Загадка Соловья-разбойника
Соловей-соловей, пташечка,
Канареечка жалобно поет.
Что мы знаем об этом персонаже? Согласно русским былинам это почти чудище баснословных времен. Он свил себе на двенадцати дубах гнездо и, сидя в нем, свистал так сильно и громко, что все низвергал своим посвистом. Он заложил прямоезжую дорогу к Киеву ровно на тридцать лет: никакой человек по ней не прохаживал, зверь не прорыскивал, птица не пролетывала.
Почему же маленькая безобидная птичка с мелодичным голосом стала таким монстром? А может, не птичка это вовсе? Давайте порассуждаем след за кандидатом филологических наук Юрием Морозовым.
— Выезжал из города из Мурома удалой казак Илья Муромец. Отстояв заутреню во Муроме, он к обедне поспешал в стольный Киев-град. Но заросла дорожка прямоезжая. Тридцать лет по ней проходу и проезду нет: не пускает никого . Как засвистит злодей по-соловьиному, как заревёт он по-звериному, как зашипит он по-змеиному — сразу тёмные леса к земле клонятся, а что есть людей — все мертвы лежат...
Дальнейшее мы знаем с детства. Илья Муромец всё-таки одолел Соловья, привёз его в Киев, показал боярам и князю Владимиру, поначалу не поверившему рассказу о поимке знаменитого и страшного разбойника, а затем казнил его. С тех пор за Ильёй установилась слава главного богатыря и защитника Руси. В образе же его противника народ выразил своё резко отрицательное отношение к силам, мешавшим единству русских земель.
Однако большинство из нас и не подозревает, что Соловей-разбойник — самый таинственный персонаж русского фольклора.
Правда, ныне такие оценки не в ходу. Если некоторые исследователи прошлых лет откровенно признавали Соловья фигурой загадочной, то любой современный автор, толкуя образ Соловья, вольно или невольно создаёт у читателей впечатление, что в основном науке тут уже всё понятно.
Для начала выясним, что рассказывается о Соловье-разбойнике в былине. Очень скоро обнаруживаем, что вынести из былины чёткое представление о Соловье-разбойнике в принципе невозможно.
«Его натура как-то двоится...» — отмечал выдающийся учёный XIX в. Ф.И. Буслаев. Само имя персонажа позволяет представить его и птицей, и человеком.
При встрече с Ильёй Муромцем Соловей восседает в «гнезде» на дубах. В нашем сознании возникает образ гигантской птицы. Завидев Илью, Соловей пытается погубить его своим смертоносным свистом. Неизбежно возникающая при этом параллель со свистом реального соловья усиливает впечатление, что речь идёт о пернатом чудовище.
Даже богатырский конь Ильи не устоял на ногах от звуковой атаки. Сам богатырь, однако, неуязвим. Метким выстрелом из лука прямо в глаз Соловью он сбивает его с дубов. Привязав противника к седлу, Илья Муромец продолжает свой путь в Киев. Дорога лежит мимо жилища Соловья. Члены семьи разбойника глядят в окошко и сперва не могут разобрать: то ли Соловей везёт незнакомого мужика, то ли мужик — Соловья.
Значит, Соловей тоже умеет ездить на коне? С нашим персонажем произошла неожиданная метаморфоза. «Будучи побеждён богатырём, он как бы сбрасывает с себя нечеловеческие, фантастические формы», — пишет фольклорист Б.Н. Путилов. В дальнейшем Соловей-разбойник уже ничем не напоминает птицу. У него, как у состоятельного человека, «широк двор», «высок терем», «палаты белокаменные», а также вполне человеческая семья: жена, дочери, сыновья, зятья.
Он отговаривает домочадцев от попыток отбить его у Ильи Муромца, затем, в Киеве, гордо разговаривает с князем Владимиром, по некоторым вариантам даже требует себе чару вина, чтобы смочить запёкшиеся уста. Наконец, удовлетворяя любопытство князя и бояр, он демонстрирует свой свист, отчего в стольном граде трясутся дома и падают люди.
Под влиянием предшествующих эпизодов мы и в этой сцене уже склонны видеть в Соловье не громкоголосую птицу, а необыкновенно сильно свистящего человека...
Вот и попробуйте теперь понять, как выглядел противник Ильи Муромца.
Эта тенденция к полному очеловечиванию Соловья тем любопытнее, что вообще-то для народного изобразительного искусства показ разных чудищ, полулюдей-полуживотных был делом привычным. Народные художники, никогда не пасовавшие перед изображением «гибридных» существ, однако для Соловья-разбойника сделали исключение. Вероятно, чувствовали: Соловья трудно представить в виде, скажем, человека с крыльями или говорящей птицы. Он не «птицечеловек», а «то птица, то человек», и две половинки его натуры как-то противятся зримому совмещению.
