Жить и помнить
Книга воспоминаний блокадников может иметь продолжение
Руководитель региональной организации «Жители блокадного Ленинграда» Геннадий Николаевич Соколов в 2007 году решил записать воспоминания блокадников. В этом ему помогли студенты отделения журналистики РГУ имени С.А. Есенина. Так родилась книга «Жить и помнить». Второе дополненное воспоминаниями издание вышло через несколько лет, но возникла необходимость продолжать эту работу и появилась третье издание.
– Материалы для третьей книги мне помогали собирать в районах области, – говорит Геннадий Николаевич. – Прислали материалы из Касимова, Пронска, Сасова, Спасска, Ряжска. Тираж 500 экземпляров. Книга есть в библиотеках, мы ее сдавали по школам на наших встречах с молодежью. Есть необходимость в издании четвертой книги, поскольку еще не все блокадники поделились своими воспоминаниями, но собрать их будет не просто. Многие уже не выходят из дома. Нужно, чтобы кто-то нам в этом помог.
Дорога в Рязань
Геннадий Николаевич Соколов вместе с мамой и бабушкой был эвакуирован из блокадного Ленинграда летом 1942 года. Ему тогда шел шестой год. Сестра и дед умерли в первую блокадную зиму. Отец в 1941 году погиб в Таллине. Эвакуированных Соколовых направили в Среднюю Азию, но в Уфе они пересели на другой эшелон и поехали в Красноярск.
– Там у матери жил брат Павел Петрович Торопов, – говорит Геннадий Соколов. – Он работал начальником цеха на базе гидросамолетов Главсевморпути. В 1947 году его направили в Сызрань, на авиазавод начальником производства, а в 1954 году – в Рязань директором завода «Рязсельмаш». Я в Красноярске окончил школу и в 1955 году приехал к дяде. Так я стал рязанцем. Здесь окончил с отличием станкостроительный техникум, потом год отучился на заочном в «политехе». До армии два месяца проработал на заводе ТКПО, встал там в очередь на жилье. Отслужил три года в армии. Как раз подошла очередь получать квартиру. В 1962 году женился. 25 апреля будет 60 лет нашему браку. В этом году младшему сыну – 50 лет, дочери 55, а в январе 2023 года 60 лет исполнится моему старшему сыну. У нас трое детей, 6 внуков и пока 4 правнука.
В 2004 году в Рязани создали общественную организацию «Жители блокадного Ленинграда». Тогда в области было 800 блокадников. Сейчас их немногим более 70 человек.
Воспоминания из третьей книги «Жить и помнить»
Геннадий Николаевич Соколов:
– В декабре 1941 года нам предложили эвакуироваться, но дед отказался уезжать, и мы остались в Ленинграде.
Мама устроилась работать в госпитале прачкой. В ноябре-декабре из-за голода в городе стали умирать мужчины. В нашей квартире жили три семьи. Первым умер сосед. Он лежал, плакал и просил кусочек хлеба. Мать отщипнула от своего 125-граммового кусочка крошку, он проглотил и умер.
Дед до 4 декабря ходил на работу. Рабочим давали больше хлеба и похлебку. 13 декабря дед умер, ему было 66 лет. Он что-то хотел сказать, но не смог. После его смерти, когда начали топить печь паркетом и мебелью, мать поняла, что хотел сказать дед. Он пережил не один голод и сделал запас продуктов в полу под паркетом и в кухонном шкафу, который он сделал сам. Шкаф был с двойным дном. Это поддержало семью некоторое время.
Хоронить не было сил, помогли друзья деда. Его положили на санки и повезли на Смоленское кладбище, где военные выкопали огромную яму, куда привозили всех, кого собирали по городу. После деда остался столярный клей, из которого бабушка варила кисель.
В это время сестре было шесть месяцев. Ей давали вместо хлеба 4 печеница на день, иногда соевое молоко. Мать меняла вещи на продукты, чтобы нас поддержать. Когда начинались бомбежки, мы прятались в бомбоубежище, которое было во дворе. Мне было всего 5 лет, и у меня остались отрывочные воспоминания о блокаде. Помню на лестнице трупы, через которые перешагивал, срез соседнего дома после бомбежки. Там было общежитие, и бомбой снесло здания. Были видны кровати, вещи и огромная яма перед домом. Помню полностью набитое людьми темное бомбоубежище, где светила тусклая лампочка.
