Письма в лавру. Кто желал вступить в братию Сергиевой обители?
У православных (да и не только православных) читателей обычно вызывают интерес рассказы о священниках и монашествующих с необычной судьбой: как бывший музыкант, летчик, бизнесмен, художник или подводник, в конце концов, обрели свое призвание в Церкви, а кто-то пришел к тому, чтобы принять иноческий образ. А кто и при каких обстоятельствах становился монахом в прежние времена, еще до революционных бурь и гонений XX века? Об этом на примере Свято-Троицкой Сергиевой лавры мы можем судить по сохранившимся письмам людей, желавших вступить в братию обители. Ведь, как известно, в этот монастырь ежегодно притекали десятки послушников, многие из них потом оставались в братстве лавры. Проследим по документам Лаврского фонда, первоначальные мотивы для пострижения, так сказать, еще до послушничества.
Хотя многие просители бывали неоднократно в Троице-Сергиевой лавре как паломники, письма они писали, не будучи еще послушниками. В фонде лавры в РГАДА за каждый год собраны «Бумаги разного содержания», которые пользуются весьма скромным успехом у исследователей из-за неясного содержания заголовка. Здесь содержатся, в основном, черновики ответов, а еще интересующие нас письма, в которых люди разного сословия просили их принять в братство.
Появлению писем способствовало развитие в конце XIX столетия почтового и телеграфного обращения. Как правило, «письменные» просители, собиравшиеся навсегда остаться в числе братства, были жителями далеких губерний. Письма данного содержания бывают разного объема, независимо от того, что именно привлекало составителей писем в монашеской жизни.
Некоторые из них пространны от того, что человек, хотя бы кратко, пытался пересказать свой жизненный путь. Иные послания, особенно написанные просителями за другое лицо (сироту, опекуна и др.), имеют значительный объем вследствие необходимости объяснить все обстоятельства дела.
Обычный ответ тем, кто желал вступить в братство, заключался в том, что кандидата просили приехать в монастырь. Благочестивым просителям указывалась и причина такого временного отказа: по заочным просьбам в братство вступать было нельзя.
Крестьянин Иосиф Шимов представил в письме «свидетельство» от священника Вячеслава Кульбицкого, которое, однако, было возвращено. Псаломщик из Полоцкой епархии Иван Михайлович Мач предлагал переслать в лавру рекомендации от своего священноначалия. Черновик позволяет увидеть, что ответ для псаломщика И.М.Мача был типичным: «по письменным видам не принимаем».
Нужно отметить, что и благословения Преосвященных, и покровительство даже великих князей не было определяющим: Духовный собор самостоятельно принимал решения, и далеко не всегда в пользу монашества этих просителей. Саратовский купец Николай Сергеевич Азаров по совету своего митрополита обратился в лавру затем, чтоб жить в ней, нести послушания, не принимая пострига; ему ответили, что было бы лучше, если б он приехал богомольцем, дабы не заочно принимать. Московский купец Николай Васильевич Костамаров подал прошение на имя митрополита Иоанникия и получил его личное благословение, чтобы подать ему прошение в обитель. Но он не был принят в монастырь, поскольку вел какие-то неофициальные переговоры по поводу своего будущего монашества с некоторыми из братии, действовал «непрозрачно».
Преподобномученица великая княгиня Елисавета Феодоровна ходатайствовала о принятии в лавру крестьянина Осташковского уезда Михаила Иулиановича Белешенко, «воспитанника и ученика Свято-Троицкой Сергиевой лавры». Перед этим он писал на ее имя пространное письмо о своей жизни, о том, что «всему предпочел бы монашество». Он также не был принят, поскольку руководство лавры нашло его психическое состояние неудовлетворительным.
Благодаря характерным ответам на письма можно заметить, что корреспонденция почти не имеет практического значения, однако сами письма интересны тем, как люди излагают, формулируют в них свои намерения.
Чаще всего просители писали о «едином на потребу». Они говорили о монашеской жизни как об отречении от мира...
Другие люди, оставляя свои причины при себе, писали о собственных специальных навыках, которые могли пригодиться в обители, желая показать, какую пользу для монастыря могут принести. Важно, что каждый из них хотел стать частью братии преподобного Сергия. Иногда создается впечатление, что адресаты связывали свое будущее пребывание в стенах обители с какой-то деятельностью. Н.В.Костамаров писал, что мог бы быть полезен лавре как переводчик (знал несколько языков) и как инженер (сообщал, что перестраивал церковь св. Иоанна Предтечи на Малой Лубянке). Послушник Жадовской пустыни Федор Тихонов хотел перейти в лавру, чтобы совершенствовать свои навыки в иконописании; делится, что он уже учился иконному делу «в одной из обителей».
