Федор Канарейкин: вчера чуть не погиб, а сегодня — свадьба

Заслуженному тренеру России Федору Канарейкину 29 мая исполняется 65 лет. В интервью корреспонденту 365NEWS Артему Дроздову именинник поведал о том, как на протяжении пяти лет ведет борьбу против серьезной болезни, рассказал, как в самом начале карьеры чуть было не погиб в небе, а также объяснил, почему ему было очень тяжело сдерживать себя в разговоре с бывшим солдатом вермахта. Стресс моя стихия — Вспомните, пожалуйста, самый необычный подарок, который вы когда-либо получали в день рождения. — В моем варианте это подарок со знаком минус. В преддверии шестидесятилетия я узнал, что у меня онкология. — С того момента прошло ровно пять лет. Как вы пережили это непростое время? — Болезнь, конечно, заставила меня изменить свою привычную жизнь. С одной стороны, и мне, и моим близким пришлось выдержать тяжелейшее психологическое испытание. С другой, меня ни на секунду не покидало ощущения полного счастья от того, какие прекрасные люди меня окружают. Был и всегда буду благодарен своим жене, детям и внукам, которые на протяжении этих пяти лет во всем помогали мне и всячески меня поддерживали. Ну и, конечно, огромную признательность хочется выразить всему нашему хоккейному сообществу и простым болельщикам. Искреннее сочувствие, моральная поддержка и реальная помощь очень многих людей дали мне возможность понять, что в любом состоянии я должен ежедневно бороться за то, чтобы как можно дольше жить на этой земле. — Признаюсь честно, я был приятно удивлен, что в наше прагматичное время сочувствие и поддержка в ваш адрес были абсолютно искренними. Не было фальши и показухи. Люди действительно хотели помочь и помогали, чем могли. — В этом нет ничего удивительного, так как я сам всегда живу от души. Считаю себя правильно воспитанным человеком, за что надо сказать спасибо моим родителям. На протяжении всей своей игровой и особенно тренерской карьеры всегда бережно относился к друзьям, коллегам, спортсменам, болельщикам и, конечно же, к самому хоккею, которому и посвятил всю свою жизнь. — Ровно три года вы не работаете тренером. Это связано со здоровьем? — Нет. С удовольствием бы откликнулся на интересное предложение, но таковых не поступает. — А что вы для себя считаете интересным предложением? — Возможность решать суперзадачи. Бороться за самые высокие места. Получал огромное удовольствие от работы в Омске. Жалко, что всего один год я был у руля «Авангарда». Прекрасно видел, что команда движется в правильном направлении, что в итоге и показал прошлый сезон, когда «ястребы» дошли до финала Кубка Гагарина. Но никаких обид у меня нет. Такова тренерская доля. — Тогда, в 2016 году, я недоумевал, как вы уже через год после того, как узнали о тяжелой болезни, решили вернуться к работе. Ведь всем известно, что тренерское ремесло является нервозатратным, что решительно противопоказано при наличии онкологического заболевания. Неужели в тот момент вас не одолевали сомнения? — Работа для меня — как наркотик. В Омске, приступив к выполнению своих обязанностей, сразу почувствовал себя в своей тарелке. Можно было бы, конечно, поберечься. Но сидеть на месте ровно, никуда не дергаться, чего-то ждать и думать непонятно о чем — это точно не мой вариант. Что же касается нервных потрясений, то я на протяжении всей своей карьеры работал в режиме стресса. Возможно, это и есть моя стихия. В такой ситуации все остальное уходит на второй план. — Как вы думаете, насколько сильно потенциальных работодателей пугает наличие у вас проблем со здоровьем? — Мне трудно судить, хотя без этой болезни жизнь современного общества, к большому для меня сожалению, представить невозможно. Отношу себя к поколению элитных отечественных тренеров, которое постепенно сходит на нет. В настоящий момент единственным действующим наставником из нашей плеяды остается