Были определены границы нового поселения и число дворов, которые можно было здесь построить.

Крестьянам разрешили пожить здесь три года, чтобы опробовать новое место. Если бы случилось так, что, находясь здесь в течение этого времени, они решили бы, что ошиблись в выборе, увидев недостатки, которых они сначала не замечали, им предоставлялось право оставить это место. Однако этого не случилось…

Сама деревня была построена в долине, террасами поднимающейся и сужающейся к северу, где горы, тянущиеся по обе стороны долины вдоль Чарыша, соединяются и дальше высятся уже под названием Чечулихинских альп.

Первые года крестьянам д. Чечулихи так много приходилось работать, что у них совершенно не было свободного времени ни для охоты, ни для более близкого ознакомления с окрестностями.

До того, как здесь основались русские крестьяне, эти места были населены кочевыми алтайцами (калмыками).

В апреле 1826 года русский ученый флорист, член-корреспондент АН, Член Московского общества испытателей природы Александр Андреевич Бунге, путешествовавший по Алтаю в составе экспедиции К.Ф. Ледебура, так описал алтайцев: «На калмыках были овчинные тулупы – обычная их одежда зимой и летом, которая надевается прямо на голое тело, и только наиболее богатые носят рубахи, сшитые, как правило, из синей хлопчатобумажной ткани, довольно короткие, спереди открытые для запахивания.

Тулуп стягивался поясом, унизанным латунными украшениями, с правого боку к нему был прикреплен короткий нож, на левом висело на длинном ремне огниво с кожаным мешочком. В нем вместо трута хранился запал, изготовленный из войлочных листьев различных растений, главным образом большого лопуха и некоторых полыней. Огниво было крест-накрест заткнуто за пояс.

Голова, бритая наголо вплоть до толстой косы, что свешивалась с макушки, была покрыта бараньей шапкой.

За чрезвычайно широкое голенище сапога был засунут кожаный кисет с табаком в форме плоского кувшина с узким горлышком. Трубка, лежащая в кисете, была железной, головка и чубук ее были выкованы из одного цельного куска около фута длиной, а головка была настолько мала, что в ней едва умещался табак, взятый кончиком ножа. Трубки эти калмыки изготовляют сами.

Другим образцом их работы были кованые железные пули, которые тоже висели у пояса в кожаном мешочке. Они были очень круглые и гладкие и точно соответствовали дулам их ружей.

Ружья, называемые ими «мультук» или «турка», тоже их собственного изготовления, сделаны они неуклюже и грубо, но бьют далеко.

Длина ствола составляет четыре-пять футов и более, он толстый и потому тяжелый, поэтому для прицеливания и стрельбы его подпирают двумя длинными, согнутыми в виде рогов подпорками, которые посему называются рогами и прикрепляются к ружью.

Порох воспламеняется с помощью фитиля, представляющего собой шнурок, лежащий в канавке приклада, конец этого шнурка зажат в подвижной железной детали, подводящей горящий шнурок к полке…

Под началом одного зайсана обычно состоят три-пять демичей. В их подчинении находятся «шуленги», которых тоже мало, а иногда бывает еще более низкий ранг под названием «арбанака», т. е. «начальствующий над десятком человек».

Все прочие калмыки равны между собой и отличаются друг от друга только численностью стад и прочих богатств».

12 апреля 1826 года, когда А.А. Бунге возвратился в середине дня из небольшой поездки в горы, он услышал выстрелы и увидел разбегающихся жителей деревни. Его проводник сообщил ему, что около деревни появились беглые заводские рабочие, бергалы. Крестьяне теснились в комнате А.А. Бунге и просили его о помощи…

Кто такие бергалы? Исследователь Сибири и Центральной Азии Николай Михайлович Ядринцев писал, что «заводские рабочие рудников и заводов «носят местное название «бергалов». Бергал — грозное имя для окружных местностей. Тип настоящего бергала – контраст робких мастеровых Колыванской фабрики.

Необыкновенный физический труд развил у него некоторые органы в ущерб других. От сильного напряжения рук пальцы толстеют; руки, выбрасывающие 1200 пудов земли в день, работающие киркой о камень — не руки, а лапы; кулак напоминает гирю; от усиленного постоянною работою кровообращения, увеличиваются в объеме органы дыхания и двигатель крови — сердце, — раздражительное сердце; грудь выдается колесом. Бергал в работе зверь. Пустую, но напрасную обиду ни за что не снесет. Выругает так, что любая барыня, услыхав, упала бы в обморок, или, еще хуже, угостит палкой или ломом. Слыша над собой вечно брань, он сам олицетворенная хула».

