинные списки различных литературных премий («Национальный бестселлер», «Ясная Поляна», «Русский Гулливер», премия имени Фазиля Искандера и др.) и переводились на немецкий, китайский и турецкие языки.
Страх
– Откуда это в тебе?
– Что?
– Страх.
– Не знаю. Есть и все. У меня домашние документы сложены по папкам и подписаны, на работе есть четыре резервных копии всех файлов на разных серверах, телефонная книжка хранится не только в мобильнике, но и в облаке и в бумажной записной книжке, когда я выхожу курить на крыльцо дома, то ключ беру с собой, боясь что входная дверь захлопнется, хотя там захлопываться нечему.
– Давай угадаю, ты родился в семидесятые, тебя очень любили, и ты любил мир, тебе дали бесплатное прекрасное образование, ты легко устроился на работу, но быстро убедился, что мир изменился и тебе нигде не ждут.
– Я не так просто устроился на работу.
– Не перебивай, ты хотел стать ученым, но испугался нищеты, ты пытался вести свой бизнес, но прогорел, ты намеревался достичь высот большого менеджера, но не преуспел, у тебя было три жены и ты каждую любил, у тебя четыре ребенка от разных браков, но они тебя не любят и ты их видишь только по праздникам.
– Нет, нет, С Тимой мы очень близки. Я к нему езжу почти каждые выходные.
– Хорошо, каждые выходные. У тебя есть своя квартира и ненужная дача, на которой ты до сих пор выращиваешь ненужную никому картошку. Ты объездил полмира.
– Всего 15 стран.
– О, ты их считаешь. Хорошо, ты повидал мир, у тебя депозит в банке, но ты не любишь заграницу, как и правительство своей страны, впрочем, ты не любишь и правительства других стран.
– А за что их любить?
– Ты немного знаешь языки, немного философию, экономику и археологию и никому не веришь, поэтому носишь самую дешевую одежду, ешь простую грубую пищу и ездишь на недорогом автомобиле. Иногда тебе хочется стать птицей.
– Островский какой-то...
– Поэтому не любишь людей, хотя они считают тебя очень добрым и приветливым человеком.
Петров затянулся сигаретой так сильно, что вспыхнул небольшой огонек. Лицо Иванова осветилось в ночи. Они сидели на берегу водохранилища в надежде на ночной клев леща. Петров прикормил его с вечера, расставил резинки (себе и Иванову), повесил колокольчики, которые осветил керосиновыми лампами. На мигающий блеклый свет летели мотыльки, и им было не страшно.
«Да», – подумал Иванов, – «мотылькам не страшно».
– Ты не пробовал жить одним днем, – спросил его Петров.
– Я всю жизнь живу одним днем, – ответил Иванов, – но у меня не получается.
– А что ты для этого сделал?
– Любил, когда любилось, работал, когда работалось и дрожал, когда дрожалось.
Колокольчик на леске чуть дрогнул и зазвенел.
Петров вскочил с лежанки и закричал Иванову:
– Подсекай! – но Иванов сидел на фуфайке в странной позе индийского йога и смотрел в глубину ночи, словно к своим 49 годам только сейчас и понял, что все время чего-то ждал и страдал, а подсекать так и не научился.
Телевизор и приставка
Скромная девочка лет четырнадцати привела меня в съемную квартиру в Евпатории.
– Ну вот, – сказала она.
Я осмотрел обстановку. Диван из ИКЕИ, стиралка, кондей, микроволновка, холодильник, шкаф, в углу за фанерной перегородкой душик и унитазик. 15 метров за 2000 рублей. Во всю стену висел жидкокристаллический телевизор. Девочка подергала створками шкафа, выдала белье и полотенце и напоследок с гордостью сказала:
– Телевидение у нас цифровое, 200 каналов, вы умете включать цифровое телевидение?
