Близ «милого предела»
10 февраля – день памяти Александра Сергеевича Пушкина
Знать бы недавним школьникам, которые на уроках литературы декламировали бессмертные пушкинские строки, что им и самим предстоит вскоре уйти в бессмертие. И навечно упокоиться рядом с российским гением. В братской могиле, у стен Святогорского монастыря, легли парни из Тамбова и Архангельска, с Урала и Подмосковья… Словно посланцы всей России. Саперы сторожат его покой с того, самого последнего в их жизни июльского дня 1944-го. Старшему из них исполнилось двадцать шесть, младшему – восемнадцать…
Не только могила поэта, но и поля и нивы, некогда воспетые им, являли собой огромное минное поле, поле смерти. И на давний поэтический вопрос: «О, поле, поле, кто тебя усеял мёртвыми костями…?» – ответ в 1944-м звучал, как выстрел. Гитлеровцы. Тысячи мин предстояло извлечь советским сапёрам!
Само название «сапёр» возникло в семнадцатом столетии, – тогда этим словом называли людей, которые совершали подкопы (сапы) под вражеские стены крепостей, дабы затем взорвать их.
Сапёры – это всегда игра со смертью. Но ставка этой безумной игры – жизнь. Чаще – своя, потерянная, но ценой спасения многих других, чужих и неведомых.
Всё объясняющий документ военного времени. Из доклада Чрезвычайной Государственной Комиссии по установлению и расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков (30 августа 1944 года):
«Кощунственное отношение немцев к национальным святыням русского народа ярче всего обнаруживается в надругательстве и осквернении могилы Пушкина. Стремясь охранить Пушкинский Заповедник от опасности разрушения, части Красной армии оставили этот район без боев и отошли к Новоржеву. Несмотря на это, 2 июля 1941 года немцы подвергли бомбардировке Святогорский монастырь, у стен которого находится могила Пушкина».
Близ «милого предела»
Ровно за столетие до той варварской бомбардировки князь Пётр Вяземский посетил могилу друга: «Я провёл нынешнюю осенью несколько приятных и сладостно-грустных дней в Михайловском, где все так исполнено “Онегиным” и Пушкиным. Память о нем свежа и жива в той стороне. Я два раза был на могиле его, и каждый раз встречал при ней мужиков и простолюдинов с женами и детьми, толкующих о Пушкине».
Святые Горы стали последним пристанищем и для родных поэта: бабушки Марьи Алексеевны, деда Осипа Абрамовича, родителей – Надежды Осиповны и Сергея Львовича, младшего брата Платона.
Место это и в самом деле святое, свидетельством чему летопись безымянного монаха древней обители, именуемая «Повестью о явлении чудотворных икон Пресвятыя нашей Богородицы и Приснодевы Марии во области града Пскова на Синичьи горе, иже ныне зовома Святая гора».
Неброская красота и святость этого уголка сослужили добрую службу и самому поэту, и русской поэзии. В Святогорском монастыре, безмолвном свидетеле Смутного времени, стали являться Пушкину тени его знаменитых предков, царя Бориса, – здесь, в его мрачных кельях, поэт пережил счастливейшие часы божественного озарения.
Весной 1836 года, когда у стен Святогорского монастыря Пушкин хоронил мать, он внес денежный залог в монастырскую казну за место своего будущего упокоения. Тайным промыслом заповедные Святые Горы обратились последним «милым пределом» поэта: там, на вершине Синичьего холма, у стен Успенского собора – могила Пушкина, ставшая святыней для многих-многих паломников.
Спустя полгода после смерти поэта, летом 1837-го, Николай Языков вопрошал его приятеля Алексея Вульфа: «Где ты теперь находишься? Там, где мы некогда гуляли вместе с нашим бессмертным Пушкиным?.. Его губил и погубил большой свет – в котором не житье поэтам! Поклонись за меня его праху, когда будешь в Святогорском монастыре».