Заводские беглецы группировали из себя целые отряды. Из беглецов этого разряда составилась партия, работавшая под атаманством братьев Белоусовых.

Братья Константин, Прокопий и Елевферий Белоусовы бежали с заводов около 1825 г. и, собрав около себя таких же беглецов в числе 11 человек. Отряд переловили, всех тяжко наказали кнутом и приговорили к вечной каторге.

Но Белоусовы бежали с каторги, и, присовокупив себе товарища в лице каторжного же Минеева (из рабочих Салаирского рудника), возобновили грабежи в прежних местах».

А.А. Бунге вышел навстречу беглецам, поднялся по горному склону и увидел двенадцать здоровенных молодцев, каждый из которых был вооружен одним или двумя ружьями, двумя пистолетами, саблей и длинным ножом и превосходно держался в седле.

Когда Бунге подошел, они приветствовали его, назвав по имени. Они сказали ему, что как врачу, который нужен людям, не следует их бояться, ведь некоторые из них обязаны жизнью помощи врача, что даже в его экскурсиях, в коих они его часто видели, они охотно окажут ему всевозможную помощь, разделят в горах пищу и питье, дадут лошадей для дальнейшею пути и даже там, где нельзя проехать на лошади, пронесут его на руках, потому слышали, что он хорошо относится к их брату…

Далее, следуя описанию у Бунге, была пьянка, гуляния и пьяный грабеж…

На следующий день, угостившись чаем, беглецы отправились дальше…

29 апреля 1826 года А.А. Бунге побывал в близлежащих к Чечулихе горах и в Чечулинских альпах, которые «лежат к северо-западу от деревни, и в них берет начало речка, от которой деревня получила свое название. Дорога туда пролегает вдоль этой речки, большей частью по лесистой, дикой местности.

На вершине лежало еще много снега, и вегетация сильно запоздала. Дремучий кедрач, простирающийся до самой вершины, служит местом обитания для множества медведей; и мы слышали вдали рев одного из них, видимо взбиравшегося на дерево.

Здесь во множестве встречается бурундук – в высшей степени юркий зверек, который своей ловкостью свел на нет все наши старания его поймать.

Сильная гроза с проливным дождем и градом вынуждала нас спешить домой, однако из-за сильного ливня пришлось сделать остановку и искать убежища под огромной нависшей гранитной скалой.

Затем мы ехали очень быстро, и я неудачно упал с лошади на каменистую почву. Я потерял сознание, однако вскоре очнулся, отделавшись лишь небольшим шрамом на лице».

А.А. Бунге собрал хоть и не богатую, но прекрасную коллекцию растений и насекомых.

«Высокие горы, поднимающиеся над альпийской областью, были еще покрыты глубоким снегом, но у меня не хватаю терпения ждать и поэтому я поднялся, насколько это было возможно, на Хазинскую гору, вершина которой, многообещающая в более позднее время года, была постоянно перед глазами. Попытка удалась не вполне; когда я добрался до снега, то вынужден был вернуться.

Но эта экскурсия вознаградила меня некоторыми новыми растениями. По пути мы натолкнулись на косулю, которая при нашем неожиданном появлении в десяти шагах от места ее отдыха долго оцепенело смотрела на нас, не двигаясь с места, а затем с необыкновенной быстротой скрылась…

На следующий день утром ко мне зашел демич и с любопытством наблюдал за тем, как я перекладываю растения. При появлении каждого нового растения он говорил, указывая на него, несколько слов, на что сын, стоявший тут же утвердительно кивал головой.

Полагая, что слышу сплошь калмыцкие названия растений, я немало удивлялся наблюдательности этого народа, от которого ожидал гораздо меньшего. Впрочем, когда я справился об этом точнее, желая записать названия, то к своему огорчению, узнал, что те слова не означали ничего иного, как красные, желтые, белые, голубые цветы и т. п., и что у калмыков есть названия только для наиболее общеупотребительных древесных пород и очень ограниченного числа других растений».

А вот как описал деревню в июне 1926 года организатор экспедиции, педагог и путешественник на русской службе Карл Фридрихович Ледебур, который появился в этих местах несколько позже: «Чечулиха лежит у впадения одноименной речки в Чарыш и уже теперь хорошо обстроена, особенно если принять во внимание кратковременность ее существования. Вообще радостно было видеть, как быстро увеличивается население в этих местах.

Время от времени нужно бывает основать деревню, поскольку чисто жителей сильно возрастает.

Число жителей деревни находится в зависимости от угодий, пригодных по своему состоянию к пользованию большим или меньшим количеством жителей новых поселений.