Чаще всего в письмах упоминались те навыки, которые действительно могли пригодиться в любом монастыре: знание богослужебного устава, иконного дела. Псаломщик Иван Мач уверял, что хорошо владел церковным уставом. Александр Штраус и Михаил Иванов писали о себе, что они – один певчий, а другой чтец. Крестьянин Иван Синельник сообщал, что он – 2-й тенор. Ефим Овчаров просился в монастырь, при этом говорил, что имел желание писать иконы (был вольнослушателем в Академии Художеств) и одновременно потрудиться на монашеском поприще.
Иногда в письмах проявляется тема «ухода от мира», его треволнений. Михаил Иулианович Белешенко писал, что всегда стремился к монашеству, осознавал тщету этой жизни, и даже работая в лаврской типографии, «чувствовал себя в ней выброшенным за борт духовной жизни».
Тема благословения, напутствия на монашеский путь также присутствовала в документах. Некоторые адресаты, стремившиеся к иночеству, делились тем, что на поступление в монастырь их благословили родители. Железнодорожный канцелярский служащий Федор Лазаревич Дядик сообщал, что его отец, когда был жив, желал, чтобы его сын поступил именно в Троице-Сергиеву лавру. М.И.Белешенко получил благословение на монашество от отца Алексия из Зосимовой пустыни.
Учащиеся церковно-приходской школы Владимирской губернии А.Штраус и М.Иванов хотели покинуть родительский дом тайком «по примеру великого подвижника Феодосия Великого», поскольку знали, что родные их не отпустят. Помимо обычного ответа от Духовного собора была отправлена приписка с советом взять благословение у родителей: «Если есть на то воля Божия, то Он силен внушить родителям Вашим не препятствовать Вам».
Самые интересные письма повествуют о том, как люди представляли себе монашество, и о том, как Бог их позвал. Крестьянин Иосиф Шимов Виленской губернии деревни Бильдюги отправил в Троице-Сергиеву лавру письмо, буквально несколько строк, которые ясно показывают внутренний «духовный строй» просителя: «Научившись грамоте, я стал читать Божественные книги и через них получил любовь к монастырю и монашеской жизни. Придя в возраст, я сам захотел жить такою жизнью, а потому и прошу Ваше Преосвященство принять меня в Троице-Сергиеву лавру или в какой-нибудь иной монастырь». Это замечательное письмо здесь приведено целиком: в нем есть краткое и исчерпывающее описание жизненного пути – пути, которое привело человека к намерению оставить мир.
Воспитанник Андреевской второклассной церковно-приходской школы Александровского уезда Александр Штраус писал о влиянии богослужения, «святости» лавры, о важности для него присутствия у мощей преподобного Сергия, которое располагает к молитве.
Мальчик из сиротского приюта города Астрахани Кузьма Емелин писал, что научился грамоте, стал читать «Божественные книги», после чего мир показался ему суетным.
Василий Андреевич Каленов из города Георгиевск Терской области делился тем, что «искра Божия возбудила желание оставить всю мирскую суету и блага мира сего и посвятить себя на служение Господу».
Среди писем выделяются два, на которое руководство лавры отреагировало особенно тепло. Опекун просил за шестнадцатилетнего мальчика Николая Павлова, проживавшего в Санкт-Петербурге, хорошо описывая его внутренний облик и умения. Ответ от Учрежденного собора был таков, что в монастырь заочно, по письмам, не принимают, но документ этот скорее напоминает пригласительное письмо, пространное, теплое и приветливое.
Подобен ответ и на второе письмо... Слепорожденный сирота, выпущенный из института призрения слепых по достижении совершеннолетнего возраста, сетовал, что не знал, как найти свое место в жизни; ему удалось «послужить» певчим в «Мир-Ликийской часовне» Санкт-Петербурга, но надолго не задержался на этой работе, поскольку не мог выезжать на молебны. Руководство лавры, снисходя к его положению и состоянию, пригласило в пустынь Параклита без испытательного срока.