Владимир Крикунов. Меняются времена, меняются и нравы. Раньше меня увольняли за то, что не выиграл финал конференции, сейчас тренера оставляют работать только за то, что он вывел свою команду в плей-офф. — И все же, оглядываясь назад, не сожалеете ли вы о том, что тогда, в конце 2015 года, придали огласке информацию о том, что у вас серьезные проблемы со здоровьем? — К тому моменту я при помощи своих близких уже на протяжении года боролся с недугом. Молчать дальше и при этом делать вид, что ничего не происходит, у меня не было ни сил, ни желания. Собаки, голуби и Муссолини — Когда я задавал вам первый вопрос относительно подарка, то думал, что вы расскажете про щенка алабая, которого вам подарили в ту пору, когда вы работали в подмосковных Мытищах. — В 2008 году я возглавил «Химик», который уже в следующем сезоне переименовали в «Атлант». Руководители команды во главе с губернатором региона Борисом Громовым были большими поклонниками собак этой породы. Кстати, именно алабай и был выбран в качестве нового логотипа клуба. Так вот, мне тоже подарили щенка. Потом эта собака долго жила у меня на территории загородного участка. Более того, продолжительное время я держал двух алабаев, но в этом нет ничего удивительного: кто знает меня давно прекрасно осведомлены о том, что я очень люблю собак и голубей. — Про голубей — удивили в хорошем смысле. Сами собой напрашиваются сравнения с Константином Бесковым. — Я как-то попытался разузнать, кто еще из представителей спортивного мира имеет страсть к голубям. Но кроме Константина Ивановича я так больше никого и не нашел. — Правильно ли я понимаю, что ваше увлечение прошло с вами через всю жизнь? — Все мы родом из детства. Я сам измайловский. Мой папа был тренером по лыжным гонкам. Он занимался с ребятами в нашем легендарном парке, там же у него была голубятня. Вообще, для представителей моего поколения — это стандартная история. — А в наши дни подобное увлечение больше воспринимается как экзотика. — Это с одной стороны, хотя я знаю, что в Москве и области достаточно большое количество любителей птиц, которые объединены в клубы. Между ними постоянно происходят различные соревнования. — А вы в этом деле профессионал или любитель? — Где-то посередине. Ни в каких соревнованиях не участвую, хотя знаком со многими представителями этого мира. На даче у меня своя голубятня. Я держу спортивную птицу. Периодически вывожу ее на машине на определенное расстояние, набрасываю, и она прилетает домой. Повторюсь, что делаю я все это исключительно ради собственного удовольствия. — А канарейки у вас в доме когда-нибудь были? Все-таки фамилия обязывает. — Нет, канареек не было, а что касается фамилия, то она у меня веселая. — В каком смысле? — В молодости, как только представлялся, девушки сразу улыбались. — Это дорогого стоит. А товарищи и одноклубники вас Кенаром называли? — Не без этого. Хотя в «Спартаке» у меня было прозвище «Муссолини». — Это еще почему? — Меня так однажды назвал мой друг Володя Кучеренко. Правда, потом он так и не смог мне толком объяснить, почему именно Муссолини. Но прозвище в итоге за мной закрепилось. Братание в Ленинграде — Ваша карьера игрока едва не оборвалась в самом начале 1975 года. Тогда произошла история, говорить о которой не очень любят ее непосредственные участники — многие известные хоккеисты того времени. По обрывкам воспоминаний известно лишь, что самолет с игроками на борту едва не потерпел крушение при подлете к Москве. Что же тогда случилось? — Десятого января 1975 года я считаю своим вторым днем рождения. Причем не только я один. Тогда в самолете, летевшем из Северной Америки в СССР, находились представители двух поколений советских хоккеистов. Суперзвезды мирового хоккея, игроки ЦСКА и «Крылья Советов», которые за океаном проводили серию матчей с фарм-клубами команд НХЛ, и молодежная сборная