Я с тоской посмотрел на девочку. Она была такая милая и маленькая, что я не мог признаться ей, что никогда не пользовался цифровым телевидением, поэтому расплылся в улыбке и ответил:
– Конечно.
Потом мы распрощались, Катя ушла (так звали девочку), а я побрел на пляж. Я валялся в песке, плавал в Черном море, наблюдал за чайками и яхтами, поужинал в прибрежной забегаловке шашлыком, а полдевятого вспомнил что сегодня играет Спартак, и, прихватив с собой пива, спешно двинулся в свою конуру.
Я вбежал к началу, включил телевизор, но ничего не произошло, по телевизору шла белая муть. Я пощелкал каналами. Не помогло. Стал изучать окружающий мир и заметил около телевизора черную коробочку, у нее был свой пульт, тоже включил. Не помогло. Шла пятнадцатая минута матча, Спартак уже проигрывал. Какое-то время я судорожно жал на разные кнопки на пульте телевизора и приставки, но ничего не менялось. Шла 30-ая минута матча. Надо было звонить Кате. Но что я скажу этой четырнадцатилетней девочке. Что мне уже 50, нет половины зубов, я закончил два института и университет и не могу включить футбол. Все мое белое цисгендерноесексисткое естество бунтовало. Я сел на пол около белого экрана. Глотнул пива, всхлипнул. Решил забить вопрос в Гугл: «Я дебил не могу включить телевизор с приставкой, когда показывают Спартак». Вбивал я долго, руки дрожали, шла 65 минута матча. Гугл дал миллион ссылок, – оказывается, нас, дебилов, много. Открыв одну из них, я нажал нужную кнопку на пульте телевизора и о, счастье, увидел, как тренер Спартака Доменик Тедеску делает замены. Еще 10 минут я наблюдал, как замены тренера не сработали. Спартак опять проиграл.
Я выключил телевизор, но почему-то испытывал не горечь поражения, а настоящую мужскую гордость, что сумел разобраться в сложной технике почти без посторонней помощи.
Сила русской поэзии
Понадобилось мне получить важную справку, и я побрел в администрацию нашей деревни. Из-за коронавируса все было закрыто. Я с ужасом подергал дверь, и когда уже собирался уходить, дверь неожиданно открылась и наружу вышла милая женщина. Я так опешил, что не знал, что ей сказать, но она сама спросила меня о моих потребностях.
– Мне нужна важная справка, – скорбно попросил я.
Женщина вздохнула и произнесла:
– К сожалению, все важные справки дает только Центр в Городе, надо ехать в Город.
– А здесь никак нельзя?
– Никак, – ответила милая женщина.
– Понимаете, – продолжил я, – мне нужна очень важная справка и причем через три дня.
– Очень важные справки делаются через портал в интернете и только запись на прием занимает две недели. Ничем не могу вам помочь, – произнесла милая девушка и стала закрывать дверь на замок.
Я не знал, что мне делать, но тут вспомнил, что в моем рюкзаке лежит книга известного московского Поэта, я достал ее, протянул девушке и произнес:
– Вы знаете известного московского Поэта?
– Ой, да – это мой любимый поэт! – воскликнула любознательная милая девушка-любительница поэзии.
– Я дарю вам его книжку, тут и его дарственная надпись есть.
Девушка взяла книжку стихов, рассмотрела надпись и воскликнула:
– Так вы его знаете, вы его видели!
– Да, конечно, я не раз был на его подмосковной даче и пил с ним шампанское!
Девушка недоверчиво посмотрела на меня, засунула книжку в дамскую сумочку и учащенно прошептала:
– Хорошо, я вам помогу.
Она вынула мобильный телефон и куда-то позвонила. До меня доносились лишь обрывки разговора «нет, нет на портале его нет, нет, нет, кода у него нет, да, да, самая важная справка, ну очень надо, очень, три дня».