Крестьянам горных деревень указаны определенные границы, в которых они закладывают хлебные поля и могут использовать луга, благодаря чему поселения здесь быстро прогрессируют и предупреждаются могущие возникнуть споры.

Прочие, до сих пор пустынные, незаселенные горы предоставляются калмыкам, которые платят за это ясак; там они кочуют и в местах, богатых травой, располагаются со своими стадами, используя их как пастбища; в зимнее же время вместе со своим имуществом и юртами они селятся в ущельях, которые служат им некоторой защитой, в то время как их стада пасутся окрест…

Калмыкам, которые пожелали бы строиться, правительство предоставляет такое же поощрение, как и другим поселенцам.

Впрочем, на пути к цивилизации калмыков лежит еще много препятствий, которые еще тем труднее преодолимы, что коренятся в их религиозных представлениях. Так, на вопрос, почему они не живут оседло, а продолжают кочевать, калмыки отвечают, что бродячий образ жизни им предписывает их религия и что русские потому не сподобляются такой благодати со своими стадами, как калмыки, что живут в постоянных жилищах и моют посуду из-под молока, чего те никогда не делают».

На противоположном берегу Чечулихи экспедиция Ледебура описывала Хазинскую вершину, «подножие которой покрыто лиственницей, сибирским кедром и пихтой. Довольно острая и круто обрывающаяся вершина скалиста и бывает свободна от снега лишь в июне и в июле».

Население

19 июня 1826 года вверх по речке Чечулихе проехал и К.Ф. Ледебур: «Передо мной расстилались роскошные луга, трава которых уже и теперь, хотя для горной местности это еще раннее время года, выросла выше моей лошади.

Места, покрытые такой роскошной растительностью, встречающиеся довольно часто, сначала просто поражают. Растения поднимались здесь выше лошади, достигая головы всадника; часто я рвал их, особенно мытник хоботковый, не сходя с коня.

Трава растет здесь так густо, что когда свернешь в сторону растения сразу же смыкаются, и не видно, где ступала нога лошади. Но тут скрыта и опасность, так как не видно канавок, образуемых маленькими ручейками, поэтому лошадь часто неожиданно проваливается туда или скользит назад и потом, испугавшись, делает прыжок, ища сухого места.

Поднявшись выше, я добрался до леса, состоявшего из пихты и ели, через который мне пришлось ехать к расположенному еще выше кедрачу.

Дальше я вынужден был продвигаться пешком из-за густорастущего леса и неровного каменистого грунта.

Затем местность становилась все более дикой, каменные глыбы нагромождались друг на друга, а между ними возвышались хвойные деревья. Все свободное от растительности пространство покрывал мох, так что не было видно, куда ступает нога. Под этими скалистыми глыбами бежали невидимые потоки, шум которых был слышен отовсюду, даже на значительном расстоянии. Часто нога застревала между камнями, нередко зажимало обе ноги. В конце концов мой слуга упал со скалы высотой в несколько футов. Подниматься выше было невозможно, и мне пришлось вернуться.

Подлесок состоял здесь, как обычно, из жимолости, таволги, красной и черной смородины, разных видов шиповника».

В 1827 году алтайцами семи дючин была подана жалоба реквизировавшим Западную Сибирь сенаторам Безродному и князю Куракину, о причисляемых русскими крестьянами стеснениях в пользовании пастбищами и звериным промыслом.

В 1828 году состоялся побег большой группы крестьян из селений Большого и Малого Бащелыка. К ним присоединились крестьяне из Чечулихи, Абая, со Змеиногорского рудника. Кроме того, собирались бежать крестьяне из Бухтарминской волости. Всего набралось около 100 человек. Вожаком был Федор Паломошников. Одни бежали, чтобы получить экономическую независимость от властей, а другие, чтобы удалиться в необитаемые места для спасения души.

Беглецы шли с конкретными представлениями о новом месте жительства, считая его Беловодьем. Судебное разбирательство по делу беглых раскольников до такой степени взволновало общественность, что власти, ввиду большой популярности побегов, вынуждены были устроить вооруженный пост у д. Чечулихи для удержания остальных от побегов.