Союза, возвращавшаяся с победного чемпионата мира. Причем у «молодежки» состав тоже был что надо: Зинэтула Билялетдинов, Владимир Мышкин, Сергей Бабинов, Василий Первухин, Борис Александров, Виктор Хатулев, Сергей Шепелев и многие другие. — Вы рассказываете, а у меня мурашки бегут по коже… — Я сидел около иллюминатора в предпоследнем ряду. По салону уже объявили о том, что мы подлетаем к столице и что погода в Москве очень плохая. Многие в тот момент спали. А я решил посмотреть, что же там происходит снаружи. Повернул голову и увидел, как за бортом сыплются искры. Мне показалось, что загорелся самолет. В этот же момент в салоне погас свет и воцарилась тишина. Я испытал серьезный испуг. Прислушался — летим. Заставил себя открыть глаза, но ничего не смог разглядеть в темноте. Через определенное время некоторые стали в голос спрашивать: «Что случилось?» Но никто нам ничего не объяснил. Единственное, что сказал по громкой связи командир экипажа, так это то, что Москва не принимает борт, поэтому садиться будем в Ленинграде. Следующие 45 минут полета прошли в гнетущей и нервной обстановке, так как все мы чувствовали, что произошло что-то серьезное, и в тоже время информация об истинном положении дел оставалась для нас недоступна. — Когда вы узнали правду о том, что же на самом деле произошло в воздухе? — Уже по прилете выяснилось, что в непосредственной близости от самолета произошел взрыв шаровой молнии. Электрический разряд от него повредил электросистему, которая, в свою очередь, отреагировала на внешнее воздействие отключением одного из двигателей. Вместе с нами летел знаменитый летчик, участник войны Владимир Мирошник, который был руководителем делегации команды ЦСКА. Он потом рассказывал нам, что, как только погас свет в салоне, он начал считать до десяти. После того как произнес про себя последнюю цифру, ему стало понятно, что трагедии удалось избежать и что мы все в рубашках родились, так как если бы молния попала в машину, произошел бы взрыв, и все бы в одну секунду превратилось в пепел. При этом необходимо отметить, что мы абсолютно нормально приземлились в Ленинграде. После того как все оказались в здании аэровокзала, началось всеобщее братание. В количестве горячительных напитков никто себя не ограничивал. Некоторые решили не рисковать и отправились на Московский вокзал, чтобы добраться до столицы на поезде. — Я не понял, неужели после всего случившегося кто-то рискнул отправиться в Москву на самолете? — Большинство из тех кто изначально был на борту. Причем полетели мы на той же машине. — Видимо, количество горячительного перешло в качество? — Самое интересное заключается в том, что, как только мы приземлились в Ленинграде, наш самолет проверили и сказали, что он не может летать. А потом, через какое-то время, дали разрешение на взлет. Но и это еще не все. У этой истории есть продолжение. — Вы меня пугаете. — После всех приключений мы прилетели в Москву глубокой ночью. Домой я попал под утро, а на 10:45 в ЗАГСе у меня была назначена роспись с моей будущей женой. Хорошо, меня в аэропорту встречал отец. Мы достаточно быстро добрались до дома. Правда, отдохнуть после тяжелого перелета у меня не получилось. Я успел только привести себя в порядок, переодеться, как пришло время отправляться во Дворец бракосочетания. Получилось как в кино: вчера чуть не погиб, а сегодня уже свадьба. Разговор с фашистом — В том же 1976 году вы стали чемпионом СССР в составе «Спартака». Великолепное начало карьеры. Думаю, что даже в страшном сне вы не могли себе тогда представить, что через три года вы покинете «Спартак». Почему вам пришлось уйти из родного клуба? — В «Спартаке» своя аура. Она всегда была, есть и будет. В команде существовало ядро из признанных авторитетов — мастеров с большой буквы. Из-за этого хоккеистам со стороны всегда было очень непросто вписаться