«Маме позвоните, скажите, что я живой»: что видит каждый день медсестра приемного покоя
Больше 40 лет не просто в медицине – на передовой, в приемном отделении учреждения, куда везут самые экстренные, самые тяжелые случаи: последствия травм, ДТП, терактов, ожоги и отравления, острые неврологические патологии – инфаркты и инсульты. Приемное отделение «скоропомощной» больницы – это медсанбат, особенно сейчас, когда на весь Петербург в таком режиме работают всего три стационара. У каждого пациента есть имя Кто был в приемном НИИ скорой помощи им. Джанелидзе – тот поймет. Ни одного свободного места, кажется, скоро даже стоячих мест не останется. Стоны, ругань, плач, утешение. Кровь, несчастные глаза старушек на каталках, пьяные скандалы, робкие пары, держащие друг друга за руку, возмущение, благодарности, слезы. Среди них как тени мелькают врачи, медсестры, санитары. Перевязывают, слушают, измеряют, куда-то ведут или везут. Для такого специфического учреждения такой приемный покой – вовсе и не покой, конечно. И руководит им она – главная медсестра, маленькая, хрупкая 65-летняя Лариса Ивановна Петрова. Здесь она работает с 1986 года, когда Институт скорой помощи еще даже не был институтом, а был слиянием нескольких городских больниц. Пока мы идем в ее крохотный кабинет там же, в приемном, она успевает заметить кем-то разлитый кофе, схватить швабру, вытереть, догнать меня и рассказать, что вот сейчас, в 4 часа дня, 126 человек в приемном. Всего за сутки – 330-340 (до коронавируса норма была 220-250). Раньше были пациенты разного профиля. Сейчас зима, поэтому много переломов шейки бедра и лучевой кости, особенно у пожилых. И инсульты, инсульты, инсульты. Потому что – коронавирус, который бьет по сосудам, а к врачам в поликлиники люди идти боятся, тянут до последнего. Да и не для всех «некоронавирусных» в аптеках есть кроверазжижающие препараты. «В 1977 году я закончила Второе медучилище на Волковке, у нас была группа суперская – из 25 человек у 15-ти – красные дипломы. По распределению попала в Госпиталь на Народную (сейчас это Госпиталь для ветеранов войн). Мы с подружкой пришли, главная сестра попросила остаться на суточную смену. Я осталась, мое первое дежурство. И это было страшно. Пациенты без ног и без рук – это были мальчики из Афгана. Пожилые пациенты с гангренами, обморожениями, беспомощные совсем. А мне 20 лет», – рассказывает Лариса Ивановна. Но она справилась, конечно. Говорит, что очень благодарна Госпиталю – там их приучили любить людей и сострадать. «Мы знали всех больных по именам. У нас было не принято говорить, что «вот в шестой палате тот пациент у окна». Нас так приучила заведующая Елизавета Васильевна: запомните, у каждого пациента есть имя и отчество. Это была наука», – вспоминает главная медсестра. Потом она вышла замуж, родила ребенка и вернулась на работу. Красный диплом не оказался бесполезным – она, в отличие от врача, смогла разглядеть у пациента опаснейшую газовую гангрену, и скоро ее, совсем юную, назначили старшей сестрой. Еще 6 лет она отработала на Народной, а потом пришла на Бухарестскую, в создающийся Институт скорой помощи. В приемном отделении сначала были объединены институт и бывшая больница № 21 им. Коняшина, Ларису Петрову снова поставили старшей медсестрой. «Потихонечку я училась. Приемное отделение – это другая ипостась. У нас был прекрасный заведующий Юрий Бочаев – умнейший, деликатнейший реаниматолог. Ему около 60 было тогда, он этих 70-летних бабулечек – своих пациенток – просто обожал. Он научил нас никогда не приходить на работу накрашенными и надушенными. Потому что у больного с астмой может быть спазм от резкого запаха, а астмы тогда было много», – рассказывает Лариса Петрова (кстати, она до сих пор на работу не красится). В 1989 году отделение перешло под эгиду Института скорой помощи, пошли тяжелые шоковые больные, главным стал Сергей Багненко (сейчас он ректор Первого медицинского, – Ред.). «Началась новая, очень интересная жизнь. Он сам никогда не останавливался в учебе, и нас заставлял учиться. В 2000 году он меня еще двух сестер отправил получать высшее сестринское образование в Северо-Западном университете им. Мечникова – мы были одни из первых медсестер с высшим образованием. Он считал, что старшие сестры должны быть умнее некоторых врачей», – смеется Лариса Ивановна. Ее выпускной вузовский диплом «Организация работы сестер приемных отделений» вошел в сборник лучших дипломных статей. Она разглядела, что средний персонал приемного надо разделять не только по умениям и знаниям, но и психологически – по типам характеров, и то, что подойдет холерику – не подойдет сангвинику, например. Так