В соборной Успенской церкви Наталия Пушкина, вдова поэта, заказывала панихиды по погибшему мужу, она же установила на его могиле мраморный памятник-надгробие.
Счастлив, чей хладный мрамор
Согрет ее дыханием небесным
И окроплен любви ее слезами…
«Через четыре года после смерти Пушкина на могиле поэта вместо деревянного креста был поставлен мраморный монумент.
Пушкина хоронили дважды. Первый раз его хоронил А.И. Тургенев. Второй раз Наталия Николаевна и дети – в 1841 году…» – отметил летописец и хранитель Пушкиногорья Семён Степанович Гейченко.
В конце 1839 года известному тогда петербургскому мастеру Александру Пермагорову был заказан памятник-надгробие. Вдова поэта приезжала в мастерскую скульптора посмотреть памятник, и одобрила работу. Во всех хлопотах, от прошения даровать высочайшее дозволение на сооружение памятника на могиле поэта до его установки, Наталия Николаевна принимала самое деятельное и горячее участие. Она исполнила свой долг, и помогли ей в том почитатели гения, его друзья.
«Моё пребывание в Михайловском, которое вам уже известно, – писала вдова поэта одному из его друзей, – доставило мне утешение исполнить сердечный обет, давно мною предпринятый. Могила мужа моего находится на тихом уединённом месте…».
Без креста
Весной 1943-го место это перестало быть тихим. В марте того военного года, когда фронт ещё не подошел к Пушкиногорью, немцы дважды подрывали старинный, помнивший достославные времена Ивана Грозного, Успенский собор.
По свидетельству местного священника Дмитриева, после второго взрыва крест с соборного купола рухнул; сам же купол изуродован немецким артиллерийским снарядом; монастырская колокольня обрушилась, древний массивный колокол разбит вдребезги. В пламени огня исчезли старая Никольская церковь, трапезная, кельи… Монастырские ворота искорежены немецким снарядом, с них сбита надвратная икона.
Много позже, в Нюрнберге, нацистским главарям предъявят обвинение и в разрушении одной из российских святынь – Пушкинских Гор…
Памятник на могиле поэта качнулся и отклонился в сторону, – ведь сам Синичий холм из-за взрывов фугасных бомб, «заботливо» приготовленных гитлеровцами, стал оползать.
Известно, что во всё время оккупации при могиле поэта находился сторож Харитонов, а в конце февраля 1944 года он был выселен из Пушкинских Гор. Когда сторожу, всего на день, чудом удалось вернуться в монастырь, его взору предстала странная картина: памятник был грубо обшит досками. Уже после стала понятной «военная хитрость» немцев – неуклюжая попытка скрыть минирование.
Но саму могилу Пушкина нацисты заминировали изощрённейшим образом, – саперам предстояло извлечь противотанковые мины незнаемого прежде образца.. Каждая из мин, начиненная килограммами тротила, была снабжена пятью взрывателями, довольно хитроумными, – некоторые же устройства разрядить было невозможно. И на языке сапёров назывались они «неизвлекаемыми»...
Слово очевидцу – поэту Николаю Тихонову: «Пушкинские места я увидел, когда они были только что освобождены. Печать разорения лежала на них. Мимо Святогорского монастыря шли на фронт машины. У монастыря они обязательно останавливались, командиры и бойцы подымались по лестнице наверх, к могиле Пушкина. Всегда среди приехавших находился человек, который произносил краткое слово. Эта встреча с Пушкиным людей, спешивших на фронт, который ушел за Речицу, производила большое впечатление».
Рядом с монастырем, мимо которого по Новоржевскому шоссе шли на запад советские войска, кто-то из бойцов установил самодельный плакат: «Могила А.С. Пушкина здесь! Отомстим за нашего Пушкина!».
