7 декабря – 135 лет со дня рождения основоположника национал-большевизма Н.В. Устрялова
Предки Н.В. Устрялова были людьми, служившими российскому государству и науке. Его отец — Василий Иванович Устрялов (1859–1912), окончив в Киеве медицинский факультет Императорского Университета святого Владимира, женился в 1855 году на дочери калужского купца Юлии Петровне Ерохиной (1862–1939). Сначала супруги жили в Петербурге, где у них родился сын Николай. Потом семья переехала в Калугу, связав жизнь с этим городом.
Подростками, Николай и его младший брат Михаил (1892–1944) выпускали рукописный домашний журнал, где помещали и свои заметки. Николаю были интересно творить, оттачивать свое перо в очерках.
В 1908 году Устрялов окончил Калужскую гимназию с серебряной медалью (в аттестате зрелости отмечались глубокие знания «в русской литературе и истории»). Интересна его поздняя самохарактеристика, данная четверть века спустя. Вот таким он увидел себя в молодости: «В политике симпатизирую правым кадетам… В моральной философии вдохновляюсь идеалистическим индивидуализмом, идеей личности, самоценной и незаменимой. Наслышан о Ницше. К толпе и массе настроен несочувственно. От словесности социализма чувствую некое психологическое отталкивание. Гимназическую революционность — презираю».
В сентябре 1908 года Устрялов поступил на юридический факультет Московского университета. Испытал влияние профессора Е.Н. Трубецкого и общался с его семьей; встречался с Б.П. Вышеславцевым, С.А. Котляревским, П.И. Новгородцевым, С.Н. Булгаковым, Н.А. Бердяевым, И.А. Ильиным, П.А. Флоренским, Н.О. Лосским, А.А. Кизеветтером. В работах Устрялова есть следы влияния славянофилов, К.Н. Леонтьева и, разумеется, Ф. Ницше.
Политическая борьба затрагивала и тех, кто погрузился в изучение наук. Устрялов был членом студенческой фракции Партии народной свободы (ПНС). За политическую деятельность подвергался слежке полиции и обыску его комнаты, которую он снимал в Москве, а так же обыска дома его родителей в Калуге.
Устрялов успешно окончил университет и 1 июня 1913 был удостоен диплома I степени за сочинение на тему «Теория права как этического минимума в исторических выражениях». По рекомендации Б.П. Вышеславцева и Е.Н. Трубецкого его оставили при кафедре для приготовления к профессорскому званию сроком на два года. В декабре 1915 он выдержал магистерские экзамены по истории философии права и по государственному праву, а весной 1916 по международному праву. Устрялов получает звание приват-доцента. В октябре 1916 в журнале П.Б. Струве «Русская мысль» выходит его первая работа «Национальная проблема у первых славянофилов», с докладом по которой он выступил 25 марта 1916 в Московском религиозно-философском обществе памяти Вл. Соловьева.
Накануне 1917 года Устрялов воспринимает ситуацию, как конфликт «добра» (общественность России) и «зла» (самодержавный режим). Он приветствует Февральскую революцию и участвует в митинге у московского Манежа. Весной 1917 года Устрялов писал, что «русскую революцию породила, прежде всего, великая европейская война… Война окончательно, бесповоротно доказала всем негодность старого порядка… Революция была прежде всего актом воли страны к победе… Революция превратилась в патриотический символ, в национальный долг, в клич победы». Он полагал, что теперь «перед Россией открываются возможности безбрежные, исключительные по своей грандиозности».
Однако Временное правительство не оправдало его надежд, и к середине года Устрялов разочаровывался в способности новой власти управлять страной. В статье «”Товарищ” и “гражданин”» он писал: «Хотели дать указующий урок миру, а дали устрашающий пример. Мечтали о земном рае, а создали нечто, весьма похожее на ад… Презирали буржуазный Запад, и сами едва ли не стали всеобщим посмешищем…» и выражал надежду на появление «русского Наполеона». Неудивительно, что Устрялов сочувственно отнесся к выступлению Л.Г. Корнилова.
О состоянии «революционной армии» Устрялов составил собственные впечатления. Он читал лекции для офицеров и солдат на армейских курсах в Каменец-Подольске; побывал на позициях и в окопах. Осенью в письме к матери отмечал: «Сегодня начал свой курс солдатским депутатам. Впечатление от аудитории благоприятное: громадная жажда знаний при всей неинтеллектуальности. Общие же впечатления пока неутешительны».
После поездки на Юго-Западный фронт Устрялова одолевают катастрофические предчувствия. В конце сентября он констатировал, что Россия идет к новому самодержавию, новому деспотизму и новому террору. Он отмечал, что после Февральской революции появились новые правители, но со старыми замашками — «заставить, арестовать, сослать, казнить», а народ «послушно и лениво» стерпит «любой эксперимент над собой».
