Николай Шабунин мечтал стать художником, а прославился как фотограф
Был принят в Академию Художеств, брал уроки у самого Ильи Ефимовича Репина. Правда, выдающимся живописцем не стал. Но оставил заметный след в истории фотографии благодаря участию в экспедиции 1903-1904 годов в свои родные северные края. Экспедицию организовал Петербургский музей антропологии и этнографии (кунсткамера), где работал Шабунин. В ту пору в Мезенском уезде Архангельской области еще теплились очаги настоящей русской жизни. Шабунин фотографировал крестьянский быт, описывал занятия поморов, их ремесла, праздники, одежду...
По возвращении изложил свои впечатления в статье "Северный край и его жизнь", которая была опубликована в сборнике отделения русского языка и словесности Императорской академии наук. Рассказы о севере сопроводил яркими фотографиями. Набралось на пять альбомов!
"Родина" предлагает посмотреть на Русский Север начала ХХ века глазами современника. Стилистика и орфография автора сохранены.
Родина
"Много тут еще непочатых глухих мест с симптомами первобытного духа русской жизни, памятниками котораго, как напр. постройки, разные предметы церковного обихода, во множестве еще можно найти по глухим углам, часто забытые и заброшенные. В некоторыя из этих глухих мест можно пробраться только летом водою, а в некоторыя - только зимою на оленях. Там немало сокрыто различных документов далекаго историческаго прошлаго. Там, на краю света, остановилось, ибо дальше некуда было идти, историческое прошлое древней Москвы и великаго Новгорода. То - моя родина".
Бесстрашные промысловики
"В известный период зимнего времени к берегу Белого моря скопляются тысячи промышленников для добычи морских зверей. Промыслы их производятся все времена на плавающих огромных льдинах, которыя суточными течениями относит от материка в море и обратно.
Промышленники моря настолько привыкли к плаванию на блуждающих льдинах, что несмотря на то, что целыми сутками не видят земли, не придают этому значения и преспокойно гоняются за морским зверем, ловят и ловко и весьма просто бьют его. Причем каждая группа промышленников имеет лодку на случай разрыва льдины. Были случаи, когда льдины с промышленниками выносило течениями из пределов моря в Океан и бесповоротно. Эти несчастные случаи обыкновенно бывают при сильных неблагоприятных, продолжительных ветрах".
Наступление чужой культуры
"Проезжая по родному краю спустя двадцать лет, невольно, как-то ревниво, обращалось внимание мое на некоторые перемены в жизни края, в нравах, обычаях, одежде и характерности народных песен, а также и в искажении характерности построек. Словом, многое теперь показалось чем-то чужим, неприветливым, и с грустью приходилось сознавать, что в этот столь нетронутый, отдаленный и изолированный край начала проникать культура мещанско-фабричной цивилизации...
Одежда главным образом начала видоизменяться у мужичков, и притом праздничная. Как шел прежде к застенчивому, простодушному на вид молодцу плисовый или суконный длинный сборчатый кафтан, по которому красиво молодые мужички подпоясывались длинными шелковыми кушаками, широкия шаровары в голенищах франтовских сапог, свободная рубашка, по подолу и косому вороту которой с любовью и мечтательно вышиты узоры красною девицей; и теперь все пропало, и кавалеры деревни своими костюмами и нравами в большинстве случаев производят впечатление заурядных фабрично-заводских парней со всеми их замашками и наклонностями.
Одежда же женщин существенно не изменилась. До сих пор они благоговейно одеваются в свои парадные древне-московские и новгородские костюмы из старинной парчи, штофа и шелку, украшенные широкими золотыми до полу позументами с ажурными древними широкими пуговицами. На голове высокия парчовыя, так называемыя "повязки", унизанныя бисером, часто жемчугом..."
Дети природы
"В наиболее отдаленных углах глухого края можно застать еще жизнь старины, чуждой всяких новшеств, нововведений фабрично-заводской культуры. Это - обитатели маленьких деревушек, разделенных многоверстными пространствами, по берегам небольших рек, в лесах. Это - сущия дети природы. Живут они в своих небольших деревнях, словно медведи в берлогах... Побывать хотя бы в ближайшей деревне за 60, за 80 верст, это крайняя редкость. Да как же им и выбраться, когда зимою и признаки дороги глубоко сокрыты под снегом, и он рад, что ему удалось съездить кое-как в лес за дровами, да в луг за сеном. Летом тоже не лучше: спуститься на лодочке по течению за 60, за 80 верст легко бы и хорошо, но перспектива обратного путешествия отбивает всякую охоту отправиться в путь...
Своим появлением в такую глушь словно вспугнешь ея обитателей: они заходят по угору деревни, образуется вскоре целая компания у крыльца дома, в котором остановился. Мало-помалу компания эта робко забирается в избу, где постепенно осваиваются, но необыкновенная сдержанность и тишина спокойного говора их не покидает. Сосредоточенно задавали вопросы мне о том, что творится на белом свете. Разглядывали мои дорожные вещи, а одежду на мне, даже обувь, трогали, щупали руками, и неподдельному изумлению - нет конца.
Особенно их занимало, когда я в избе писал этюд типичного мужика и показал им еще некоторые этюды видов... И пытался им кое-что растолковать, хотя не без труда; но они видимо понимали и вывели заключение что "это дело доброе картина-то, она, брат, тебе все явно обозначает и толковать не надо".