В обитель преподобного Сергия стремились люди разного звания и профессий; в основном это были крестьяне и мещане, а также люди из духовного и военного сословия. В 1879 г. штабс-капитан Емельян Тимофеев Никифоров просился в одну из обителей лавры. В братстве Гефсиманского скита с 1885 г. проживал в надежде монашества отставной фельдфебель И.В.Голубенков. Коллежский регистратор А.Я.Рубцов хотел поступить послушником в Троицкую обитель в 1894 году.
Священник из Литвы свидетельствовал о своих духовных стремлениях, а послужной список отчасти говорит о его «устроении», по нему видно, что это человек усердный и преданный Церкви.
Ф.Л.Дядик, «журналист входящих бумаг» Екатерининской железной дороги, писал, что он испытывал духовный дискомфорт на своем месте работы и был расположен стать послушником.
Возраст ищущих пострижения различен: псаломщику Ивану Мачу – 34 года. Священнику Тверской епархии села Марьина Михаилу Драницыну – «55 лет от роду»; священник писал о том, что, несмотря на возраст, он ободрял себя тем, что Бог принимает каждого, поэтому не хотел откладывать свое благое дело, раз были «начатки стремления… к иноческой жизни». Молодой человек 26 лет из города Бугульма Самарской губернии, желая стать послушником обители, писал о своем хорошем здоровье. При этом он обозначил благословную причину своего поступления в монастырь – он хотел учиться живописному искусству. Иногда просились в обитель и отроки, и молодые юноши.
Обширен ареал мест, откуда поступали письма. Коллежский регистратор А.Я.Рубцов имел местом жительства город Алатырь. От Духовного собора ему пришел обычный ответ, но с остережением, что он «не вполне может рассчитывать» на принятие. Из Ессентуков в лавру писал учитель Сергей Крылов, и точно так же руководство монастыря пыталось его предостеречь против дальней поездки; в письме был представлен совет запастись на обратный путь средствами. В ответном письме Ивану Синельнику, крестьянину Киевского уезда, не было отказа, но присутствовал совет подыскать себе место поближе, с предположением, что в Сергиев Посад его ждало «затруднительное путешествие».
Интересна практика пострижения в монашество запасных воинских чинов. Уволившись со срочной воинской службы, обыватели Российской империи на пятнадцать лет попадали в списки «запаса», то есть в случае мобилизации подлежали призыву в первую очередь. Поэтому, занимаясь обычной деятельностью, они состояли в ведении уездного воинского начальника своего уезда (аналог нынешних военкоматов) и обязаны были извещать его о своих перемещениях в другое место жительства и т. п. Однако некоторые из них постригались в монашество, что потребовало принятия дополнительных правовых актов. Например, когда тульский крестьянин Николай Пушкин решил поступить в число братии лавры (1912 г.), на основании «соглашения с Военным Министерством» Святейшего Синода от 1904 г., об этом был поставлен в известность воинский начальник Богородицкого уезда. При этом «неуказной послушник» Пушкин был поименован как «бомбардир 3-й батареи 10-й артиллерийской бригады»; исполняющий дела Богородицкого воинского начальника ответил, что не имеет препятствий к этому, и просил лишь уведомить его официально о факте пострижения – для соответствующей отметки в списках запасных воинских чинов.
В самые последние годы перед закрытием Троице-Сергиевой лавры во время гонений XX века письменных обращений о принятии в ее братство не стало, хотя в самой обители и подведомственных ей монастырях постриги послушников продолжались вплоть до ее закрытия.
Разные факторы повлияли на количество письменной корреспонденции такого рода. И если почтовые отделения в годы войны и в революционный 1917 год работали неплохо, то железная дорога в период разрухи – с большими сложностями. Об этом повествует один из документов в «Бумагах разного содержания»: желая узнать, добрался ли отец до монастыря в 1917 году, сын не смог сам выехать из-за положения на дорогах, поэтому писал в лавру.
За три месяца до закрытия монастыря старший дворник лаврских арендных домов Андрей Михайлов Филиппов прислал большое письмо начальствующим лавры о том, что окрестные жители методично били стекла в лаврских заведениях в Сергиевом Посаде, «хвалились» этим и называли его самого «монашеский буржуй».
Таким образом, люди затруднялись предпринимать какие-то шаги и долгосрочно планировать свою жизнь, что проявлялось, скорее не в личном настрое, а в ситуации в стране и вокруг самой лавры.
Ж.А.Курбатова,
старший научный сотрудник
музея-заповедника «Зарайский кремль»
Материал подготовлен Щелковским благочинием
Московской областной епархии
Цитируется по публикации в журнале
«Московские епархиальные ведомости»