8 ноября 1829 г. в предписании Томского гражданского губернатора Петра Козьмича (Кузьмича) Фролова, находящееся в архиве Уймонской инородной управы, указывается: «…я нахожу, что калмыки стесняются в хозяйстве, в особенности заселившимися… в…Чечулихе заводскими крестьянами…, которых калмыки просят удалить…. с воспрещением производить в дачах их промысел зверей, орехов, рыбы и пчёл…

….дабы просителей калмыков оградить на будущее время от всяких подобных стеснений со стороны крестьян между ими живущих, я предложил губернскому и горному Колывано-Воскресенским заводов правлениям, чтобы в селения… Чечулиху… дальнейшее заселение крестьян губернского и горного ведомства было прекращено, обязав всех жительствующих ныне в сих стеснениях крестьянами подписками, чтобы они в дачи, калмыкам принадлежания, ни для каких промыслов не въезжали и не заходили и никаких обид и притеснений просителям отнюдь не делали по опасением за противное сему законно ответственности, поставляя также в обязанность земской полиции наблюдать неослабно, чтобы люди и других ведомств в дачи и стойбища калмыков ни за какими промыслами сим свойственным, отнюдь не впускаемы были.

О таковом распоряжении моём предписываю просителям зайсанов и демичам и лучшим людям, жаловавшимся на стеснение их крестьянами в землях и подпискою которую представить мне»…

В 1829 г. Алтайское Горное правление распорядилось установить пункты алтайских кочевий. Данная граница между русскими поселениями и алтайскими кочевьями была установлена Главной Чертежной Колывано-Воскресенского Горного правления. Она проходила по левой стороне Катуни через бассейны pp. Черги, Черного Ануя, Коргона, Чечулихи, Кумира и Коксу.

8 мая 1831 года главной Чертёжной Колывано-воскресенского Горного Правления в предложении Горному Правлению Колывано-Воскресенских заводов № 10731 была проведена калмыцких граница стойбищ. Она была утверждена Главным Начальником Колывано-Воскресенских заводов и Томским гражданским губернатором Евграфом Петровичем Ковалевским и нанесена на особую «карту урочищ Алтайского хребта».

Граница определялась следующим образом: «с восточной стороны река Катунь; от оной в прямую почти линию к западной грани стоят: 1) деревня Усть-Чергинская, 2) далее от одной жилища кузнецких татар и гора Плешивая, за гранью лежащая; 3) устья речек Черневого Ануя и Дрозговитой, впадающей в р. Ануй, 4) гора Бутачиха, за гранью стоящая; с западной стороны главные пункты близ граничной черты находятся: 1) чернь Заячья, лежащая по обе стороны грани и далее белки Бащелакские, через кои грань проложена, 2) пристань Коргонская и деревня Чечулиха, стоящая при устье речки Чечулихи, впадающей с правой стороны в р. Чарыш и 3) речка Хаир Кумир, впадающая с левой стороны тоже в р. Чарыш; с южной стороны речка Кокса, впадающая с левой стороны в р. Катунь».

Определяя границы кочёвок, бывшее Горное Правление думало оградить алтайцев от вторжений в стойбища русских промышленников, производивших захват инородческих угодий, что прямо и выражено в одном документе: «за сею чертой никаких заселений крестьянских, в стеснении калмыкам в противность Высочайшего указа 1822 г. июля 22, без дозволения тех калмык не делать»…

Территория алтайских кочевий получила название «калмыцких стойбищ». Русскому и алтайскому населению предписывалось данную границу не нарушать.

Распоряжение 1831 года запретило крестьянам и мещанам, линейным казакам посещать алтайские земли и заниматься там промыслами. Но при этом допускалась аренда промысловых угодий по особым соглашениям — приемным приговорам, которые выдавали зайсаны и их помощники демичи за определенную плату.

Как показало будущее, оно мало повлияло на политику русских переселенцев, продолжающих в самых неприглядных формах оттеснять в неудобицы коренных жителей гор.

В 1859 году в Чечулихе в 30 дворах проживало 88 мужчин и 99 женщин.

В 1882 году в Чечулинской сельской общине, Ануйской волости, при р. Чарыш, было два кожевенных завода, питейный дом, 49 дворов, 14 отдельные жилые избы, по окладному листу 76 лиц мужского пола, 156 мужчин и 151 женщин. У крестьянина Фомина было до 40 маралов, а у Носкова – 14.

Русский и советский географ и статистик Вениамин Петрович Семенов-Тян-Шанский отметил село как «верстах в 12 выше д. Коргонской по р. Чарышу находится д. Чечулиха, недалеко от которой расположены знаменитые Коргонские яшмовые ломки».

В 1893 году в списке населенных мест Томской губернии задокументировано, что деревня Чечулиха «при впадении реки Чечулихи в Чарыш по обеим берегам Чечулихи и по левому берегу последней» имеет 24 крестьянских двора, в которых проживают 137 мужчин и 146 женщин.

Следует отметить из этого факта следует, что уже в то время начинает строиться будущая деревня Владимировка.