Обустройство дома
"За последнее время [дома] стали строить в одну капитальную стену, разделяющую два помещения. Вся длина дома делится на следующие три части: для жилья от 2-х до 3-х саженей, сени не шире полуторы сажени, а затем остальная часть делится на верхнюю и нижнюю: 1-я, где хранение хозяйственных принадлежностей, запасы сена, экипажи и места для лошадей, - эта часть называется "поветь", для въезда в которую устраивается бревенчатый подъем, называемый "взвоз", но есть в нее и внутренний вход из избы. 2-я часть - скотный двор, где устраиваются ясли и хлевы для коров и отдельно для овец.
Ход в жилое помещение устраивается по наружному крытому крыльцу... Крыльцо это у них всегда должно служить главным украшением дома, а потому ему уделяют немало внимания...
Полный контраст благоустроенному дому представляет собою у нас до сих пор существующая, так называемая "черная изба"... Это - изба, в которой больше половины ея занимает русская плоская печь, сбитая из глины. Печь эта не имеет дымохода, а вместо его вырубается высоко над задней частью печи отверстие в стене избы со ставнем. На время топки для выпускания дыма ставень отнимается и открывается дверь в холодные сени...
Вообще же северяне как-то особенно относятся к холоду. Мне, бывало, приходилось не раз видеть в ледоходное время выходящего из бани мужика с ребенком, слегка прикрытым, направлявшагося к реке. Лед уже пронесло, хотя много еще было его на берегу. Посадивши свое чадо на брошенный на льдину распаренный веник, сам спустился в воду, и окунувшись, не выходя из воды, берет ребенка и погружает его не раз в ледяную воду, потом взобравшись на льдину, в полуголом виде, босиком с ребенком идет домой".
Зимняя одежда
"Несмотря на такия привычки, северяне зимою вовсе не так легко одеваются при выходе на работу, или отправке в поездку. Да и холода бывают иногда беспощадные: лопаются стекла рам... Двери же избы с наружной стороны также покрыты толстым слоем снега и льда. При езде в санях, от небольшого случайного толчка, переламывается полоз саней, а то оглобли или дуга. Лошадь часто останавливается, задыхаясь от сильнаго обледенения ея ноздрей; тогда лед этот тотчас отнимается. Птицы с полета падают мертвыми.
Такой мороз, заставший путника в несоответствующем костюме, губит его насмерть.
Одежда в эти морозы состоит из двойных оленьих шкур, т.е. шерстью внутрь и наружу. Одевается сначала "малица" шерстью к телу, а поверх "совик" с головою, шерстью к наружи; также и обувь двойная "липты", а на верх "пимы"; еще в виде галош невысокия мохнатыя "тоборы". Мне, бывало, не раз так приходилось одеваться, и даже в таком костюме мне пришлось ехать до самого Петербурга; то было двадцать лет тому назад, когда я впервые пробирался в столицу. С превеликим удовольствием я одевался в самоедское одеяние и в последнюю бытность на севере, выходя на этюд. В пимах легко как в чулках и тепло, а на пальто одетый совик с головою мало стесняет писать, но зато уж безусловно тепло и не дует (и решительно все равно, какая погода), расхаживаешь себе свободно по холмистым местам".
Часовни и молитвы
"Часовню имеет положительно каждая деревня и деревушка, даже выселок в лесах. Устраивают их и на пунктах промыслов по берегам моря, рек, озер и в лесах. Но все они, как и в самой деревне, настолько невелики, просты и примитивны по своей архитектуре, что всегда можно смешивать их по наружному виду с амбарушками крестьянина для сбережения зерна, муки и других припасов... Часовня наша - в большинстве случаев квадратный сруб (конечно, всегда холодная) в размере от 4х4 аршина и до 9х9, высота внутри редко выше сажени; часто они совсем не имеют потолка. И заканчиваются двухскатною тесовою крышею. Освещается такая часовня чрез открытую дверь или же через маленькие продольные прорубы в одном бревне и без стекла; а потому зимою пол в часовне почти всегда под толстым слоем снега...
Несмотря на все убожество обстановки и простоты часовни, не расхолаживается однако душа поселянина и ничуть, видимо, не мешает ему творить тихую усердную и, быть может, горячую молитву".
Самоеды
"Вечно кочующая жизнь самоеда по этим тундрам без конца, без края, при полной изолированности его от света и всякого просвещения, с незапамятных времен, создала и зародила в душе самоеда свои непосредственные представления о высшем духе, свои образы, свою религию - религию шаманства, которая едва ли раньше умрет, как с вырождением самой расы самоедов.
Семейная жизнь [самоеда] с юношеского возраста почти всегда начинается гражданским браком. Живут так годами в семье своих родителей, притом очень мирно и благодушно, и все в одном шалаше, в своем "чуму". Никто никому не предъявляет ни претензий, ни упреков. Напротив, родители молодого парня-самоеда очень довольны, что в их семье, благодаря ему, появилась новая сотрудница семьи, друг их сына и, может быть, будущий постоянный член семьи. Я говорю: будущий, потому что по их нравам взрослый сын семьи может взять себе в дом девушку-самоедку, обыкновенно с согласия ея родителей, на правах законнаго супруга, на неопределенное время, или, как они выражаются: "на поддержку", т.е. пока она не обнаружит всех способностей будущей жены, хозяйки, матери. И в случае оказавшейся пригодности ея (не меньше обыкновенно как через год) для семейной жизни, родителям ея торжественно объявляется, что ее "взять можно"; тогда устраивается предварительное своеобразное венчание (дикая езда на оленях вокруг "чума"), долгое пьянство и свадьба..."
Николай Шабунин прожил недолго. Умер зимой 1907 года от простуды, в возрасте сорока лет...
Фотографии из альбома Н.А. Шабунина "Путешествие на север", 1906 год