Потом девушка положила трубку и произнесла:
– Вас будут ждать завтра в Центре Города в 9-30, возьмите маску и перчатки, если спросят про код, скажите «по списку», вы записаны на имя Иванова Ивана Ивановича.
– Спасибо, спасибо, спасибо, милая девушка любительница поэзии, – закричал я и расцеловал милую девушку любительницу поэзии.
Утром следующего дня я был у Центра Города. Путь мой был обыден и не заслуживает описания. Возле дверей я встретил разношерстную толпу. Все они были в масках и перчатках, как и я. Через определенное время дверь Центра открывалась и из нее выходила офис-менеджер и называла код. Владелец кода проходил внутрь, его температуру предварительно измеряли термометром.
Когда офис-менеджер вышла в очередной раз я незаметно подошел к ней и хотел войти в здание, но она преградила мне путь и спросила:
– Ваш код?
– Я по списку, – сказал я шепотом, как меня учили.
– На кого ваш список, – спросила девушка.
– На Иванова Ивана Ивановича.
Девушка выпучила глаза и пропустила меня. За мной же увязался какой-то странный южный человек с золотыми зубами с двумя тонкими женщинами в золотых украшениях. Он отодвинул меня плечом и ворвался в зал, побежав к ближайшему окошку, размазав меня по стене. За ним устремились женщины с золотыми украшениями.
Мужчина подбежал к окошку и стал кричать операционисту:
– Меня уже выгоняют в шестой раз, меня уже выгоняют в шестой раз, как вы смеете!
– У вас есть код? – спокойно спросила операционистка.
– Я цыганский барон у меня табор в 1000 человек и пять табунов лошадей, а вы меня в шестой раз!
– Вы зарегистрированы на портале? – спокойно спросила операционистка.
– Что за портал? – кричал цыганский барон.
– Вам смс с кодом приходило? – спокойно спросила операционистка и нажала тревожную кнопку.
– Я буду Путину жаловаться, – кричал цыганский барон, но вдруг из ниоткуда вышла охрана в шлемах и с пистолетами и больно вывела наружу цыганского барона и его двух женщин с золотыми украшениями, бросив их в асфальтовую пыль.
Я посмотрел на висящий на стене портрет Верховного Главнокомандующего, мне стало страшно. Некоторое время я в нерешительности стоял в центре зала, но потом все-таки подошел к окошку.
– Ваш код, – спросила меня операционстка.
– Я по списку, мне нужна важная справка – жалобно сказал я.
– Важная справка делается 10 дней.
– Ну мне надо сейчас, – заныл я.
Операционистка внимательно и бережно посмотрела на меня и стала куда-то звонить. До меня доносились лишь обрывки разговора: «да, да по списку, да да самая важная справка, сейчас, да, да». Потом она положила трубку и взяла мой паспорт.
Некоторое время я глядел в ее нежное милое лицо с голубыми глазами. Пока я сидел и ждал, я заметил, как в соседнем кабинете чуть-чуть поднялись жалюзи. Кто-то издали разглядывал меня. Чувствовал я себя неуютно, у меня чесался нос и дрожали руки.
В конце концов операционистка протянула мне листок и попросила расписаться. Я поставил закорючку, схватил самую важную справку и стремглав выбежал на улицу.
Я стоял под ветвистым тополем и курил одну сигарету за одной. Потом меня отпустило. Я вздохнул и подумал: «Вот она сила русской Поэзии!»
Христос пройдет
Во дворе цветет жасмин. Вся плитка усеяна белыми лепестками. Сижу и смотрю на лепестки. Во двор выходит сосед и решает их подмести.
«Шырх-шырх», – шушрит метла.
– Не надо, – говорю соседу.
Сосед неожиданно останавливается и удивленно смотрит на меня.
– Если их не подмести, то в дождь они забьют ливневку, – отвечает сосед.
Грущу, отвечаю:
– Представь, что это лепестки роз и по ним в Иерусалим въезжает Христос.
