Завороженный степью: 110 лет Льву Гумилеву, евразийцу и пассионарию

1 октября исполняется 110 лет со дня рождения Льва Гумилева, одного из оригинальнейших русских ученых: историка, этнолога, философа истории, автора теории пассионарности, объясняющей эволюцию народов и цивилизаций. Сын знаменитых поэтов Николая Гумилева и Анны Ахматовой, он разделил судьбу многих русских мыслителей ХХ века: сидел в лагерях, участвовал в Великой Отечественной войне, был гоним за свое происхождение и необычные идеи. Эти идеи так и не стали мейнстримом в науке. Они спорны, но им не откажешь в яркости и эффектности. Столь же яркой была личность их автора: задиристого, горячего и не боящегося провокационных высказываний человека. Поэт науки «Древняя Русь и Великая степь», «Хунну», «От Руси до России», «Этногенез и биосфера Земли» – эти и другие книги Льва Гумилева читаются почти как приключенческие романы. Сын поэтов, он тоже обладал даром стихосложения и прекрасным слогом в прозе. Кроме того, был великолепным рассказчиком, способным заворожить своими историями кого угодно – от уголовников в лагере под Норильском до профессоров в университете. Наверняка он мог бы прославиться как литератор, но свои таланты Гумилев направил в науку, и таким образом возник едва ли не самый поэтичный русский ученый ХХ века. Он писал не скучные монографии для специалистов, а своего рода научные эпосы, доходившие до сознания совершенно разных читателей – и подготовленных, и не очень. Как и всякую необычную, неформатную фигуру, Гумилева не жаловал советский научный истеблишмент. К счастью, его мало волновали статус и регалии, продвижение по карьерной лестнице. Его целью было выжить (непростая задача в сталинское время) и успеть записать свои мысли. А если повезет, увидеть свои книги изданными. Ему это удалось. Что касается статуса, то иногда можно встретить мнение: Гумилев томился в тени своих великих родителей. Но, скорее, он томился от отсутствия родителей в своей жизни. С юности ему пришлось осознать себя одиноким человеком: отца, как контрреволюционера, большевики казнили, когда Льву было девять, а мать почти всегда была где-то далеко. Анна Ахматова и Николай Гумилев с сыном Лёвой, 1915 год Vostock Photo «Лёва скоро уйдет» Брак Гумилева и Ахматовой вскоре после рождения Льва распался, и сына отдали на воспитание бабушке Анне Ивановне Гумилевой в ее имение Слепнево под Бежецком. После революции бабушка с внуком жили сначала в Петрограде, а затем в самом Бежецке. Николай Гумилев появлялся в жизни маленького сына чаще Ахматовой, и Лев сохранил о нем самые теплые воспоминания. В своих скитаниях он никогда не расставался с фотографией отца. Гумилев-старший привил сыну интерес к истории, привозил увлекательные книги, посвящал ему стихи и рисовал сцены из древних мифов. С Ахматовой отношения складывались сложнее. Когда 17-летний Лев приехал из Бежецка в Ленинград, чтобы поступить в пединститут, поэтесса была замужем за искусствоведом Николаем Пуниным, который совсем не обрадовался пасынку. Ему дали место на сундуке в холодном коридоре, а пребывание юноши в квартире искусствовед сдабривал попреками такого рода: «Я не могу кормить весь Ленинград». Ахматова не прекословила мужу и сама, похоже, находилась в зависимости от Пунина. «Странно, что я так долго прожила с Николаем Николаевичем… Но я была так подавлена, что сил не хватало уйти. Мне было очень плохо, ведь я тринадцать лет не писала стихов», – говорила она впоследствии. «Лёва скоро уйдет», – оправдывалась Ахматова, когда сын заходил к отчиму поужинать. Естественно, при таком отношении Гумилев был готов жить где угодно, только не у Пунина. Экспедиция для монархиста В пединститут Льва не приняли из-за дворянского происхождения. Надо сказать, что это происхождение Лев не только не скрывал, но даже выставлял напоказ, что принесло ему немало проблем. При этом ни он, ни советская власть не знали (или делали вид, что не знают), что фактически Гумилев не дворянин. Дворянство было пожаловано его деду, отцу Николая, и только личное, то есть не передающееся по наследству. Но эти «детали» для Льва и большевиков не имели значения – в этом они были на редкость единодушны. Юный Лев держал себя гордо и независимо, порой даже задиристо. Например, открыто заявлял, что он монархист, хотя, по свидетельству близких, политикой совсем не интересовался. Храня в уме героический образ отца – поэта, воина и путешественника, – он намеревался преодолевать жизненные трудности с высоко поднятой головой. По мнению Гумилева, татаро-монгольского ига не было, а был русско-татарский союз, помогавший, например, Александру Невскому сдерживать натиск немцев и литовцев. Куликовская битва также рассматривалась им как противостояние Западу, чьи интересы, как считает историк, в действительности представлял Мамай. Такие построения выросли из завороженности Гумилева историей степных кочевых народов, которую он, как и его старший коллега Юрий Рерих, находил куда более интересной, чем история западных цивилизаций. Снобизм традиционной западной, да и российской науки, часто видевших в кочевниках лишь разрушительную варварскую силу, также подогревал исследовательский азарт Гумилева. Ранним объектом его изучения стали гунны (хунну), на примере которых он смог впервые показать свою теорию пассионарности. Интересен тон научных работ Гумилева, изящный и в то же время разговорный: читатель не просто «усваивает полезную информацию», а словно слушает занимательный рассказ остроумного человека. Кто еще мог позволить себе время от времени весело использовать жаргонные фразы вроде «под Цюрихом они наклеили нам по первое число» – и при этом не терять высоты и четкости научной мысли. Последние годы После второго лагерного срока отношения Льва Гумилева с Ахматовой испортились. Сам он утверждал, что мать встретила его «очень холодно, без всякого участия и сочувствия», и приписывал это влиянию на нее ее московских знакомых – в частности, семьи Ардовых, у которых она часто жила. Протоиерей Михаил Ардов, описывая в мемуарах знакомство с Гумилевым в 1956 году, изображает встречу матери и сына в самых теплых тонах, но затем подтверждает, что они рассорились. Говорят также, что поэтесса не одобряла научной карьеры сына, а сын называл ее поэму «Реквием» памятником самолюбованию. Ахматова делала выговоры Льву за его многочисленные романы, что довольно неожиданно с ее стороны. Гумилев действительно пользовался большим успехом у дам, а в 54 года он встретил главную свою любовь – художницу Наталью Симоновскую, ставшую его первой и единственной женой. Несмотря на неприязнь к нему научной номенклатуры, последнюю треть жизни Гумилев прожил в спокойствии и научной работе – особенно в сравнении с тем, что ему пришлось вынести до того. Повидав лагеря, Гумилев не жаловался на быт: почти до смерти жил в коммуналках, где за ним приглядывали специально приставленные соседи-милиционеры. Один из них, добрая душа, советовал: «Ты, Лев Николаевич, бумажки-то со стихами рви, в уборной не оставляй!» Лишь за три года до смерти они с женой получили отдельную квартиру, в которой теперь музей. Гумилев ушел из жизни в 1992-м, успев застать пик своей популярности, когда в годы перестройки советские люди начали жадно поглощать запрещенные или не одобрявшиеся прежде властью знания. Успел он застать и крушение советской империи, и увидеть, как новое руководство страны взяло «курс на Запад», чего, как евразиец, всегда прямо говоривший о «гибельности евроцентризма», он не мог принять и одобрить.