Как в ближайшие годы изменятся Выборг и Ивангород и почему в Ленобласти нельзя отреставрировать все разрушенные дома? Интервью с главой нового комитета по охране памятников

В Ленинградской области появился комитет по охране и реставрации памятников — аналог петербургского КГИОП. Раньше эти функции выполнял департамент при комитете культуры, в котором работало 17 человек — при том, что на территории региона больше 3,5 тысячи памятников архитектуры: от образцов древнерусского зодчества до средневековых домов.

Новый комитет возглавил бывший директор Выборгского замка и руководитель областного комитета по культуре Владимир Цой. Он рассказал «Бумаге», изменится ли подход к охране памятников в Ленобласти, почему не удается восстановить Новую Ладогу, где за два года сгорела почти половина объектов культурного наследия, и что ждет полуразрушенный квартал в центре Выборга.

Владимир Цой

Глава комитета по охране и реставрации памятников Ленобласти

— В Петербурге комитет по охране памятников существует с 1996 года. Почему в Ленинградской области, где огромное количество усадеб, домов-памятников, музеев, так долго не выделяли отдельный комитет, ограничиваясь департаментом при комитете по культуре?

— Это очень простая история. В 2012 году, например, в департаменте по охране памятников работало 17 человек, не считая руководителя. Бюджет на всё — разработку проектов, охранные зоны — порядка 30 миллионов рублей. Сейчас, без учета федеральных средств и средств международных банков, у нас порядка 400 миллионов рублей в год. Мы просто выросли, и стало очевидно, что должен быть отдельный орган исполнительной власти.

— Число сотрудников останется таким же? Почему вопросом сохранения памятников Ленобласти занимается всего 17 человек?

— Мы работаем достаточно эффективно. В новом комитете мы увеличим штат человек на десять. Еще мы хотим реализовать одну идею — чтобы наши сотрудники были на местах, чтобы не ездили постоянно из города. У нас в комитете нет своих машин, они закреплены за управделами. Разумеется, машины дают не всегда, поэтому мы не успеваем что-то сделать.

— Что еще изменится в новом органе, по сравнению с департаментом?

— За нашим комитетом будут закреплены функции учредителя всех музеев. Такого нет нигде в России, по крайней мере, мне об этом неизвестно.

Дело в том, что все существующие государственные музеи Ленинградской области находятся в списке объектов культурного наследия. Губернатором [Александром Дрозденко] принято такое решение, чтобы не разрывать цепочку. Поэтому мы должны понимать, что после реставрации памятника будем с ним делать, — сейчас это лежит в основе нашего подхода к реставрируемым объектам.

Вот есть прекрасная разрушающаяся церковь. Но что дальше? Если епархия не проявляет к ней интереса и говорит: «Ребят, там нет прихода, мы не сможем ее даже содержать», мы не будем ставить вопрос о полноценной реставрации. При этом, конечно, есть исключения, жемчужины деревянного зодчества.

Например, реставрируя Дом-музей станционного смотрителя, мы понимаем, что в следующем году работы заканчиваются и нужно заложить деньги на увеличение штатной численности, обучение персонала, создание новых экспозиций и так далее. Всё это будет в новом комитете.

— Можете назвать какие-то конкретные точки на территории Ленинградской области? Что нужно сохранять прямо сейчас?

— Попробую сформулировать общий подход. Когда у нас есть какой-то отдельный памятник, и мы видим, что он в плохом состоянии или ему что-то угрожает, ситуация очень понятная — нужно искать деньги, подходы, что-то с ним делать.

А есть ситуации, когда нужно сохранять некий комплекс. Самая большая проблема с историческими поселениями. Возьмем Новую Ладогу, где мы почти потеряли оригинальную застройку уездного купеческого города XIX века. Но это происходит не из-за того, что орган охраны памятников не дорабатывает или бюджет не выделяет деньги. Мы днем с огнем ищем, на что потратить деньги, но там всё — частная собственность. Как вы понимаете, на частную собственность мы деньги тратить не можем.

Приведу последний пример. Есть роскошный каменный особняк на центральной улице Ладоги — проспекте Карла Маркса. Там находится отделение полиции. Сейчас они строят себе модульное временное здание и уезжают из особняка: они не видят экономического смысла вкладываться в его реставрацию. Оставим за скобками, почему они так считают.

С каждым конкретным домом на Карла Маркса произошла подобная история. Для владельцев было очевидно: что-либо делать с ними — бессмысленно с точки зрения бытовой логики. В Ладоге нет экономики. Мы все прилагаем громадное количество усилий, чтобы искусственно вдохнуть туда жизнь с точки зрения туризма. Мы проводили мероприятия, развернули большую программу по реставрации памятников федеральной или региональной собственности — того, на что мы можем тратить деньги.

Основная проблема Новой Ладоги и подобных поселений в том, что это экономически депрессивные места: люди оттуда уезжают, там нет работы. Перевести город исключительно на туристические рельсы — это сложная задача, и в Новой Ладоге этот момент упустили. Они не начали этим заниматься, как, например, в Мышкине Ярославской области.