Сосед внимательно смотрит на меня, снимает бейсболку, вытирает пот со лба. Подходит ко мне, закуривает.
– Слава, ты не заболел, тебе нехорошо? – спрашивает.
– Нет, мне хорошо, – отвечаю, – очень хорошо.
– А в семье все хорошо, все здоровы?
– Все здоровы, – говорю.
– Может за пивом сходить?
– У меня вино есть, «Фанагория».
Некоторое время сосед о чем-то думает.
– Ладно, – говорит, – завтра подмету, Христос твой пройдет и подмету.
Уходит.
Шел за девушкой
Я стоял под козырьком рабочего здания и смотрел на тропический ливень Южного города. Потоки воды катились по проезжей части, заливая машины до дверей. Ливневка не справлялась, и вода уже начала проникать в переход, откуда, как тараканы, хлынули люди, прятавшиеся там от дождя, но улица встречала их Армагеддоном, а зонты не спасали. Некоторые смельчаки сняли обувь, закатали брюки, приподняли юбки и шли прямо по этому потоку, благо день был теплый, тридцатиградусный.
Мне казалось, что я одинок и брошен в своей тростниковой хижине на берегу Индийского океана где-нибудь в Юго-Восточной Азии. Вот сейчас сорвет крышу, мою рыбачью шхуну унесет в открытое море, и я останусь без крова и средств к существованию.
Но в то же время мне казалось, что так и должно быть. Чтобы правильно жить, тебя и должно унести в открытое море, потому что только там можно понять, зачем всё это и к чему.
– Сигаретки нет?
Я очнулся. Рядом стояла девушка.
– Чего? – спросил я.
– Я, говорю, сигаретки нет? – переспросила она.
Я полез мокрыми руками в карман и нащупал пачку сигарет. Пока доставал сигарету, она расплылась от воды, достал вторую, она тоже размякла.
– Да, – сказала девушка, но сигарету взяла, прикурив ее от моей зажигалки.
Какое-то время мы стояли плечом к плечу и смотрели на воду.
Потом девушка бросила недокуренную сигарету в поток и шагнула в ливень, мгновенно промокнув. Я поежился и пошел за ней. Я шел за девушкой но не чувствовал сырости, похоже что-то грело меня, какая-то магия и радость.
Карантин сняли
Сообщение Верховного Главнокомандующего об окончании ковида и завтрашнем выходе на работу застало Иванова врасплох. Он как раз купил в магазине «Белое и Красное» 15 бутылок «Каберне Качинское», четыре блока сигарет «Донской табак» и сто одноразовых масок. Иванов еще раз внимательно перечитал сообщение. Похоже на этот раз Фейсбук не врал. Это был именно Верховный Главнокомандующий, за спиной его стояло бело-сине-красное знамя Российской Федерации, а где-то вдалеке слышалось глухое покашливание мэра Москвы.
Иванову стало нехорошо. Он сел на лавку (благо садиться на лавки вроде разрешили), открыл бутылку «Каберне Качинское», сделал два глубоких глотка, вытер маской вспотевший лоб и выкинул маску в стоявшую рядом урну. Что он теперь скажет жене и детям? Они уже привыкли, что папа всегда дома. Что он будет делать на работе? За три месяца он разучился работать. К тому же за эти три месяца он забыл, где работает. Он не помнил ни фамилии начальника ни сколько у него подчиненных.
Иванов вдруг вспомнил, что уходил на карантин в марте, когда лежал снег, а сейчас лето. Летней одежды у него просто не было. Иванов сделал еще один глоток Каберне. Мимо проехали дети на роликах, какие-то старушки жгли пропуска и надсадно кашляли, группа мужчин азиатской внешности показывали ему факи из проехавшего желтого такси, женщины в мини-юбках низкой социальной ответственности призывно улыбались Иванову.