Выбор был сделан в пользу человеческой ипостаси Соловья, благо и в сюжете она выражена заметно ярче. Между прочим, так поступают и современные дети. Как правило, они рисуют Соловья-разбойника пусть страшным, даже «одичалым», но — человеком.
Самый радикальный способ решения данной проблемы, как выяснилось, состоит в том, чтобы признать двойственность Соловья-разбойника... мнимой. Такую идею высказал в 1891 г. выдающийся отечественный филолог А. А. Потебня. К нему присоединился ряд других учёных. Суть рассуждений А.А. Потебни и его единомышленников заключалась в следующем.
Почему имя Соловей нужно непременно считать указанием на птицу? В старину его мог носить и человек. «Употребление названий животных разного рода в качестве личных имён, — писал А.И. Соболевский, — свойственно едва ли не всему человечеству. Древняя Русь знала его издревле». То, что ныне воспринималось бы только как забавные, а порою даже обидные для их носителей прозвища, раньше служило «официальными» именами вполне уважаемых людей.
Уместно вспомнить, что царская династия Романовых вела свою родословную от боярина Андрея Кобылы, жившего в XIV в. В документах XV—XVII вв. фигурируют Баран Филиппов, Волк Курицын, Овца Владимиров, Паук Иванов, Жаворонок Лазарев, Анисим Скворец, Васька Воробей, Стахей Голубь... Имя Соловей в такой компании выглядит совершенно естественным.
С нашим же Соловьём дело могло обстоять очень просто. Разбойникам ведь принято давать клички. Ничто не мешает предположить, что какой-нибудь удалец «с большой дороги» получил прозвище Соловей, допустим, за особенное умение свистеть, всегда ценившееся в разбойничьей среде.
Что у нас осталось от птичьих признаков Соловья-разбойника ? Его сидение на дубах? Во ещё в 1873 г. немецкий учёный Ф. Либрехт, обобщая данные о том, что многие «примитивные» народы устраивали себе жилища на деревьях, без тени сомнения писал: «Реминисценцией такого обычая является Соловей-разбойник, соорудивший себе гнездо на двенадцати дубах».
Позднее русские исследователи «проблемы Соловья» привели другие, не менее интересные параллели. Так, одно из суданских племён укрывалось от своих врагов на ветвях эриодендронов: первый «этаж» воздушного укрепления составляло жилище с провизией и домашними животными, выше располагалась корзина для воинов. А неподалёку от Торуня (Польша) в старину был могучий дуб, знаменитый тем, что на нём какое-то время жили (!) прусские крестоносцы. Такие же факты выявились и в русской истории.
Рассмотрим географические данные, содержащиеся в былине.
— Кратчайший путь из Мурома к Киеву в условиях Древней Руси скорее всего пролегал бы через Чернигов, — рассуждает Ю. Морозов. — Былина в этом отношении точна. Она рассказывает, как Илья Муромец, спеша в Киев, проезжает мимо Чернигова и видит, что город со всех сторон обступила вражеская рать. Богатырь не мог не прийти на выручку осаждённым. Благодарные черниговцы просят Илью остаться у них в городе воеводой. Но планы у богатыря иные, он спрашивает «дорожку прямоезжую» на Киев. Тут-то впервые он и узнаёт о Соловье - разбойнике, который эту самую дорогу оседлал.
Вроде бы координаты логова Соловья обозначены: где-то между Киевом и Черниговом. Однако исследователи с редким единодушием отказывались принимать это сообщение на веру. Мешало другое, более правдоподобное указание той же былины: встреча Ильи Муромца с Соловьём-разбойником состоялась в Брынских, или Брянских, лесах. Во всяком случае, наиболее вероятный маршрут поездки Ильи Муромца проходит через весь указанный регион.
Но если мы прикинем, где мог бы пролегать подобный маршрут в реальных условиях Древней Руси, нам станет ясно, что человек, спешащий из Мурома в Киев, предпочёл бы проделать максимальный отрезок пути по Оке или вдоль её берега. И только там, где река круто изгибается (в районе нынешней Калуги), он вынужден был бы взять юго-западнее и ехать лесами, устремляясь опять-таки к ближайшей излучине Десны, а уж река привела бы его в Чернигов и Киев. Этот-то путь непосредственно пересёк бы Брянские леса.