В статье «Революционный фронт», опубликованной буквально накануне Октябрьской революции, Устрялов писал: «Старой армии нет, старая вера, ее скреплявшая, рухнула, новое сознание еще не народилось, и нужно время для его рождения. Этого времени у нас нет. Значит, в силу необходимости сознание должно быть заменено чем-то другим. Чем же? Народным инстинктом, народным чувством, “народным гением”? Или, быть может, национальным героем, хотя бы с действительными “железом и кровью”? Не знаю. Но ясно до полной очевидности, что организм Великой России расшатан, его силы парализованы. Оправится ли он до последнего, страшного удара извне? Если да, — его ждет великое будущее. Если нет, — горе ему».
Победу большевиков в Петрограде Устрялов первоначально воспринял критически, обозначив эти события, как «начало конца». Обращаясь в очередной раз к сравнению российских событий с Французской революцией, он увидел в большевиках якобинцев и предрек им крушение.
Вместе с тем, в конце декабря 1917 Устрялов писал: «Мы имеем перед собою настоящую, подлинную русскую революцию, развернувшуюся во всю ширь… Реализуется известный комплекс идей… пусть ложных, пусть диких, но все же издавна присущих нашему национальному самосознанию… Идёт процесс отбора крепких, жизнеспособных, здоровых идей… Нужно пройти через большевизм».
28 ноября 1917 постановление Совнаркома объявило кадетов партией «врагов народа», поставив ее вне закона. Устрялов, избранный председателем Калужского губернского комитета кадетской партии, «от ареста чудом спасся» (взяли заложником его брата, которого потом отпустили) и перебрался в Москву, где вместе с Ю.В. Ключниковым и Ю.Н. Потехиным в апреле – июне 1918 издавал еженедельник «Накануне».
Выход из кризиса он видел в диктатуре сильной личности. Многие ждали, что «освобождение от большевиков» придет с Дона, от подпольных «союзов» и «центров», или из других стран. Весной 1918 Устрялов в статье «Мнимый тупик» писал: «“Диктатор” идет, не звеня шпорами и не гремя саблею, идет не с Дона, Кубани или Китая. Он идет “голубиною походкою”, “неслышною поступью”. Он рождается вне всяких “заговоров”, он зреет в сердцах и в недрах сознания, и неизвестны еще конкретные формы его реального воплощения. Никому не известны».
Летом 1918 Устрялов читает в Тамбове курс популярных лекций. В конце того же года он оставил Москву, переехав в Пермь, где в начале 1919 избран профессором Пермского университета. После взятия города войсками белых, переехал в Омск, где встретился с Ю.В. Ключниковым. В Омске Устрялов получил должность юрисконсульта Управления делами правительства А.В. Колчака, позже был назначен директором пресс-бюро Отдела печати при правлении Верховного правителя и Совете министров, одновременно будучи начальником отдела иностранной информации Русского Бюро печати и фактически редактором ежедневной газеты «Русское дело».
Первоначально он восхищался Колчаком, но постепенно пришел к выводу, что Колчак оказался «совсем не Наполеоном русской революции». После падения белого Омска в ноябре 1919 Устрялов эвакуировался в Иркутск, где оставался до окончательного крушения колчаковского режима. В поезде японской военной миссии бежал в Читу, откуда переехал в Маньчжурию. Началась жизнь в эмиграции.
В марте 1920 Устрялов стал первым деканом созданных по его инициативе Высших экономико-юридических курсов при Харбинском коммерческом училище, летом 1922 преобразованных в Харбинский юридический факультет. Он преподавал государственное право, руководил философским кружком, редактировал некоторые тома «Известий» факультета.
В сборнике статей «В борьбе за Россию» (Харбин, 1920) Устрялов признал, что белые «побеждены и побеждены в масштабе всероссийском, а не местном только». В качестве одной из причин поражения называлось то, что антибольшевистское движение слишком связало себя с иностранными элементами и тем самым невольно окружило большевизм национальным ореолом. «Одними лишь иностранными штыками национального возрождения не достигнешь», как бы ни были возвышены помыслы белых, они были обречены.
В письме к П.Б. Струве от 15 октября 1920 г. Устрялов обосновал свою позицию: «Выступая в защиту прекращения вооруженной борьбы с большевизмом, я и мои единомышленники все время сознавали внешнюю “еретичность” этой точки зрения, но обстановка полного разложения “контрреволюции”… настойчиво диктовала именно такой выход из положения... Как бы то ни было, большевики оказались хорошими революционерами, и России не придется сегодня стыдиться за них».