Весь этот порыв народной любви сумел запечатлеть на кинопленку фронтовой кинооператор: «Нескончаемой вереницей шли офицеры и солдаты мимо священной могилы. Многие склоняли колени перед памятником, другие целовали мраморные плиты, третьи выкрикивали гневные слова мщения врагу. Вот это я зафиксировал на свою плёнку».
Вынужденные отступать немцы рассчитали верно: советские солдаты непременно придут на могилу Пушкина поклониться праху любимого поэта, и вот тут-то прогремит мощный взрыв! Случилось по-иному.
Фронтовая хроника
Пушкинские Горы оказались на линии огня – именно через этот заповедный уголок проходила мощная полоса гитлеровской обороны, линия «Пантера». В марте 1944-го советские войска предприняли контрнаступление. Попытка оказалась неудачной, и в апреле нашей армии пришлось держать оборону. Немцы дрались фанатично, – всеми силами пытаясь удержать стратегически важный плацдарм: ворота в Прибалтику. В начале июля стало ясно: придётся отступать, плацдарм им не сдержать, и тогда явился иезуитский замысел – заминировать Пушкинские Горы.
12 июля 1944 года Пушкинский заповедник был полностью освобожден от немцев. Его бессменный директор и хранитель, «Домовой», как в шутку называл себя сам Семён Гейченко, привёл в своей книге рассказ фронтового кинооператора Дементьева: «Одними из первых после изгнания из поселка немцев я и мой партнёр – кинооператор Масленников – вошли мы в ограду Святогорского монастыря. За нами направлялась в монастырь группа сапёров. Центральная лестница, ведущая к верхней церкви, была сильно разрушена взрывами и предельно захламлена. Кругом громоздились кучи щебня, кирпича, мусора и огромных камней от взорванной ограды. Там и сям валялись исковерканные предметы церковной утвари – подсвечники, паникадила, осколки медных колоколов, вороха бумажных листов вперемежку с немецкими боеприпасами. Из алтарных окон торчали дула вражеских пулеметов и противотанковых ружей. Подошедшие сапёры быстро проложили проход по лестнице, и мы вскарабкались на верхнюю площадку холма, чтобы увидеть поскорее могилу А.С. Пушкина.
Памятник Пушкину оказался наспех заколоченным старыми досками, по-видимому, снятыми немцами с полов самой церкви. Сапёры-офицеры и солдаты стали быстро расшивать монумент. За обшивкой его было обнаружено большое количество противотанковых и пехотных мин затяжного действия. Вот этот момент обнаружения мин и изъятия их с могилы Пушкина и был тем первым эпизодом, который я начал снимать в Пушкинском заповеднике.
По нашим пятам, вслед за головной группой сапёров, в монастырь пришла новая большая группа саперов. Они стали прочесывать щупами и миноискателями всю горку, на которой стоят церковь и могила Александра Сергеевича. Буквально в каждом метре земли сапёры находили заложенные немцами мины и фугасы. Они были заложены и в стены древнего собора, и в кладку монастырской ограды, и под ступени лестницы. Фугасы огромной силы были заложены в шоссе на повороте дороги вдоль ограды».
Из доклада Чрезвычайной Государственной Комиссии:
«…Фугас огромной силы был заложен на дороге с восточной стороны, у подножия могилы Пушкина: немцы прорыли специальный туннель, протяжением в 20 метров, тщательно замаскированный, в который были заложены специальные мины и 10 авиабомб по 120 килограммов каждая. Взорвать его немцы не успели ввиду стремительного наступления Красной армии...».
И далее в докладе отмечено: «Оккупанты хорошо знали, что, войдя в Пушкинские Горы, бойцы и офицеры Красной армии, прежде всего, посетят могилу поэта, и потому немцы превратили ее в западню для патриотов. На территории монастыря и в близлежащей местности обнаружено и извлечено советскими сапёрами подразделений Смирнова и Сачкевиуса до трёх тысяч мин...».