В апреле мама заболела тифом. Сестренку пришлось отдать в ясли. Там она умерла 29 апреля 1942 года (есть свидетельство о смерти). Захоронена на Пискаревском кладбище в братской могиле. В мае мама была принята заведующей производством морской обсерватории Краснознаменного Балтийского флота, которая входила в состав действующей армии. Весной стало жить легче, появилась трава. До сих пор помню, как бабушка пекла лепешки из лебеды, крапивы и спитого чая на глицерине. Так хотелось быстрее их съесть, а сейчас, наверное, не смогу. В июле эвакуировали через Ладожское озеро на катерах. Помню длинные мостки, вдоль которых плавали чемоданы, по которым ползли люди.
Ленинград – город моего детства Валентина Михайловна Столбецова:
– Зима 1941-1942 года была не только голодной, но и очень холодной. Морозы доходили до 40 градусов. Отапливать дом было нечем, жгли все, что горит. Я со слезами на глазах смотрела, как горит в печке мой любимый диван с резными слониками. Случалось, что мы с мамой большую часть дня проводили в бомбоубежище. Однажды, когда по тревоге мы шли в бомбоубежище, недалеко от нас упала бомба. Нас разбросало в разные стороны. К счастью, остались живы.
До сих пор помню улицу, по которой, едва передвигая ноги, идут люди, похожие на тени. Умирало очень много людей. Их, словно дрова, складывали в большие машины и увозили. День эвакуации для нас с мамой не был радостным, очень не хотелось покидать любимый город. Брат был эвакуирован вместе с фабрикой на два месяца раньше.
Шет октябрь 1942 года. Мама в то время была очень слаба, она умирала. Переправляли нас по Ладожскому озеру на катерах. Кругом шум, грохот, люди. Немецкие снаряды падали в воду, но я всего этого словно не замечала, так как рядом без сил лежала мама. Надо было что-то делать, и я пошла к солдатам. Они дали немного еды, и я все отдала маме. Тогда мама с помощью людей смогла подняться на катер.
После переправы через Ладогу нас посадили в холодные вагоны товарного поезда. Люди стояли, сидели, лежали. На каждой остановке с поезда снимали умерших. Ехали долго, целый месяц. Питались тем, что находили в деревнях. На каждой остановке шли менять свои вещи на еду или побирались. Наконец добрались до Оренбурга.
Два одеяла из блокадного Ленинграда Федорина Зинаида Максимовна:
– Люди в блокаду гибли от холода, голода, бомбежек. Но паники в Ленинграде не было. В городе царила в прямом смысле этого слова дисциплина. После бомбежки специальные бригады собирали трупы и отвозили в братские могилы на Пискаревское кладбище. 250 граммов хлеба в день делили на два раза, малышу тоже выделялось какое-то детское питание. Но его было так мало, что мама свою порцию хлеба размачивала водой и в бутылочке давала братику. Бутылочку носила на груди, согревая собственным телом.
Зима 1941-1942 годов была лютой. Люди ели столярный клей, жгли столы, стулья, двери, шкафы. Одним словом, жгли, чтобы согреться, все, что горело. Дом, в котором жила наша семья, и близлежащие к ним дома фашисты разбомбили, и оставшихся в живых людей расселили по военным кораблям под ответственность капитанов. Жили в каюте.
Мама заболела цингой, и нам помог капитан корабля. Он каждый день отпускал меня за лекарством. Я ходила в какое-то охраняемое здание, где встречала вооруженная охрана. Отдавала бумажку охранникам, и меня провожали в кабинет, где давали хвойный отвар, которым в то время лечили цингу. И так каждый день. Так и ходила за лекарствами для мамы и заодно доставляла документы в это здание, а, возвращаясь, приносила капитану почту на корабль. Хороший он был человек – капитан. Звали его Иваном Михайловичем, а фамилию не помню. Много для нас он сделал. Корабли в 1942 году откомандировали на Ладогу. Иван Михайлович 20 гражданских жильцов пристроил в городе. Нельзя нам было больше находиться на корабле. Нашли дом, почти полностью разрушенный, только первый этаж остался от здания. Вот там и стали жить. Окон в здании не было. Две железные кровати расположили в помещении. Тут и пригодились мамины одеяла.
Вячеслав Астафьев