Гумилев: вторая жизнь расстрелянного поэта

Он стрелял в большевиков и их преемников каждым своим стихотворением

135 лет назад, 15 апреля 1886 года, родился Николай Гумилев. Он был поэтом, путешественником, солдатом, воплотил в собственной жизни тот идеал, который жил в его стихах. В 35 лет был расстрелян за участие в антибольшевистском заговоре: убит и приговорен к забвению. Но вторая, посмертная и подпольная жизнь Гумилева только начиналась.

Он не принимал участия в Гражданской войне. В 1918-м Гумилев возвратился в советскую Россию из Франции, где был прикомандирован к русскому экспедиционному корпусу, — Ледовый поход, эпопеи Деникина и Колчака, врангелевский Крым обошлись без него. Тем не менее он, с его авантюрной, полной приключений героической биографией, путешествиями в Африку и подвигами на Первой мировой, стал символом белого дела, русского офицерства, ушедшей России. Этому немало способствовали и звон его рифм, и героика тем, и живущий в его поэзии образ автора. В нем, как в фокусе, сконцентрировалось все, что на исходе советской власти интеллигентная и полуинтеллигентная публика хотела видеть в героях прошлого. Советская культура конструировала собственную Белую гвардию — и самое удивительное, что та изначально тоже была окутана романтическим ореолом.

Это удивительно потому, что в СССР подавляли и истребляли все, что было связано с офицерством, дворянством, императорским прошлым. Операция «Бывшие люди», когда из Ленинграда выслали 11 тысяч дворян. Операция «Весна», когда из РККА были вычищены тысячи бывших офицеров. Анкеты с указанием социального происхождения — да и во время Большого террора прежде всего страдали «бывшие». Их расстреливали, сажали и ссылали «по категориям». Но в фильме «Чапаев» белогвардейцы изображены, по меньшей мере, с уважением. Советская культура создавала свой миф о белом офицере, и тот был созвучен гумилевскому мифу.

Здесь есть одна особенность: те, в чьих произведениях появлялись белые, в прошлом зачастую сами служили под их знаменами или, по крайней мере, были на их стороне. Ранний СССР был страной перевертышей, перебежчиков, людей, изменивших своим убеждениям. Валентин Катаев, описавший Гражданскую в «Зимнем ветре», во время нее командовал бронеплощадкой на белом бронепоезде, а потом был участником белогвардейского заговора. «Сестры», первый том трилогии Алексея Толстого «Хождение по мукам», писался как антисоветский роман и после возвращения писателя из эмиграции был переработан. «Бронепоезд 14-69» Всеволода Иванова — ранняя советская классика, но Иванов освоил железнодорожную тему, работая в агитпоезде Колчака. Да что писатели: в мае 1919-го над проектом памятника Колчаку в Омске работал скульптор Иван Шадр — «Булыжник — оружие пролетариата». Возглавлявший Академию наук академик Александров, трижды Герой Социалистического Труда, в 16 лет вступил в Белую армию, стал юнкером, пулеметчиком и был награжден тремя георгиевскими крестами…

Становящаяся советская культура нуждалась в значимом Другом, в вызывающей уважение антитезе красному делу — смотрите, каких врагов мы победили! Такими были Половцев и Лятьевский в шолоховской «Поднятой целине», а истоки этого видны у Маяковского, в поэме «Хорошо»:

Хлопнув

дверью,

сухой, как рапорт,

из штаба

опустевшего

вышел он.

Глядя

на ноги,

шагом

резким

шел

Врангель

в черной черкеске.

Город бросили.

На молу —

голо.

Лодка

шестивесельная

стоит

у мола.

И над белым тленом,

как от пули падающий,

на оба

колена

упал главнокомандующий.

Трижды

землю

поцеловавши,

трижды

город

перекрестил.

Под пули

в лодку прыгнул...

— Ваше

превосходительство,

грести? 

— Грести! —

так началось, а затем, по мере того как советская власть дряхлела и расползалась, все пошло в иную сторону.

В массовой культуре, в кино, белогвардеец превратился в олицетворение иной России: красивые люди, красивые мундиры, хорошие манеры. Штабс-капитан Овечкин (Джигарханян) в «Новых приключениях неуловимых», герои «Адъютанта его превосходительства», поручик Брусенцов (Высоцкий) в «Служили два товарища»... Все три фильма сняты в 1968–1969 годах, тогда стал размываться советский идеологический монолит. Дорога вела к «России, которую мы потеряли», иллюзиям начала девяностых годов и последующему разочарованию. Памятник поймавшему Чапаева в ловушку казачьему полковнику Тимофею Сладкову установили в 2020-м в Оренбургской области, на улице Чапаева, а потом решили снести. Народными героями белогвардейцы так и не стали, связанный с ними миф сначала стал расхожим, общеупотребительным, банальным, — а затем поблек. Возможно, потому, что сейчас мы живем в совсем иной культуре, и Другой, опрокинутая в прошлое альтернатива, ей больше не нужны.

Странно представить, чтобы нынешний премьер или руководитель Администрации президента был бы поклонником Гумилева. А Егор Кузьмич Лигачев, твердокаменный партиец, страж СССР, им зачитывался (будем надеяться, что так обстоят дела и сейчас, когда он разменял столетний юбилей). Родился Егор Кузьмич в 1920-м, за год до того, как Гумилева убили. В его жизнь уложился весь СССР, он сделал блестящую и быструю партийную карьеру – в 39 лет стал секретарем Новосибирского обкома. Что ему Гумилев — тем более что в советские времена тот был не то чтобы запрещенным, но непечатаемым поэтом?

Несколько посмертных изданий в 1922–1923 годах, вот и все — томик малой серии «Библиотеки поэта» с его стихами был зарублен цензурой. Что-то входило в учебники и хрестоматии... Но его перепечатывали, переписывали от руки, ксерокопировали: посмертная, подпольная жизнь Гумилева продолжалась. Бог весть, какую роль он играл в заговоре Таганцева и был ли тот на самом деле, не чекистская ли это мистификация, однако устои советской власти его стихи размывали.

В железобетонной сталинской цензуре, жестком идеологическим диктате имелись свои резоны. Если все читают Вирту, Бубеннова и Веру Панову, никакая живая мысль в головы не пробьется. Гумилев не сделал Лигачева диссидентом, но поклонник поэта Серебряного века не мог быть и партийным унтером Пришибеевым. Молотов и Суслов стихи Гумилева любить не могли, а если и любили то с точки зрения эпохи это было их тайным, опасным пороком. То, что их любил Лигачев, и это было известно другим, говорит не только о нем самом, но и об изменившемся духе времени. О том, что культурное наследие изменило людей.

Это была долгая, тяжелая работа, но стихи Гумилева, как и многое другое, прочитанное и обдуманное людьми того поколения, свое дело сделали. Они, в отличие от тех, кто создавал их партию и советское государство, проливать кровь не хотели. Тут были и другие причины, но и эта оказалась не последней.

Открыто называвший себя монархистом, Гумилев был обречен, рано или поздно его все равно бы убили. В него выстрелили 26 августа 1921 года — а он стрелял в большевиков и их преемников каждым своим стихотворением.