будет лучше для пациентов и для сестер, поможет избежать эмоционального выгорания и недоразумений. Потом директором Института стал Валерий Парфенов, снова пришлось перестраиваться. Если при Багненко в основном были шоки и хирургия, то при Парфенове стало много нейрохирургии и неврологии. Сейчас она снова учится, но ее совсем это не огорчает, даже наоборот. Спрашиваю, как ей удается не сойти с ума в таком режиме и нет ли желания пойти на какое-нибудь тихое место – с ее дипломами и квалификацией ее везде с руками оторвут. «Скорая помощь – это моя жизнь. Наверное, нам не хватает чего-то по жизни. Не понимаю, как можно прийти на работу и весь день перекладывать бумажки», – она улыбается. А в ответ на мое удивление, что ее рабочий день начинается с 7 утра, совершенно искренне отвечает: «А мне раньше не успеть». Когда сообщили, что в метро – теракт В начале 2000-х при Сергее Багненко, прошедшем Афганистан, приемное отделение стало красно-желто-зеленым – начали сортировать пациентов по правилам военной медицины по степени тяжести, а не по нозологиям, как было раньше. Кто может ходить сам – первый зал, могут подождать. Кто на каталке или инвалидном кресле – второй зал, третий зал – асоциальные элементы. А четвертый зал – это самые экстренные, шоковая реанимация, туда часто везут, минуя все – прямо с вертолетной площадки или из спецмашин 12-й реанимационной подстанции скорой помощи. Такой «светофор» очень помог, когда в НИИ Джанелидзе привезли пострадавших при теракте в петербургском метро в 2017 году. «Когда нам позвонили, что везут из метро, у нас все было подготовлено. На сортировке стояли заведующие отделениями. Санитарка ты, старшая медсестра – роли не играло, все по команде заведующих везли больных, куда указывали. Все, даже уже отдежурившие, остались – и наши врачи, и врачи отделений, санитаров спустили с отделений к нам с каталками. Мои люди как наиболее обученные тоже руководили», – рассказывает Лариса Петрова. За считанные минуты освободили приемное отделение. Пациентов, которых нельзя было отпустить домой, подняли на отделения, от наименее тяжелых освобождали места в реанимации. «Везли и не спрашивали, сколько есть мест. Скорая за скорой. У нас обычно 6 врачей только в приемном дежурят, которые вообще никуда не выходят. Но когда беда такая, приходят все свободные, все, кто выходной, потому что понимают, что один нейрохирург физически не справится. Никого не просили – сами остались. У нас 11 операционных, везде работали люди, плюс перевязочные были задействованы», – говорит она. Сам Парфенов организовал прямо в НИИ штаб, оперировал самых тяжелых в противошоковой. Он и руководил потоками. «У нас была пациентка из метро, ее повели на травму пешком, вел молоденький интерн. Он мальчик совсем, недооценил состояние. А я еду с креслом навстречу, и вижу, что эта женщина – у нее первый шок прошел, когда могла сама идти, и сейчас она упадет. Я кричу: «Держи ее!». В это время директор Парфенов из операционной выходит, успели подхватить. Я к тому это рассказываю, что у нас никто не гнушался никакой работы», – поправляет Лариса Ивановна. Спрашиваю, кто ей больше всего запомнился. И прошедшая все ужасы «медсанбата» главная медсестра смахивает слезу: «Мальчик запомнился, мы его с моей хозяйкой раздевали. Он студент, у него в рюкзаке коробочки – контейнеры для обеда, он на учебу ехал. И вот его мама получила бы эти контейнеры пустые без ребенка… Он все просил: «Найдите телефон, маме позвоните, скажите, что я живой». Девочку с изуродованным лицом помню. Эти детки – самое страшное. Моложе, чем мой сын. Но у нас никто не умер из метро». Так весь персонал Института скорой помощи работал до 2-3 часов ночи, пока всех не распределили, не прооперировали. Ее саму муж забрал на машине в 3 часа ночи. Были еще пациенты из «Хромой лошади» – Пермь не справлялась, с тяжелейшими токсикологическими проблемами больных везли в НИИ Джанелидзе. Одна девушка провела здесь 10 месяцев. Были пострадавшие в «Невском экспрессе». Но теракт в метро Лариса Ивановна помнит особенно. «То, что было в метро – это наша боль, это все свои, и это самое тяжелое. Я живу не очень далеко отсюда, езжу по этой же синей ветке. И почему-то я все время думала в тот день, когда принимали пострадавших: «Только бы моих соседей не было!», – говорит Лариса Петрова. На заметку В 2017 году в отделение экстренной медицинской помощи поступило 71690 пациентов, в 2018 году – 75781 пациент, в 2019 году – 78096 пациентов. Данных, сколько было принято в коронавирусном 2020 году, пока нет. Но можно предположить: каждый день — по 300-330 пациентов, каждый час — по 18-20 новых историй болезни.