Он сделал еще один глоток. Иванову стало казаться, что его обманули. Ему вдруг почудилось, что все произошедшее – это сон, что сейчас он проснется рядом с женой в кровати и она протрет ему руки антисептиком и сделает заказ в интернет-магазине. Иванов закрыл глаза, потом открыл глаза и осмотрелся. Он сидел на лавочке возле магазина «Красное и Белое». В одной руке у него была недопитая бутылка «Каберне-Качинское», а во второй он сжимал сигарету «Донской табака». Иванов всхлипнул, затушил сигарету о лавочку и медленно и скорбно побрел домой.
Фуагра
Решил во Франции купить фуагры. Никогда не ел. Подошел в гостинице к ресепшионисту Франсуа и спрашиваю:
– Скажи, мне мой дорогой друг Франсуа, где мне купить настоящей, хорошей, недорогой фуагры, я ее с детства не ел.
Франсуа аж расцвел.
– Ой-ля-ля, – говорит, – мой дедушка Пьер с пеленок кормил меня настоящей фуагрой. Он тонко-тонко мазал ее на белый багет, потом слега приподнимал бутерброд, нюхал фуагру, смеялся и отправлял мне прямо в рот. Я жевал, жевал, радовался, тонкий вкус фуагры оседал на мой язык, на мое нёбо, мой дедушка правильно выращивал гусей, они у него не двигались и поэтому печень получалась нежнейшей, как зефир. О, этот зефир печени дедушкиных гусей!
– А что фуагру из печени гусей делают?
– Из печени гусей, – кивнул Франсуа.
– Ну и где ее можно купить?
– Настоящая, лучшая во Франции фуагра продается у моего брата Бастиана в Лионе в лавке «Дэприньяк» дом 3 по улице Ришелье.
– Далековато.
– Это стоит того.
– Хорошо.
– Только не перепутай. Лион, улица Ришелье, дом три, скажи от Франсуа.
Я вздохнул, но утром следующего дня сел в электричку до Лиона и поехал на улицу Ришелье дом 3.
Вышел на вокзале, бродил, бродил. Какие-то дебри, но нашел. Захожу – лавчонка небольшая, но огоньки, свечечки, все красивенько, гирлянды, очаг, почтенная французская публика стоит в очереди, говорят по-французски, на меня смотрят не понимающе.
Я чувствую себя неудобно, попытался с ними по-английски – они ни в какую. Тогда говорю:
– Парле люфрансе от Франсуа ту Париж.
Бастиан, услышав родную речь и имя брата, аж просиял, посетили разошлись и подпустили меня к прилавку. Бастиан стал меня про брата расспрашивать, я киваю, ничего не понимаю.
– Мне, – говорю, – фуагры килограмм.
Бастиан:
– О-ля-ля, фуагра!
Берет нож и пытается отрезать тонюсенький кусочек толщиной в папиросную бумагу.
– Ты что делаешь, больше надо.
Бастиан смотрит удивленно, и двигает нож. Толщина фуагры становится в полпальца. Двигает, а рука у него дрожит, и вся очередь замолчала, на меня глядит.
– Врешь, – кричу, – показываю 30 сантиметров.
Бастиан пот вытер и отрезал от бруска фуагры тридцать сантиметров! И засиял, и очередь охнула и захлопала в ладоши и стала петь «Марсельезу», и отдал я почти 160 евро (настоящая фуагра по цене дороже черной икры), а Бастиан мне вместе с фуагрой еще в подарок дал и корейку свиную и долго объяснял, как корейку готовить в фольге.
Вернулся я в Париж к вечеру, достал фуагру, намазал на багет, попробовал. Ну что, она жирнее сала нашего, много не съешь.
Ел ее день, ел два, давился, просыпался в фуагре, засыпал с фуагрой, жевал неделю. Раздавать стал арабам и туркам, Франсуа угостил, так и не доел, сгнила у меня фуагра в холодильнике. Продукт-то скоропортящийся.