в коллектив, причем как по игровым качествам, так и по человеческим. Новичкам, вне зависимости от возраста, приходилось пройти так называемый курс молодого бойца. Многим не нравилось такое положение дел, но данный порядок приходилось принимать как данность. А новый главный тренер — Борис Кулагин, как только возглавил «Спартака», сразу же решил разобраться с молодой спартаковской «мафией». Так он нас называл. Масла в огонь подлил один персонаж из персонала команды, который, кстати, до сих пор работает в отечественном хоккее. Уж не знаю, что он там про меня наплел Кулагину, только главный тренер перед заключительным турниром межсезонья устроил собрание команды, на котором заявил, что Федор Канарейкин просит отпустить его из «Спартака». — А вы не просили? — Конечно, нет. Более того, на том же собрании я встал и сказал, что никуда уходить не собираюсь. Но, как оказалось, что-либо предпринимать было поздно, так как окончательное решение уже было принято. Но самое удивительное заключалось в том, что уйти мне можно было только в «Крылья Советов». — Это еще почему? — Я так понимаю, что это решилось на самом верху. Тем более и «Спартак», и «Крылья Советов» курировали профсоюзы. Таким образом, высшие начальники убивали двух зайцев. И меня приструнили, и иногородних конкурентов оставили без усиления. — А что были варианты? — Одновременно меня приглашали в Ригу, Воскресенск и Киев. Причем условия предлагались шикарные. Но в итоге получилось так, как получилось. Но и у этой истории было продолжение. — Я весь внимание. — В ноябре «Крылья Советов» играли матч чемпионата со «Спартаком». И мы с моим новым клубом крупно обыграли «красно-белых». Я забросил шайбу и сделал голевую передачу. После матча ко мне подходит спартаковский администратор Егорыч и говорит, что меня Кулагин зовет на разговор. Я ему отвечаю, что никуда не пойду. Но в итоге он меня уговорил. Я подошел к Борису Павловичу, и тренер предложил мне вернуться в «Спартак», признав, что мой «уход» из команды был ошибкой. Тогда я первый и последний раз сказал ему «нет», и на этом та история закончилась. — Сколько раз вы жалели о том, что тогда не вернулись в родной клуб? — Никогда не жалел. Всегда был принципиальным человеком. Не давал спуску никому и в первую очередь самому себе. На протяжении всей моей карьеры мне это чаще мешало, но я всегда оставался самим собой. К тому же — о чем мне было жалеть? Я оказался в отличной команде, в которой со временем стал одним из лидеров. — Скажите, был ли у вас в жизни момент, когда из-за проявленной принципиальности вам было особенно тяжело сдержаться? — Характерный эпизод случился в то время, когда я играл в Австрии. Моим соседом был один мужчина. Он узнал, что я русский, и постоянно зазывал меня в гости. При этом делал акцент на том, что хочет со мной выпить. Я могу себе позволить расслабиться, но только тогда, когда есть возможность. Долго я ему отказывал, но потом стало как-то неудобно, и я пошел к нему домой. Разговорились. И оказалось, что он участник Великой Отечественной Войны, только воевал он за фашистов. Помню отчетливо, у него был перстень на пальце с пулей. Как он объяснил мне, что это русская пуля. Ее из него в госпитале вытащили, и он на память себе решил колечко сделать. А теперь представьте мое состояние. Мы-то в Союзе росли во времена не мнимого, а настоящего патриотизма, подкрепленного любовью к своей Родине и искренней гордостью за страну. Все, что связано с войной, для меня святое. У меня мама до Берлина дошла. А этот дядя сидит и рассказывает мне, как он стрелял в русских солдат. Я каким-то чудом его не разорвал. Непонятно как, но сумел взять себя в руки. Он, кстати, понял, какие чувства к нему я испытываю, и поумерил свой пыл. Начал объяснять мне, что он был обыкновенным солдатом и просто подчинялся приказам командования. — Уже по ходу тренерской