«Научился различать крики от проводов, дубин и кипятильника»: как иркутский сирота пережил СИЗО и помог другим заключенным

Бывший заключенный иркутского СИЗО-1, 30-летний Семен Филимонов — сирота. Мать родила его в тюрьме, потом он вместе с братьями и сестрами жил у бабушки в Свирске. Через три года органы опеки забрали у нее детей и развезли их по приютам в Черемхово, Саянск, Иркутск и Зиму. В 17 лет, после окончания девяти классов молодой человек вышел из детдома, но его так и не поставили в очередь на положенное по закону жилье. В 2013 году молодой человек попался на краже, и его до суда отправили в СИЗО. Вышел он на свободу в 2016 году.  Тайга.инфо публикует монолог Филимонова с небольшими пояснениями. В беседе с редакцией молодой человек подчеркнул, что вопрос личной безопасности после пережитого для него уже не имеет значения, и он хочет, чтобы «люди знали всю правду». «Был у нас один такой, отрицал-отрицал. Мы ему запихали» В сентябре 2013 года полиция задержала меня, после трех дней в ИВС привезли в СИЗО. Там сразу поместили в карантин, где уже встречали два разработчика, которые сразу давали понять новеньким, куда они попали, чтобы сразу духом упали, чтобы боялись. Потом меня направили в камеру 449 — разработочная пресс-хата. Я туда захожу, и всё — меня просто как уронили, заколотили. Ужасно прямо избивали, минимум четыре человек. По словам Семёна, его избивали в том числе палкой. Били и по пяткам За хатой смотрел разработчик Рома Еврей, и у него была «бей-бригада». Они защищают разработчика, пока он спит, и помогают проводить все пытки и издевательства. Когда я сел, Еврей мне дал листки, чтобы я написал дополнительные преступления, которых не совершал. Я не знал, что писать, потому что ничем не занимался, жил с ребятами-сиротами нормально. А я уже избит ужасно, у меня стресс, и мне дают бумаги: «На, пиши». И продолжают колотить, это просто эмоционально непередаваемо. И я сижу, не знаю, что написать, и вот мне сам этот Еврей и его разработчики говорят: «Ты лучше пиши, иначе мы тебе сами что-нибудь повешаем». Хорошо, что у меня с камеры пацаненок сказал, ты напиши лучше хоть что-нибудь, а то иначе тебе какое-нибудь убийство повесят — они со всеми так делают. 166704изнасилования, убийства и страх в Иркутской области Я просто придумал историю, что воровал телевизоры. Вообще удивился, как они в это поверили — что я в супермаркет зашел и вытащил большой плазменный телевизор. Сначала две написал, мне говорят: «Еще пиши». Я там напридумывал всякие истории, разработчики наконец успокоились: «Всё, пока живи». Отнесли бумаги в оперотдел. Буквально через несколько дней приводили еще ребят, со всеми было то же самое, чтобы явки с повинной писали. Там были хорошие, достойные, смелые пацаны, и их проводами колотили, электричеством. Обливали водой, забивали бутылкой с водой. [Один задержанный] был молодцом, отрицал все равно всё: «Ничего не буду подписывать». Его начали пугать горячим кипятильником: «Был у нас один такой, отрицал-отрицал. Мы ему запихали, только включили, и 100% никуда не денешься. А то, что ты сейчас отрицаешь, мы на тебя убийство повесим еще». Этого пацаненка заламывали. Еврей заходил и насиловал. Плюс они постоянно хвастались моментами, что кого-то «одели в мясо». Это означает — поставили в касту опущенных. Я там [в пресс-хате] находился месяц и видел, может даже, больше 15 жертв. [Когда я написал явки, они не отстали], в бей-бригаде скучно сидеть, им делать нечего, и они специально подставляли, подкидывали что-то, потом избивали. Или ты нормально заправляешь постель, они сомнут ее и изобьют, за то, что «помята». Ежедневно всю камеру убивали жестоко. Я чуть ли не каждый день прощался с жизнью, всем добрым людям приветы передавал. Особенно вечером, когда расчет прошел, все сотрудники вышли, начиналась самая жесть. Весь продол, весь четвертый этаж — крики ужасные. Слово ад [не подходит], думаешь, лучше бы в ад попал. Все сотрудники всё это слышат, все в курсе. [Видел изнасилования] каждый день. Я уже научился различать крики от проводов, от дубин, от всяких пыток, от кипятильника. О разработчиках Оперативники приносили разработчикам телефоны, наркотики, алкоголь. Они кушали так, как я до сих пор ни разу не кушал. Они пили виски, коньяки. Были те, кто кололись, курили гашиш. Плюс, им свиданки длительные давали — заключенному раз в три месяца — а у него [разработчика] чуть ли не каждую неделю. Знаю, что сами сотрудники вызывали проституток, оплачивали их на три дня тем разработчикам, у которых нет девушек. Я заехал пряником (впервые арестованным — прим. Тайги.