Есть, например, другое историческое поселение — Ивангород, где идут сравнимые процессы, но экономически это город гораздо более состоятельный. Выражу сдержанный оптимизм: Ивангород и его район Парусинка в ближайшие два-четыре года станут обязательным для посещения местом в Ленинградской области — на уровне Выборга, Тихвина, Гатчины. Мы планируем очень большие работы, и часть из них уже реализуется не только по линии органов охраны, но по большей части по другим направлениям.

— Как вы выбираете, куда прилагать эти усилия?

— Когда бюджет был 30 миллионов, была головная боль. Ты можешь в одном месте что-то сделать, во всех остальных — нет. Сейчас все-таки бюджет Ленинградской области достаточно сбалансированный. У нас высший кредитный рейтинг, и в случае необходимости мы можем резко нарастить расходы. Если это потребуется — банально заимствованием, потому что мы идеальный заемщик. Если мы говорим, что на следующий год в бюджете есть, условно говоря, 100 рублей, а у нас еще один объект и он нам необходим, в большинстве случаев мы находим понимание.

Есть некие точки, где мы обязаны прилагать усилия. Например, Выборг, крепость Копорье, Старая Ладога — это важные для нашей истории точки, перспективы развития которых мы понимаем. Если мы говорим про военные памятники, то здесь вообще нет никаких обсуждений.

— Почему?

— Потому что память о Великой Отечественной войне — это наша святая обязанность. Я не могу сказать точное количество памятников, которые мы делаем в год, их десятки.

Например, Роща Пятисот в Кингисеппе, которую мы закончили весной. Это большой объект, посвященный герою Советского Союза Шитову. Это изначально выдающееся монументальное произведение, поэтому на него были потрачены крупные деньги, и мы делали его долго.

Есть просто могилы героев Советского Союза на сельских кладбищах. Думаю, что в течении двух-четырех лет у нас не останется ни одного военного памятника со статусом объекта культурного наследия, которого не коснулась бы рука реставратора.

Мы также работаем с крупными военными памятниками — Невский пятачок, Дорога жизни. Например, сейчас в Коккорево выкупаем непритязательный деревянный домик, в котором во время блокады располагался штаб автомобилистов. В советское время там был филиал Музея блокады, в 2012 году он был приватизирован. Это будет еще один филиал музея «Дорога жизни»: мы его отреставрируем и сделаем там хорошую экспозицию.

— Были подобные случаи с памятниками, не касающимися военной истории?

— Случаев с коммерческим выкупом мне не известно. Теоретически мы готовы рассматривать такие ситуации, но нам нужно четко понимать подо что. Нам часто предлагают что-нибудь купить, например, усадьбу за безумные деньги. Хорошо, давайте мы ее купим, но что мы там должны сделать? На этом все смолкают.

По некоторым объектам, которые мы хотим изъять по закону, мы находимся в судах. Два ярких примера — Дом Говинга на Крепостной улице в Выборге и усадьба Елисеевых в Белогорке. Они оказались в частных руках. Мы неоднократно штрафовали собственников, делали предписания [за ненадлежащее содержание].

— А какой штраф?

— Десятки тысяч рублей. Штрафы еще и не платят, мы обращаемся в суд на взыскания. Каждый раз это очень сложная история, но в исключительных случаях мы будем идти этим путем. Может, нам поможет федеральное законодательство и упростит эту процедуру.

— Но в теории, если это частная собственность, и памятник совсем пришел в упадок, комитет может через суд его отнять?

— Да. Но на территории Ленинградской области, к сожалению, мы еще не довели до конца ни одно такое судебное дело.

— В Ленобласти много частных инициатив, когда местные жители сами что-то восстанавливают, ухаживают за домами. Вы обращаете внимание на таких людей, поддерживаете? Вам интересны эти частные инициативы?

— Для нас гораздо понятнее, что делать с памятником, когда мы понимаем, что у него будет использование. Нам нужно всё переводить в юридическую плоскость. Если вы хотите что-то делать, станьте пользователем объекта. С одной стороны, на вас падает вся тяжесть исполнения законодательства, с другой, у нас появляется инструмент вам помочь.

Из того, чем мы сейчас занимаемся совместно с комитетом по туризму, — система грантов для НКО. Мы готовы рассматривать инициативы граждан, но при наличии формы некоммерческой организации. Мы это делаем на постоянной основе, но эта практика больше не в комитете по охране, а в туризме. Так исторически сложилось, что у них денег на НКО больше.

Конечно, мы держим руку на пульсе, и видим, что люди готовы присоединяться к инициативам в формате «Том Сойер Феста». На мой взгляд, в развитии подобных инициатив в будущем и будет лежать сохранение наследия — ну не может государство отвечать абсолютно за всё. Это даже не вопрос денег.

— Сколько всего в 2020 году Ленобласть потратит на реставрацию памятников?

— По нашей линии будет порядка 300–400 миллионов. Сравнимые суммы или даже больше — по линии фонда капремонта на многоквартирные жилые дома. Только в Выборге будет проектироваться одиннадцать домов. Мы надеемся, что проекты будут готовы к марту следующего года и летом начнутся физические работы.