карьеры история расставаний со «Спартаком» была продолжена. И самым обидным, как мне кажется, получилось последнее. В 2014 году руководители клуба приняли решение, что команда пропустит сезон. Многие думали, что как только «Спартак» вернется в элиту, вы продолжите выполнять свои обязанности. На деле же все вышло иначе. Вы не пытались выяснить, почему все так произошло? — Я позвонил одному из новых руководителей и в открытую спросил его: «А что, Канарейкин как работник клуба вам не интересен?» На что получил ответ: «Пока нет». Было очень неприятно. — А что напрягало сильнее — то, что не продолжили работать главным тренером, или то, что в очередной раз вы оказались не нужны своему родному клубу? — Буду говорить за себя. В ноябре 2013 года, когда объявили о сокращении финансирования, меня позвали в Ярославль. Мне предлагали контракт до конца сезона с возможностью продолжения сотрудничества. Но я отказался, потому что не мог бросить «Спартак». Не в моем характере ходить в белом фраке, когда все по уши в грязи. К тому моменту команды как таковой уже не было. Многие хоккеисты, представители персонала и некоторые руководители покинули клуб. У нас даже не было возможности полноценно тренироваться. Мы собирались перед игрой, проводили поединок и прощались до следующего матча. По ходу того сезона я стал подпускать к играм в КХЛ большую группу молодых хоккеистов. А весной 2014 года молодежная команда «Спартака» выиграла главный трофей МХЛ — Кубок Харламова. Я все это говорю к тому, что, несмотря на отсутствие нормальных условий для хоккейной деятельности, обусловленное проблемами с деньгами, работа тренерским штабом первой команды была проделана серьезная. Мы, по сути, каждый день находились на передовой, так как болельщики продолжали нас поддерживать, при этом на все их претензии и упреки в адрес клуба приходилось реагировать нам, людям, которые сами оказались в безвыходном положении. Тихонов предпочитал своих — Знаю достаточно много примеров, когда хоккеисты не играли за молодежную сборную, но потом долго и удачно выступали за национальную команду. У вас получилась обратная история. Вы брали золото юниорского и молодежного чемпионатов мира, но за первую сборную СССР не провели ни одного матча. Почему так получилось? — У каждого своя дорога. Возможно, и я сам где-то что-то сделал не так, хотя я очень доволен тем, как сложилась моя карьера. По прошествии времени вспоминается один случай. Два года я служил в армии, выступая за СКА МВО. За несколько дней до моей демобилизации после одной из тренировок ко мне подходит наставник нашей команды Олег Зайцев, легендарный в прошлом защитник сборной СССР, и говорит мне, что со мной хочет побеседовать Анатолий Тарасов. Когда я подошел в нашему знаменитому тренеру, то услышал от него то, что, собственно, и ожидал услышать. Он сказал мне: «Молодой человек, у вас есть очень хорошая возможность попробовать свои силы в великом клубе ЦСКА». Я поблагодарил его за внимание к моей персоне, а потом сказал, что со дня на день заканчивается срок моей службы в армии и я сразу же собираюсь пополнить состав своей родной команды «Спартак». На том и разошлись. В следующем году в газете появилась статья, суть которой заключалась в том, что защитник Канарейкин плохо катается спиной вперед. Я никого ни в чем не обвиняю, но, с другой стороны, глупо отрицать, что в нашем хоккее были силы, которые определяли векторы его развития. Естественно, что отдельным представителям этих сил очень не нравилось слышать в ответ слово «нет». — Здесь все понятно, но потом сборную СССР возглавил Виктор Тихонов, а главный тренер «Крыльев Советов» Игорь Дмитриев работал у него помощником. При таком положении дел он, наверное, мог бы похлопотать за вас. — Игорь Ефимович как-то разоткровенничался со мной. Он сказал, что несколько раз предлагал Тихонову мою кандидатуру