В 1921 выходит сборник «Смена вех», давший название движению — «сменовеховству». Ключевой в сборнике была статья Устрялова «Patriotica», название которой отсылало к одноименной работе П.Б. Струве. «Смена вех» была своеобразной полемикой с авторами значимого для либеральной интеллигенции сборника «Вехи». При этом устряловский национал-большевизм (этот термин он сам первоначально не использовал) был шире, чем «смена вех» в оценке большевиков, что позволяло поддерживать его разным людям.
Евразиец П.Н. Савицкий в письме к П.Б. Струве от 5 ноября 1921 признавал, что принадлежит к числу немногих в русской эмиграции единомышленников Устрялова. По мнению Савицкого, поражение белой альтернативы не оставляет выхода, т.к. если бы был выбор, то «большинство тех, кто мыслит ныне национал-большевистски, не было на стороне большевиков».
Новый сборник Устрялова «Под знаком революции» не прошел незамеченным. В статье «Февральская революция (к 8-летнему юбилею)» автор писал в т.ч. и про себя: «Да, все мы, даже самые трезвые, были хоть на миг, хоть на пару дней опьянены этим хмельным напитком весенней революции». Затем слепая стихия сокрушила все рубежи, а «символом России казался безглазый поезд, облепленный серой, ужасной массой человеческой саранчи». Большевики характеризовались Устряловым как люди с железной волей, сумевшие остановить распад государственности. «И растворившаяся в пространствах Россия вновь восстает из пространств. В новом облике, в новом одеянии».
Летом 1925 Устрялов совершил поездку в СССР. Мало кто знает, но во время поездки ему пришлось пережить крушение поезда, в ходе которого были погибшие и раненые. Вспоминая позже об этом в небольшом очерке «Крушение в тайге», Устрялов напишет: «Последние годы приучили воспринимать человеческое горе, как нечто, лежащее в порядке вещей. Больше того: они довольно прочно научили смотреть и на собственную жизнь, как на отрадный, но уже словно сверхсметный, сверхмерный дар, и каждый новый год принимать уже не как должное, а как чью-то своеобразную милость. Чего же обижаться, когда оскудеет милостивая рука?».
Посетив красную Москву, он пришел к убеждению, что за пересмотром экономических основ советского режима (НЭП) последуют идеологические изменения, а советский патриотизм сменится русским. Его тексты привлекают внимание советских лидеров: И.В. Сталина, А.В. Луначарского, Г.Е. Зиновьева, Н.И. Бухарина, М.Н. Рютина и др. В конце 1920-х – начале 1930-х годов входят новые работы: «Проблема Пан-Европы», «На новом этапе», «Проблема прогресса», «ОТ НЭПа к советскому социализму», «Наше время» и др.
После продажи КВЖД зависимому от Японии Маньчжурскому государству Устрялов вместе с семьей вернулся в СССР. По возвращении работал в должности профессора и читал курс экономической географии в Московском институте инженеров транспорта (до 1937). Писал статьи для газеты «Известия» (с 1936).
6 июня 1937 Устрялов был арестован по обвинению в том, что «с 1928 г. являлся агентом японской разведки» (роковым стал в т.ч. факт чтения лекции в Институте Японо-Русского общества в Харбине), а в «1935 г. установил контрреволюционную связь с Тухачевским». 14 сентября 1937 Военной коллегией Верховного суда СССР по обвинению в «шпионаже, контрреволюционной деятельности и антисоветской агитации» Устрялов был приговорен к смертной казни и в тот же день его расстреляли. Тело кремировали, а прах поместили в безымянную общую могилу на новом кладбище Донского монастыря (участки №№ 1 и 3).
***
Писатели и поэты в своих произведениях иногда способны «предсказать» свою судьбу. Иногда подобное случается и с публицистами. Предсказание о своей судьбе Николай Васильевич Устрялов сделал 22 апреля 1935 года в письме к единомышленнику Г.Н. Дикому:
«Разумеется, было бы наивно ожидать или требовать полного доверия к себе со стороны вождей советского государства… Государство ныне строится, как в годы Петра (Петр I — А.Р.), суровыми и жесткими методами, подчас на костях и слезах. В своей публицистике я осознавал этот процесс, уясняя его смысл, и неоднократно призывал понять и оправдать его. Тем настоятельнее необходимость сделать из этих ответственных призывов не только логический, но, когда нужно, и жизненный вывод. Ежели государству понадобятся и мои собственные “кости”, — что же делать, нельзя ему в них отказывать».
Мыслитель-теоретик должен был сделать «жизненный вывод» и доказать верность идеям, которые проповедовал, если надо, своей смертью.
Александр РЕПНИКОВ
Источник: «Завтра»
https://rus-lad.ru/news/den-v-istorii-7-dekabrya-135-let-so-...