«Сапёр» по кличке Джерик
Яркий и бесхитростный рассказ Анатолия Худышева, одного из тех, кто разминировал могилу поэта: «Когда наши войска освободили Святые Горы, то сапёрам было поручено разминировать Святогорский монастырь.
И вот мы с собаками сначала прошлись по двору, затем по кельям – нашли и обезвредили несколько мин-ловушек. Потом зашли в церковь, где отпевали Пушкина. Саперы продолжили тщательный осмотр помещений церкви и местности около неё, а я с сержантом и своим товарищем по училищу Сеньковым вместе с нашими собаками прошли к могиле Пушкина. Мой Джерик (так звали мою собаку, натренированную на запах тола в минах) забежал вперёд и уселся у могилы.
Как не стыдно! – пожурил я его. – Уселся прямо на могилу великого поэта.
Начал его звать. Он не слушается. Позвал построже. Он прибежал, стал около меня. Сержант заподозрил неладное. Говорит: "Давай пустим собак. Нет ли там мин?". Мы пустили. Собака Сенькова побегала и вернулась, а мой Джерик опять уселся рядом с могилой.
Я осторожно подхожу к нему и начинаю металлическим щупом пробовать землю, и действительно, щуп натыкается на железо. Начал сапёрной лопаткой снимать почву, а дерн рыхлый, легко снимается. Значит мина! Осторожно нащупываю её, обхожу по контуру. Большая мина, круглая, противотанковая (в ней 5 килограмм тротила). Подкапываю скребком и руками освобождаю землю вокруг. Проверяю, нет ли бокового ударника, который проволочкой закреплён. Нет. Прощупываю скребком под миной, нет ли ударника на неизвлекаемость, с пружиной такой особенной – как поднимешь мину, пружинка распрямляется – и взрыв! Нет, мина без "сюрпризов". Но под миной ещё что-то есть. Снимаю её, укладываю в сторонке, а под ней вторая, для усиления, такая же. Потом проверили соседние могилы: Ганнибалов и Пушкиных. И там тоже нашли такую же мину».
Удача в сапёрном деле – гостья нередкая. Но и трагедии не всегда удаётся избежать…
Девятеро смелых
Солнечный день – тринадцатое июля 1944 года – оказался последним для девяти сапёров 12-й инженерно-саперной Рижской Краснознаменной ордена Кутузова бригады. Вот их имена.
Двадцатилетний старший лейтенант Владимир Кононов. Родом из Архангельской области. На фронте с сентября 1941-го. Воевал на Западном, Брянском, Ленинградском фронтах.
Строки из его наградного листа: «Под сильным ружейно-пулемётным огнем в районе деревни Тараканово руководил группами разграждения и в чрезвычайно трудных условиях проделал 8 проходов в проволочных заграждениях противника шириной по 12 метров и 8 проходов в минных полях, сняв 72 мины».
За два месяца до гибели командир взвода старший лейтенант Владимир Кононов удостоен ордена Красной Звезды.
Лейтенант Сергей Покидов на фронте с первого дня войны. Сражался за Сталинград, был дважды ранен. Награждён медалью «За оборону Сталинграда», представлен к ордену Красной Звезды. Родом из Тамбовской области, как и его земляки: старший сержант Иван Комбаров и рядовой Иван Ярцев. Лейтенант был старшим среди товарищей-сапёров, и, верно, самым опытным, ведь ему исполнилось двадцать шесть…
Старший сержант Михаил Казаков – уроженец подмосковного Раменского, старший сержант Николай Акулов – родом из Коломны, ефрейтор Виталий Тренов – из Костромской области, рядовой Иван Травин – из Ивановской, рядовой Егор Козлов, уралец, – из Челябинской. Известно, что самым молодым среди погибших был Виталий Тренов, – ему исполнилось лишь восемнадцать.
И пусть у гробового входа
Младая будет жизнь играть,
И равнодушная природа
Красою вечною сиять.