для участия в том или ином турнире, но Виктор Васильевич, по словам того же Дмитриева, раз за разом предпочитал звать в сборную других игроков, которые были моложе меня и которых он хорошо знал по совместной работе в ЦСКА. — Насколько сильно вас задевала такая действительность? — Хандры точно не было. Но недовольство присутствовало. С одной стороны, я понимал, что за первую сборную играют суперигроки той эпохи. Ведущие защитники мирового хоккея. Но в то же время я сам провел несколько очень сильных сезонов за «Крылья Советов», поэтому даже по прошествии времени я понимаю, что если бы тогда мне поступило приглашение играть за сборную СССР, то получил бы я его не за красивые глаза и веселую фамилию. С другой стороны, нет худа без добра. В 1985 году мне исполнилось тридцать лет, я был в команде одним из самых опытных и понемногу стал готовить себя к тренерской работе. А так как Игорь Дмитриев часто уезжал в командировки с первой сборной, то клуб он оставлял на своих помощников и на нас — ветеранов. В такой ситуации у меня появилась хорошая возможность применять накопившиеся знания на практике. Мы тогда очень серьезно работали с молодежью «Крыльев Советов». Сергей Пряхин, Юрий Хмылев, Сергей Немчинов, Сергей Харин и другие представители того поколения в итоге уехали в НХЛ. — Как известно, от судьбы не уйдешь. На рубеже веков вы все-таки поработали в одной команде с Виктором Тихоновым. — Тогда, в 1999 году, сложилась непростая ситуация. Мне и группе хоккеистов по неспортивным причинам пришлось покинуть «Крылья Советов». А если вы помните, то тогда в отечественном хоккее существовали два армейских коллектива. Команда под руководством Виктора Васильевича выступала во второй по силе лиге российского хоккея и постоянно испытывала кадровый дефицит. Так вот «крыльевские» ребята пополнили состав «тихоновского» ЦСКА, а мне было предложено место в тренерском штабе. Но я был вынужден отказаться. — Почему? — Помощниками у Виктора Васильевича были Владимир Попов и Виктор Кузькин. Люди работали в клубе уже много лет, поэтому я посчитал для себя не совсем правильным разбивать привычный уклад жизни команды. — И все же один сезон вы в ЦСКА отработали? — Все правильно. Через некоторое время Виктор Кузькин уехал тренировать самарский ЦСК ВВС. А Виктор Тихонов сделал мне еще одно предложение, и в этот раз я ответил согласием и со спокойной душой встал на лавочку. Мешок с вещами — Дейв Кинг, который тренировал магнитогорский «Металлург» и у которого вы так же работали в качестве помощника, написал книгу «King of Russia». Вы ее читали? — Конечно. — Ну и как? Можно верить изложенному? — Споры относительно его писательского творчества не утихают до сих пор. От себя могу сказать, что практически все из написанного — правда. — Даже так? — Золотые рыбки в бассейне у господина Величкина точно плавали. — О ваших отношениях с этим человеком можно писать отдельную книгу. Вы вместе выигрывали золото национального чемпионата, но уже через полгода он отправил вас в отставку. Потом Геннадий Иванович устроил цирк около раздевалок «Арены-Мытищи», когда обвинил вас в том, что вы напали на него с целью свести с ним старые счеты. Если вам когда-нибудь доведется встретиться с ним, вы пожмете ему руку? — Без проблем. Более того, мы уже виделись после всех памятных событий, но до разговора дело не дошло. Поймите, что у меня с ним были чисто профессиональные отношения. Все мои поступки были у него на виду. Он не может предъявить мне претензии относительно моего поведения, у него нет никаких оснований подозревать меня в раскручивании закулисных интриг. А вот у меня к нему вопросы остались. — Наблюдая за игрой «Металлурга» три последних сезона, я поймал себя на мысли, что, возможно, наступило время, когда высшее руководство клуба, удовлетворив свои амбиции крупными победами, просто устало от большого