инфо), не понимал — «красная» или «черная». Тюрьма да тюрьма, не вникал. Потом я начал понимать, откуда такие блага разработчику. Он сидел со смартфоном, телевизором огромным. Так вот это — «красные», это «гадьё». В криминальном мире это называется «гадьё», потому что они ломают судьбы, «в мясо одевают». Плюс есть «козлы», которые просто разрабатывают, но судьбы не ломают. Но, по моему мнению, это всё одно — фашисты поганые. Я вообще не согласен с этим криминальным разделением. После суда Суд прошел, проходит 10 дней, чтобы меня увезти на лагерь. Ко мне приходят опять разработчики от оперативников — ох, как меня жестоко избили за то, что я в показаниях соврал! Оперативники сказали им, что я должен согласиться уйти в хозотдел СИЗО — хозбанду, в обслугу. Прямо перед отправкой в колонию снова подходят, а у меня всё лицо разбито, все ребра переломаны, так больно — опять подходят, опять избивают: «Ты, сука, сейчас пойдешь туда, куда нам надо». Говорят: «За то, что обманул нас, будь рад, что мы тебя в мясо не отдели». Ну, там, конечно, были другие слова, матершиные. «Просто иди, работай и никуда не суйся, иначе мы тебя изнасилуем», — так говорили. Меня вывели в «рабочку» на белый корпус [иркутского СИЗО] - это помещение строгого и особого режима, где уже второходы и третьеходы сидят, где я вообще не должен находиться. Там такой ужасный продол, такой страх вселяет. Перед работой в хозобслуге Семен выдержал еще одни издевательства. В камере, которая была аналогом карантина для тех, кто должен был переселиться в камеры обслуги. Меня заводят в камеру, и там был смотрящий Якут (Андрей Якутов, по-моему). Там все второходы, третьеходы, все в наколках, актив - звери, собаки. Я готовлюсь, что меня опять жестоко изобьют, но меня даже не избили. Вот после этого я хоть немного пришел в себя, и тут мне Якут приносит бумаги: «Давай, пиши показания, мы уже знаем, что ты обманул». И опять страшные слова были про изнасилование. Я на тот момент думаю, что еще раз обману, потому что мне нечего было писать — и я им тоже истории всякие придумал. Много ребят приводили с армии. Просто с армии пацаны, которые попались на гашише или чем-нибудь таком — ну, вообще не преступники. Я прямо видел, что хорошие, ответственные ребята, а их все равно жестоко избивали, колотили для явок с повинной. При мне один пацан по имени Стёпа пошел на встречу с адвокатом, чтобы после приговора написать заявление о переводе в лагерь. Через пару дней приходит еще один смотрящий — Большой — с оперативного отдела, где ему сказали про это заявление, сжимает [Стёпу] и просто в стенку его. Очень сильно и жестоко избили, он не мог передвигаться. <…> Врачи при тебе пишут на листочке все побои, стоишь и им рассказываешь, что избивали те и т. е. Как только ты уходишь, этот же листочек выкидывают и переписывают, пишут свою версию, что ты упал или подрался с сокамерниками. «Он меня всё колотил, колотил, чтобы я взгляд свой опустил» Потом уводят меня в хозобслугу. Я еще обратил внимание, что ребята стоят ровно так, и все испуганные, и тут заходит завхоз Валёк, который так ужасно начал меня колотить. А у меня еще взгляд такой был — я на него смотрел, просто гнобил его взглядом. Он меня всё колотил, колотил, чтобы я взгляд свой опустил, и говорит: «Ты чё, не боишься?» А я не сдавался, он уже понял, что сейчас расчет будет, придет администрация и такой: «Ну ладно, вот молодец пацанчик, не испугался». Так было дня три-четыре. Меня поставили рыбу обрабатывать. Мне сразу показали, что надо вообще тонкими и маленькими кусочками резать, а еще минтай при жарке уменьшается в два раза. Потом я увидел, какое количество рыбы обратно с корпуса увозят ребята-раздатчики, как будто отходы. А потом эти же отходы собирают флягами сотрудники. Бизнес или что они делали с ними? Я понимал, что с меня люди потом спросят за маленькие кусочки [рыбы] на свободе, и начинал в два-три-четыре раза больше резать. Два-три дня проходит, я удивился, что мне ничего не говорят. Через три дня иду к себе (хозобслуга жила на втором этаже корпуса, как говорит Семен, в «кубриках»), там большой продол и много комнат, и с самого начала продола человек 30−40 стояло мужиков, а актив просто их обколачивал. К тем, кто мог применять насилие в хозблоке Семён относил завхоза, бригадира, их подручных и «мента банды». Последнего назначают оперативники ФСИН и он, как считается, должен выполнять их указания, включая издевательства.Семён отметил, что «актив» регулярно избивал тех, кого в учреждениях ФСИН называют «баландерами» — им могли не нравиться порции или любое действие хозобслуги, например капли с поварешки на пол. При этом Семён отметил, что сам называл их раздатчиками пищи.