Что же случилось в тот роковой июльский день, отнявший разом «младые жизни» девятерых сапёров и покалечивший более двадцати их товарищей?
Работа сапёров требует сверхточности и сверхосторожности. Вот что вспоминал капитан Казаков, командир первой роты инженерно-саперного батальона: «Сапёры разбирали кладку монастыря, на вид свежеуложенную. В стене оказался заряд тола весом 250 кг с часовым механизмом. Под половицей обнаружили противотанковую мину, потом еще одну. У могилы Пушкина обнаружили противотанковые мины с "сюрпризом". В верхней мине был установлен химический взрыватель, срабатывающий через определенное время, а под ней вторая мина с взрывателем натяжного действия». Фашистский «секрет» был вовремя разгадан.
Тем июльским днем сапёрам предстояло обнаружить и обезвредить шестьсот немецких мин на двух минных полях, предназначенных для выведения из строя советских танков. Мины несли заряды не обезвреживаемого типа, – бойцы столкнулись с такой «новинкой» впервые.
Вечером того июльского дня бойцы роты капитана Казакова собрались у пруда, за монастырскими стенами. Кратковременная передышка после многотрудного дня, и время солдатского ужина. Кто-то из бойцов радостно объявил товарищам, что разгадал-таки хитроумный секрет немецких мин, и решил тут же наглядно показать, как это делается. Открытия не случилось – прогремел страшный взрыв…
Что стало причиной трагедии – всемогущий случай или роковая ошибка?! Но, как известно, – сапёр ошибается лишь однажды… Командирские часы капитана Казакова содрогнулись от взрыва и замерли на отметке – шесть. Шесть часов вечера.
…Минут десятилетия, и один из тех, кто разминировал пушкинский некрополь, боец Андрей Новиков будет вспоминать, как перед выходом на задание, сапёры давали клятву Пушкину, начинавшуюся так:
Поэт наш незабвенный, встретимся с тобою
Сегодня на рассвете в грохоте, в огне…
Безымянный поэт, автор той солдатской, исполненной мистики клятвы, словно сумел заглянуть в будущее, – такое близкое и такое страшное. Только случившееся не на рассвете, а вечером того дня…
И вновь рассказ фронтового кинооператора:
«…Перед памятником Пушкина я снял ещё один очень выразительный и торжественный момент. Группа офицеров одного из полков с развернутым полковым знаменем взошла на могилу поэта – и склонила к памятнику знамя. Коленопреклоненные воины произносили пламенные слова клятвы мщения врагу – "за израненную Родину и за поруганного Пушкина!"».
Спустя семь десятилетий Святогорский монастырь встречал не только былых освободителей и гостей, но и многих кино- и телеоператоров, стремившихся запечатлеть значимое событие. В тот погожий день у подножия монастырской лестницы, со сглаженными веками каменными ступенями, открывали с воинскими почестями памятную доску: «13 июля 1944 г. при разминировании Святогорского монастыря и могилы А.С. Пушкина погибли сапёры 12-й инженерной бригады РВГК. Вечная память героям!».
Погибшие сапёры названы поименно. Все они навек упокоились в братской могиле близ монастырских стен, на месте взорванной Пятницкой церкви. Война для них, девятерых, окончилась как неожиданно, так и мгновенно. Но имена их вплелись в бессмертный венок на пушкинской могиле.
…А я, забыв могильный сон,
Взойду невидимо и сяду между вами,
И сам заслушаюсь, и вашими слезами
Упьюсь… и, может быть, утешен буду я
Любовью…
Постскриптум
«Ведь Пушкина убили, потому что своей смертью он никогда бы не умер, жил бы вечно…» – веровала Марина Цветаева. Пытались убить и саму память о нём – нацисты задумали сравнять с землёй Святогорский монастырь, взорвать могилу поэта. Но мыслимо ли разрушить памятник, сотворённый из самого прочного в мире материала – народной любви?!