Создатели былины знали, что кратчайший путь из северо-восточных земель в Киев лежит через Брынские леса, потому и направили туда своего героя. Наиболее рациональный маршрут выбирали позднее и строители дорог.
Меж тем «брынско-брянская» привязка сюжета получала в ходе исследовательской работы всё новые подтверждения. Много интересного обнаружилось в топонимике окрестностей Брянска и соседствующего с ним города Карачева. Например, былина говорит, что лесная застава Соловья-разбойника располагалась у реки Смородины.
Эту реку поначалу считали чисто мифической и на карте не искали — как оказалось, напрасно, ибо недалеко от Карачева протекает река Смородиновка. А в 13 км от Карачева лежит село с не совсем обычным названием Девять Дубов. Отыскали даже Соловьёв перевоз — через Десну, в непосредственной близости от Брянска.
Такое скопление топонимов, вызывающих в памяти сюжет о Соловье-разбойнике, заставляло с особым интересом отнестись к местным преданиям. И ожидания исследователей оправдались. 14 апреля 1890 г. газета «Московские ведомости» опубликовала корреспонденцию анонимного жителя города Карачева.
Сославшись на уже известные нам «былинные» топонимы, автор далее писал: «...Местные старожилы помещики указывают даже то место, где было расположено “гнездо Соловья-разбойника”. И теперь на берегу Смородинной находится огромных размеров пень, который, по преданию, сохранился от громадных девяти дубов, около которых жил Соловей-Разбойник».
Брянские леса — это часть обширной территории, которую в период формирования древнерусской государственности населяло племя вятичей. Географическое положение земли вятичей предписывало ей стать связующим звеном между «центром» и северо-восточными «окраинами» нарождающегося государства. Однако в реальной жизни долгое время было иначе.
Исследователи давно обратили внимание на красноречивую фразу в «поручении» Владимира Мономаха. Перечень своих походов он начинает так: «Первое, к Ростову вдох, сквозе вятичи, посла мя отець...» (князь был в ту пору ещё отроком). Слова «сквозь вятичи» — не просто уточнение маршрута; Мономах и на склоне лет был горд тем, что к Ростову он тогда шёл не окольным, а прямым путём.
Действительно, вятичи дольше и упорнее других восточнославянских племён сохраняли свою обособленность, сопротивляясь властным притязаниям киевских князей. В 966 г. князь Святослав, как сообщает летопись, «вятичи победи... и дань на них възложи». Но зависимость от Киева вятичи терпели недолго.
В 991 г. сыну Святослава Владимиру опять пришлось облагать их данью с помощью вооружённой силы. Уже через год вятичи восстали («заратишася»), Владимир Святославич снова отправился в поход против них, снова их победил — но и эта победа не была окончательной. Ещё два раза («по две зимы») довелось воевать с вятичами Владимиру Мономаху.
По-видимому, именно ему принадлежит большая, если не решающая, заслуга в том, что сопротивление вятичей было в конце концов сломлено и их земля стала «проходимой». Как считает археолог Т.Н. Никольская, благодаря походам Мономаха была проложена дорога из Киева в Ростов, шедшая через Карачев, Москву и другие поселения вятичей. Вскоре появилась и дорога в северо-восточном направлении, почти совпадающая с былинным маршрутом Ильи Муромца.
Всё подталкивает к мысли, что в сюжете о первом подвиге Ильи Муромца отразилась борьба за прокладывание этой дороги. Таким образом, молодые годы Ильи пришлись бы на середину XII в.
Верны эти сведения или нет, но по другим источникам можно заключить, что слава об Илье Муромце, устные произведения о нём стали широко распространяться именно в XII в. Получается, застава Соловья символизировала собой непокорное племя вятичей? В свете приведённых фактов эта трактовка очевидна, и её уверенно предлагали ещё учёные XIX в. Дополнительным аргументом в её пользу является известное сходство образа жизни Соловья-разбойника с бытом вятичей.
Ясно, что гипотеза о Соловье-вятиче предполагает отход от тривиального понимания этого персонажа как разбойничьего атамана. Оправдано ли это? Вполне.
Но есть и другие нерешенные вопросы в биографии Соловья-разбойника. Они связаны с его свистом. Многие исследователи, начиная с Ф.И. Буслаева, проводили параллель между Соловьём-разбойником и пресловутым Дивом из «Слова о полку Игореве». Характер этой связи, однако, до сих пор остаётся непрояснённым, а образ Дива — загадочным. Так что у нас есть все причины познакомиться с ним поближе.
