Премьер другим наука. Как Уинстон Черчилль ворвался в историю и наделал дел
30 ноября 1964 года у дома, расположенного на Гайд-Парк-Гейт, 27, собралась толпа. К окну подвезли человека в инвалидном кресле. Он поднял руки и пальцами показал букву V.
Толпа взревела от восторга – большего ей было не надо. Большего старик, которому в тот день исполнилось 90 лет, собственно, уже и не мог: семь инсультов сделали своё дело. В январе случился восьмой удар. Вскоре Черчилль испустил дух.
Уинстон жаждет крови
Детство Уинстона Леонарда Спенсера Черчилля, родившегося 150 лет назад, было типичным для отпрысков британской знати. Воспитание представителя герцогского рода родители переложили на няню, и тот быстро осознал своё особое происхождение. Даже со взрослыми он общался свысока, за что был неоднократно порот розгами в школе. Впрочем, это абсолютно не приучило Уинстона к покорности. Отвратительный ученик и к тому же болезненный мальчик разочаровал родителей тем, что не потянул престижный Итон. Довольствоваться пришлось колледжем Хэрроу – позорный факт для сына лорда.
Перспективы рисовались нерадужные, но в какой-то момент у Черчилля проснулись задатки репортёра, и он оказался на Кубе в качестве военного корреспондента «Дейли телеграф». Отточив мастерство владения словом, Уинстон ринулся было в политики, но проиграл выборы в парламент. Тогда он отправился освещать войну с бурами, сумев выбить себе оглушительный гонорар. Поездка пошла не по плану (угодил в плен), но по её итогам Черчилль таки ворвался в политику (сбежав из плена, он примкнул к армии, домой вернулся героем и легко избрался в палату общин).
Став в 1908 году министром торговли и промышленности, он начал продвигать социальные реформы. В частности, по его инициативе в Британии впервые установили нормы продолжительности рабочего дня и оплаты труда. Впрочем, «защитником прав рабочих» Черчилль побыл недолго: через пару лет его сделали главой МВД, и он стал жестоко подавлять любые манифестации. Так, на разгон забастовки портовых работников и моряков Черчилль бросил морских пехотинцев, разрешив тем применять оружие. Когда же страсти удалось погасить путём переговоров, он с сожалением отметил: «Было бы лучше задать им хорошую трёпку».
«Уинстон настроен решать дела «залпом картечи», безумно наслаждается, прокладывая на карте маршруты движения войск... выпускает исступлённые бюллетени и жаждет крови», – дал характеристику политику его друг Чарльз Мастерман. Фанатизм Черчилля настолько пугал, что его убрали из МВД и предложили пост первого лорда Адмиралтейства.
От ненависти до союза
В годы Первой мировой Черчилль нашёл себе новую цель – любой ценой подавить революцию в России. Выход русских из войны бесил Черчилля – он понимал, что это повышает цену войны для самой Британии. К тому же жажда расправы над смутьянами никуда не делась. Однако идею масштабной военной интервенции в Россию, с которой носился Уинстон, в Лондоне не поддержали.
Точно так же Черчилля бесила политика умиротворения Гитлера, что было редкостью в среде британской аристократии. После «мюнхенского сговора» 1938 года, обращаясь к премьер-министру Чемберлену, Уинстон заявил: «У вас был выбор между войной и бесчестьем. Вы выбрали бесчестье и теперь получите войну». В мае 1940-го он уже подвинул Чемберлена на этом посту.
Новость о нападении Германии на СССР Черчилль встретил с облегчением – это означало, что удара по Британии не будет, пока Гитлер не справится со Сталиным. А значит, нужно было сделать всё, чтобы Союз продержался дольше.
Если для сохранения Британской империи нужен союз с большевиками, значит, этот союз будет – такой ход был вполне в духе Черчилля. Вот только здесь он обнаружил, что с другой стороны доски с ним играет гроссмейстер того же уровня. В 1942 году во время визита Черчилля в Москву Сталин попенял ему на то, что идея второго фронта зависла в воздухе. Черчилль обиделся, напомнив, что в 1940 году англичане воевали в одиночку, а СССР стоял в стороне. Сталин парировал: реальным противостоянием можно считать только войну в воздухе, в то время как на земле британцы бездействовали. Черчилль уже было приготовился к скандалу, но Сталин его снова удивил, сменив тон на дружеский...
Затеяв «немыслимое»
В фильме «Свой среди чужих, чужой среди своих» герой Михалкова, главарь банды, глядя на оказавшихся рядом с ним белого и красного, произносит: «Да, хорошая у нас компания!» Триумвират Черчилля, Сталина и Франклина Рузвельта был примерно таким же: единой целью были объединены представители разных систем, которым предстояло не просто разгромить фашизм, но и определить контуры нового мира. И этот «раздел мира» был отнюдь не простым.
Особым камнем преткновения для Черчилля и Сталина был «польский вопрос». В Лондоне находилось правительство Польши в изгнании, которое британский премьер всячески поддерживал. По меньшей мере до того, пока его глава Владислав Сикорский не стал требовать от Черчилля разрыва с СССР. Существует даже легенда: когда советские войска вошли в Польшу, Сталин отправил Черчиллю свой портрет с намёком на то, что вопрос решён. Так или иначе, «английские поляки» не оправдали надежд Черчилля, и он в итоге согласился с доминированием «советских поляков».
В конце войны и Сталину, и Рузвельту пришлось уже осаживать неистового Уинстона. Британец рвался разделить Германию на мелкие государства без права на восстановление. Коллеги по коалиции убедили его, что он перегибает.
Но не успели отгреметь последние залпы в Европе, как Черчилль сочинил «Немыслимое» – план нападения на Красную армию с использованием войск вермахта. Тут премьера притормозили британские генералы, уверенные в том, что победы такой вариант не сулит, а вот большие проблемы – запросто.
В мае 1945 года Черчилль в ореоле победителя сенсационно проиграл парламентские выборы. Он опять перегнул – во время предвыборной кампании заявил, что «лейбористы, придя к власти, будут вести себя как гестапо». Такие сравнения британцам пришлись не по вкусу.
Но отказываться от главной роли Уинстон не планировал. 5 марта 1946 года он произнёс знаменитую фултонскую речь («Никто не знает, что Советская Россия и её международная коммунистическая организация намерены делать в ближайшем будущем и есть ли какие-то границы их экспансии»). А через пять лет, снова прорываясь к власти, выразил готовность бросить вызов Кремлю. Гендиректор The New York Times Джулиус Окс Адлер, беседовавший с ним, писал: «Черчилль заявил, что, будь он премьер-министром и сумей заручиться согласием нашего правительства, он бы предъявил России ряд условий... в форме ультиматума. Русские бы отказались, и тогда следовало проинформировать Кремль, что, если он не передумает, мы сбросим атомные бомбы на 20 или 30 городов... Определённо, после третьего удара паника возникнет не только среди гражданского населения, но и в Кремле, и тогда наши условия будут выполнены». Американцы посчитали, что Черчилль свихнулся.
Вместо эпилога: «Надеюсь, что нет»
Тем не менее осенью 1951-го Черчилль вновь стал премьер-министром. Правда, от того его прежнего мало что осталось. Там был такой набор болезней, что даже соратники советовали подумать об отставке. Он долго отбивался, но в 1955 году сдался. Через 10 лет финалом стало не «Немыслимое», а «Надеюсь, что нет» – так называлась операция по проведению похорон Черчилля, которую планировали 12 лет. Сам политик этими планами не интересовался. Единственное, о чём попросил, – чтобы на похоронах играл живой оркестр.