В 1896 году мараловод Федор Агеевич Головин, который в конце ХIХ века проживал в деревне Чечулихе, обратился в Кабинет Его Императорского Величества Николая II с просьбой: «Желал бы завести около своего дома в деревне Чечулихе маралов и даже для этой цели приобрел уже целых трех маралов, но для этого нужно строить маральник….. Я же человек бедный и обременен большим семейством». Он просил у казны разрешения бесплатно заготовить 1 000 жердей и 150 столбов для маральника. Просьбу переслали на рассмотрение начальнику Алтайского округа генерал-майору В. К. Болдыреву, который отказал Ф. А. Головину в его просьбе ввиду значительной доходности названного промысла».

В 1897 году экономист, статистик, общественный деятель Сергей Порфирьевич Швецов во время статистической экспедицией в Горный Алтай так описал Чечулиху: «Причисленные крестьяне-старожилы и переселенцы Тюдралы подчинены волостной администрации и входят в состав сельского общества, но не Тюдралинского, а Чечулихинского, деревня Чечулиха лежит ниже Тюдралы верст на 20 по Чарышу, – староста которого является старостой и д. Тюдралы.

…Приговора свидетельствует Чечулихинский староста, являющийся их законным представителем. При составлении приговоров никто не находит нужным справляться с желанием принять или не принять нового члена со стороны алтайцев, которые в сущности имеют столь же несомненные права на землю, самоуправление и проч., как и их соседи русские.

Приёмных приговоров они, однако, составлять не могут, так как сами они не пользуются самостоятельностью, будучи лишь незначительной частью крупного целого – дючины, представители которой разбросаны по всем стойбищам. Между тем приём нового члена задевает самые насущные их интересы, почему у них и возникают недоразумения с причисленными крестьянами».

В 1899 году в Чечулихе Ануйской волости, Бийского уезда учтено 56 крестьянских дворов и 1 некрестьянский двор, 224 мужчин, 210 женщин. К селению приписано 1963 десятины удобной и 2190 десятины неудобной земли. Имеется сельский хлебозапасный магазин.

В конце XIX века исследователь Русского Алтая профессор Томского университета Василий Васильевич Сапожников писал: «Из Чечулихи едут прямо верхом на перевал через отрог Коргонского хребта между Чарышом и Коргоном и через 8 километров достигают заимки смотрителя каменоломни…»

В 1904 году деревня относится к Бащелакской волости, 11 участок в Бийске, имеется 64 двора. В Чечулихе проживает 168 мужчин, 189 женщин, количество земли, владеемой селением, в десятинах неудобной и удобной – 4153/1439, хлебозапасный магазин.

В 1911 году Чечулиха входит в Сентелекскую волость. В селении по-прежнему 64 двора. Население – 201 мужчина и 202 женщины, 4885 десятин земли, приписанной к селению, хлебозапасный магазин.

В 1914 году в д. Чечулихе три мараловода имели сепараторы.

В 1917 году вооружённое восстание революционных рабочих свергло царя. И вскоре советская власть установилась по всей России. В Горном Алтае кочевых алтайцев решено было перевести на оседлую жизнь.

В сельскохозяйственной переписи 1917 года в деревне Чечулихе значится мараловод Кирилл Дмитриевич Головин, которому было 65 лет. У него с 55-летней женой Ириной было несколько сыновей: Федот — 33 года, Никодим — 24 года, Олимпий — 23 года и Матвей — 15 лет. В большой семье жили еще и пять внуков: Тимофей — 9 лет, Савва — 8 лет, Леонид — 5 лет, Сафон — 2 года, Ефим — 1 год, а также четыре внучки и три снохи.

Семья была из старожилов и даже не знала год своего поселения в Чечулихе.

На семи душевых наделах общинной земли за ними числилось 10 десятин пашни, 40 десятин покосов и десятина под усадьбой. В опросном листе отмечено, что в 1917 году семья засеяла яровой пшеницей 4 десятины, яровой рожью — 1, ячменем — 2, овсом — 4 десятины и заготовила 800 копен сена. Вверх по реке Кумир они дополнительно арендовали 101 десятину земли. Общими усилиями Головины содержали 102 головы скота, в том числе 29 лошадей, 32 головы крупного рогатого скота, 15 овец, 5 коз и 1 свинью. Кроме этого, у Головиных было 20 маралов. Сельскохозяйственный инвентарь в хозяйстве состоял из одного плуга, четырех железных борон, одной косилки, одних конных граблей, веялки и телеги. Был и свой сепаратор.

В августе 1919 отряд пов