хоккея. — Все познается в сравнении. В Магнитогорске, с одной стороны, работать всегда было очень сложно, а с другой — безумно интересно, так как задачи всегда ставились максимальные. Когда я был тренером «Магнитки», если команда проигрывала два матча кряду, то мешок с моими вещами уже стоял около двери тренерской комнаты. А в прошедшем сезоне «Металлург» выдавал серии по четыре и пять поражений подряд, и при этом нам рассказывали о том, как все будет хорошо. Вот и делайте выводы. Стоп-кран для Вуйтека — Бесспорно, что чемпионство с «Магниткой» — это главное достижение в вашей карьере. Но первую тренерскую победу вы одержали в 2002 году. Тогда вы входили в тренерский штаб «Локомотива», который возглавлял Владимир Вуйтек — первый иностранный тренер в истории нашего хоккея. В том сезоне ваша команда не потерпела в плей-офф ни одного поражения. Пристально наблюдая за ярославской командой, мне почему-то всегда казалось, что за внешним скрываются шекспировские страсти. — Так было везде и всегда. Проблемы как возникали, так и будут возникать. Причем вне зависимости от того, что это за команда и какой в ней микроклимат. Большие задачи порождают большую ответственность, которая практически всегда сопряжена с потерей огромного количества нервных клеток. Не каждый в такой ситуации может сохранять хладнокровие. Тогда в Ярославле собрались классные игроки. Вуйтек сумел найти к ребятам правильный подход, и результат не заставил себя ждать. Что же касается вашего вопроса, то сразу скажу, что Володя — нормальный мужик, но поначалу он оказался не готов работать в наших реалиях. — Никогда бы не подумал. — Ни для кого не является секретом, что президент «Локомотива» Юрий Яковлев — человек достаточно сложный. На первых этапах совместной работы между руководителем и главным тренером во время общения возникали сложные моменты, которые Вуйтек не понимал и не принимал. Более того, два раза он был полон решимости бросить все и уехать обратно в Чехию. — Почему не уехал? — Я, как мог, успокаивал его и объяснял ему, что у нас в стране именно таким образом строятся отношения между боссом и тренером. Уже со временем Володя пообвыкся и на некоторые моменты стал реагировать менее остро. Самое главное — у него был очень хороший контакт с командой. В этом я, как мог, помогал ему на протяжении всего сезона, который стал для нас золотым. Судейский сплав — Складывается интересная картина. «Спартак» и «Крылья Советов» — родные сердцу клубы. С «Магниткой» и «Локомотивом» вы выигрывали чемпионат страны. Получается, что самое горькое разочарование в карьере вы испытали, будучи главным тренером «Химика»? — Сто процентов. Тогда мы с командой очень сильно выглядели в регулярном чемпионате. А в плей-офф нас сплавили судьи. — Это достаточно громкое заявление. — А как по-другому? За двенадцать секунд до конца основного времени ключевого матча стартовой серии против «Северстали» мы пропустили решающую шайбу, а судьи в ходе той атаки не заметили полутораметровый офсайд у Йозефа Страки. После окончания поединка на видеокубе арены еще долго крутили этот момент. — Представляю, сколько всего вы наговорили арбитрам. — А что толку. Дело-то уже сделано. Главный судья Александр Поляков абсолютно по делу переложил всю ответственность на линейного арбитра Алексея Раводина. А тот в нашей тренерской долго извинялся и просил не губить его карьеру. А что мне думать о его будущем и какой прок от его извинений, когда в сложившихся обстоятельствах меня самого могут убрать в любой момент? Вот из таких моментов и складывается хоккейная жизнь. Мало того что не спишь по ночам из-за своих ошибок, так еще и со стороны каждый норовит ударить тебя обухом по голове. Пройти через все тяготы и невзгоды с высоко поднятой головой — это и есть тот главный постулат, который на протяжении всей моей жизни является для меня определяющим.