«На лагерях к ним плохое отношение, но это обычные ребята, у которых не было выбора, потому что было жестокое насилие над ними. В криминальном мире это [быть раздачиком] считается стремным, но я не считаю это стремным. Мне на все эти понятия было посрать». У нас был бригадир в пищеблоке Павлов Дмитрий, ребят раздатчиков пищи ежедневно колотил. Они просто придумывали, за что их избивать. Мне было ужасно за мужиков. Я каждый вечер думал, как же помочь этим ребятам. Пришел к единственному варианту — когда активисты опять колотили мужиков, я зашел и сказал: «Теперь ребят не трогайте, если что, с меня спрашивайте». И сам взялся быть бригадиром раздатчиком пищи, бейте меня, говорю, за каждого. После этого мужиков перестали бить. Чем я горжусь, так это тем, что этих ребят перестали бить. Пока я не освободился, никто этих раздатчиков не трогал. Уже на свободу когда вышел, с моего детдома ребята смеялись, что я был «баландёром», как они называют. А я, если честно, со всеми отношения потерял, потому что они так думают — мне пофиг на ваше мнение, я как хочу так и живу. Потом я подговорил всех ребят из хозобуслуги, что, давайте, я вас буду оскорблять, когда рядом будут проходить сотрудники или актив. Они мне доверились. И все сотрудники увидели, будто я перекрасился и перешел в их структуру, и буквально через полторы недели меня ставят ментом хозбанды. Я сразу спросил оперативников: «Вам же нужен порядок?» Да. Ну, всё, говорю, я запомнил ваши слова, и пошел в каждую бригаду хозобслуги, рассказал, что больше не будет никаких избиений. Меня все поддержали, и там вообще ни разу четыре месяца никого не били. До того, как я стал ментом хозбанды, всё было запрещено, а я сделал, как положено по закону — всякие мероприятия, играли в футбол, волейбол, теннис, читали книги. Такая гармония началась. Соответственно, это всем оперативникам и разработчикам не нравилось, потому что уже всё СИЗО было в курсе. Но почему меня не убирали с мента хозбанды — у нас в пищеблоке была заведующая, бабушка Лидия Гафридовна, которая могла сказать начальнику СИЗО [Игорю] Мокееву хоть что, и он бы это всё сделал. Игорь Мокеев был уволен в 2021 году после того, как стало известно об изнасиловании и других пытках в отношении тувинца Кежика Ондара. Он обжаловал решение в суде, но проиграл в первой инстанции. По делу о пытках он проходит лишь свидетелем. Эта бабушка меня сильно уважала, прямо внучком называла. Увидела, что наступил порядок и перестали всех бить, удивилась, что такое возможно. И я этим пользовался, что бабушку все оперативники боялись. Но меня все равно заставляли бить заключенных, я объяснял, что их не за что бить, и тогда меня много раз закрывали в пресс-хату и пытались напугать, и я уже понял, что их обманывать — хорошо. Говорю каждый месяц, что там [в хозобслуге] еще мало народу, вот в конце следующего месяца группа будет больше, потом, типа, изобъю. Они мне, придурки, верили. В конце еще одного месяца я придумал, что они [хозработники] сделали вдвойне больше. После пресс-хаты ко мне все мужики подходили, потому что переживали за меня. За 10 дней до освобождения меня опять закрывают в пресс-хату, и мне говорят, что всё, хозбанда будет жить как раньше и страдать. Но до этого в пищеблок перевели того Стёпку, с которым мы стали друзьями. А он — молодец, к заведующей пришел, все рассказал, и она поставила его в добром плане в авторитете и до Стёпкиного освобождения продолжался мир. После тюрьмы Я с детдома. Мне 30 лет. До сих пор нету ни жилья, ни каких-то пособий. Просто выживаю. Я встал на очередь на квартиру только в 26 лет. Сейчас я 1778 в очереди. Пять лет назад был 3000-м, то есть по этим показаниям моя очередь только через 10 лет придет. Мне ни прописку не сделали, ничего. Это еще больше усугубило мое существование. На 70% работы не берут, потому что прописки нет. Семён рассказал, что уже на свободе встретил разработчиков из СИЗО. Его «душили три раза, скидывали с моста, ломали руки, чтобы плыть не мог». Но молодой человек не писал заявления в полицию, потому что предполагал, что его могут вернуть в пыточные камеры. В начале марта 2021 году на него напали с ножом и ранили в голову. Я с кровати встаю, но с трудом. У меня всё болит. Ходить я могу, но таскать тяжести не могу, долго работать не могу — только до обеда. Я еще был в ужасной аварии, попал под искусственную вентиляцию легких, и меня как детдомовского хотели вообще отключить, но каким-то образом нашли мою двоюродную сестру и оставили. Сейчас живу на чердаке. Хоть лето — тепло, нормально. Единственное, что кушать [нечего], но иной раз мне помогают, кормят. Зимой ужасно сложно. Основатель правозащитного проекта «Гулагу.нет» Владимир Осечкин предложил тем, кто хочет поддержать Семёна Филимонова, связаться с ним по электронной почте gulagunett@gmail.com. «Парню важно помочь всем миром, помочь с получением положенной по закону квартирой, помочь с жильем, работой, он заслуживает лучшей доли, чем жить на чердаке и выживать», — добавил Осечкин. Подготовил Ярослав Власов