Плюс федеральные средства. Если в следующем году мы закончим проекты по Выборгскому замку, по Монрепо, Дому станционного смотрителя, я думаю, еще порядка 600–700 миллионов.

— А что сейчас происходит с усадьбой Демидова в Тайцах? На реставрацию недавно выделили 250 миллионов.

— Мы расторгли контракт. Там случился неадекватный подрядчик, поэтому нам пришлось идти на непопулярные меры. Мы заключили новый контракт на дополнительное проектирование.

— То есть к концу 2020 года там вряд ли всё закончится?

— Мы даже не начнем. В лучшем случае мы начнем в середине следующего года. Там есть сущностные проблемы с проектом: тот, по которому в свое время начали работать, был без сетей — электричества, водоснабжения, отопления. Конечно, по нему теоретически можно было бы доработать до конца, но потом «ой, мы сети забыли» — и всё переделывать.

— Как так получилось?

— Мне стыдно об этом говорить, но это недосмотр комитета культуры. Это связано и с небольшим кадровым составом, и с тем, что были определенные сложности в работе с 44 ФЗ [о контрактной системе в сфере госзакупок]. Мы не понимали, какой у нас есть маневр с точки зрения расторжения контракта. Сейчас эти этапы, к счастью, пройдены. Мы уже научились работать. В Тайцах мы обязательно организуем консервацию.

— Вы 5 лет руководили Выборгским замком. Довольны тем, как сейчас выглядит Выборг?

— С 2015 года мы прошли огромный путь. Работы подобного объема проходили там, наверно, только в два периода — после войны и после взятия Выборга Петром в начале XVIII века. Понятно, что сделано еще не всё, но сейчас у нас есть почти все инструменты. Почти, потому что есть несколько частных объектов и крупные комплексы на Крепостной и в исторической части, которые принадлежат Минобороны. Там свалка, но они не хотят их отдавать

Со всем остальным — дайте нам пять-шесть лет, и город абсолютно преобразится. Наши федеральная и региональная программы работают эффективно.

— А что с кварталом Сета Солберга на Крепостной, который должны восстановить?

— С ним всё хорошо. Пока что [готов] предпроект, тоже по линии федерального финансирования, то есть там не мы заказчики.

— Там всё скоро завершится?

— Мы находимся в этапе проектирования, конкурс выиграла «Студия 44». Мы постараемся максимально сохранить историческую застройку с точки зрения фасада. Но внутри будет суперсовременный театр с музеем, ресторанами и стрит-ретейлом.

Сроки реализации достаточно серьезные — 2024–2026 год. Пользователь этого объекта — театр «Святая крепость». За квартал Солберга я абсолютно спокоен, по нему решения приняты, финансирование есть. Надеемся, что к моменту сдачи это будет лучший театральный центр в стране.

— Но состояние Выборга всё равно у многих вызывает вопросы. Идешь по Крепостной улице: тут строительной сетью затянуто, тут штукатурка облупилась, Монрепо наполовину перекопан. Вы как человек, который вырос в Выборге и много занимался городом, как относитесь к этой критике?

— Конечно, отчасти она справедливая. Мы понимаем, что если люди приезжают в Монрепо, и там машины негде парковать — это же объективно. А интерес очень большой, особенно в этом году. У нас предусмотрено большое количество парковочных мест, но они пока что не готовы, они заняты строительной техникой.

— Но жалобы касаются не парковки, а того, как парк выглядит.

— Конечно, там стройплощадка. Это объективно, мы приносим извинения, но нужно немного потерпеть. С Монрепо остался год, и мы эту часть закончим. Но, к сожалению, начнем следующую.

— Не могу не спросить про недавнее уголовное дело в отношении главы администрации. Вы как-то проводите параллель между состоянием Выборга и этими событиями — разваливающимся городом и коррупционным скандалом?

— История с коррупционным скандалом раздутая, на мой взгляд. То, что мы сейчас читаем в СМИ, технически невозможно: нельзя украсть годовой бюджет города, казначейство не пропустит. Спросите любого финансиста, неважно, в бюджетной сфере он работает или нет, как проходит платеж в казначействе, что для этого нужно сделать. Давайте дождемся окончания следствия. Мне кажется, сейчас гораздо больше хайпа.

Но если серьезно, муниципалитет не имеет отношения к реставрации. У них нет этих денег, деньги через них не проходят, это не их полномочия. Их полномочия связаны с содержанием: подметанием улиц, освещением. Что-то я не видел ни одной жалобы и как житель Выборга не могу пожаловаться на качество освещения или уборки улиц.

— Но зимой там ноги можно переломать — брусчатка вся во льду.

— Зимой, согласен, там отдельная история. Но она связана со спецификой исторической части.

Критика присутствует, и часто она объективная. Это нормальный процесс, надо ее признавать и не надо посыпать голову пеплом, просто стараться исправлять ошибки и двигаться дальше. Далеко не всё идеально, но мне кажется, Выборг — пример, где никто не сидит в окопе, и все стараются что-то делать.

В 2017 году «Бумага» писала о Выборге и его жителях. Читайте наш большой материал о приграничном городе с 700-летней историей.