Новгород-северский князь Игорь, не вняв грозному предзнаменованию в виде солнечного затмения, шёл с войском на половцев. «Солнце ему тьмою путь заступаше; нощь, стонущи ему грозою, птичь убуди; свист зверин въста, зби[ся] Див, кличет връху древа, велит послушати земли незнаеме, Влъзе, и Поморию, и Посулию, и Сурожу, и Корсуню, и тебе, Тьмутараканьскый блъван». Без перевода не очень понятно, но и перевод — дело трудное.
Из-за неоднократного переписывания текста в нём накопились ошибки, не всегда даже можно быть уверенным в правильной разбивке на слова. Так, в первом издании памятника в цитированном месте была фраза «свист зверин с стазби», и переводчики долго ломали головы, что бы это значило, пока, наконец, большинством голосов не решили, что надо читать «свист зверин въста (поднялся)», а «зби» — это усечённая глагольная форма «збися», относящаяся к Диву: «взбился (встрепенулся) Див и т.д.». С учётом этой гипотетической, но на сегодняшний день практически общепринятой поправки постараемся разобраться в сути сообщённого.
Раскаты грома в подступивших сумерках пробудили птиц. Далее упомянут загадочный «свист зверин». Некоторые комментаторы «Слова» (например, зоолог Н.В. Шарлемань) полагали, что речь идёт о свисте потревоженных сусликов. Мысль остроумная; однако сравнение с былиной делает возможным и другое толкование.
Соловей-разбойник ведь не только свистит, но и ревёт по-звериному. Не подобное ли многоголосие сжато отражено и в формуле «звериного свиста»? Во всяком ; случае, контекст позволяет отнести это выражение именно к Диву: «свист звериный поднялся — (это) взбился Див, кличет на вершине дерева...» Вкупе с предшествующим упоминанием разбуженных птиц получается цельная картина переполоха на верхнем ярусе поэтического ландшафта «Слова».
Клич Дива разносится на огромное расстояние. Он слышен на Волге, на побережье моря (Чёрного? Азовского?), на притоке Днепра Суле, в крымских городах Корсуне (Херсонесе) и Суроже (Судаке), наконец, в Тмутаракани, знаменитой в ту пору, очевидно, каким-то языческим идолом («болваном»). Смысл этого утверждения «Слова» невозможно понять, не зная реальной обстановки, в которой совершался поход.
По летописному рассказу о тех событиях, разведка сообщила Игорю, что напасть на половцев внезапно не удастся, они разъезжают по степи, во всеоружии готовые встретить русских. В поэтической версии событий, созданной автором «Слова», приближение русских воинов выдал крик Дива. Следом за его криком и как бы в ответ ему скрипят («крычат», будто лебеди) телеги половцев, спешащих к Дону.
Слышимый от Волги до Тмутаракани голос Дива тоже заставляет вспомнить звуковое оружие Соловья-разбойника, обладавшее, как сказали бы военные, большим радиусом поражения.
Но кто же такой этот Див? Ответов, предлагавшихся переводчиками «Слова», множество. Ранние комментаторы считали Дива обыкновенной птицей — филином или удодом, крик которых навевает страх и кажется недоброй приметой.
Другие видели в нём сидящего на дереве разведчика или некий «маяк» с трещоткой, установленный половцами для сигнализации о передвижении русских. Не было недостатка и в мифологических истолкованиях Дива, от обтекаемых («зловещая мифическая птица») до вполне конкретных: леший, грифон. Его отождествляли даже с реликтовым гоминоидом, то есть снежным человеком...
Ещё одну оригинальную трактовку образа Соловья-разбойника предложил историк Е. И. Босов (он же Еремин), исследовавший очень интересное явление — архаический язык свиста, которым пользуются для дальней связи многие народы, в том числе гуанчи Канарских островов. Это не какая-то простенькая система условных сигналов, овладеть коей может любой из нас, а своеобразная имитация с помощью свиста звуков обычной речи.
Отметив, что свист такой мощи, слышимый порой на расстоянии до 14 км, у близко стоящего человека вызвал бы болезненные ощущения, автор провёл напрашивавшуюся параллель: люди, владеющие этим языком, «могли бы помериться свистом с легендарным Соловьём-разбойником русских былин, в образе которого, может быть, нашли отражение какие-то смутные воспоминания о “свистящих” лесных племенах, некогда живших в муромских лесах».
Мотив смертоносного голоса или звука встречается также в демонологии казахов и киргизов, в фольклоре некоторых африканских народов, в легендах Древнего Египта.
Все это дает основания считать, что свист былинного Соловья-разбойника восходит к неким вполне обычным жизненным обстоятельствам, многократно усиленным в воображении разных народов.
источник: http://oursociety.ru/publ/zaga...