Азгар Шакиров: «Про Казань я все время говорю, что это русский город»
Отметивший 80-летие легендарный артист театра им. Камала об отношении татар к искусству, будущем нации и секретах долголетия
Вчера, 22 февраля, отметил круглую дату народный артист РСФСР Азгар Шакиров, который давно известен публике не только в качестве одного из «щепкинцев» в труппе главного национального театра РТ, но и как общественный деятель, публицист, болеющий за свой народ. «БИЗНЕС Online» встретился с ним накануне юбилея и поговорил о новых темах, которые пришли в татарский театр, Казани полувековой давности и слизанных режиссерами идеях.
«НЕ ПОМНЮ, ЧТОБЫ ТАКИЕ ТЕМЫ ВООБЩЕ В НАШЕМ ТЕАТРЕ ПОДНИМАЛИСЬ»
— Азгар-абый, в этом театральном сезоне вы очень удивили своей работой в новом спектакле Фарида Бикчантаева «Туман», где ваш герой всю жизнь мучается от того, что когда-то почувствовал влечение к представителям своего пола. Не было ли сомнений, а стоит ли мэтру татарского театра в канун 80-летия браться за такую роль?
— Эти вопросы мне многие задают: почему мне дали такую роль, зачем я согласился на старости лет… Но такова наша работа: режиссер дает роль, которую необходимо исполнить, ты сам не выбираешь. Если бы был выбор, возможно, и не согласился.
Но могу одно сказать, я не играл человека, который впадает в грех. И спектакль «Туман» не о интимных отношениях мужчин, а о трагедии, в данном случае, моего героя, который не может жить с женщиной. Я сделал все, чтобы показать эту трагедию, а это уже совсем другое. Мы не рекламируем гомосексуальные пары, а говорим о человеке, рожденным таким и мучающимся, страдающим. Задача актера — раскрыть своего героя, если ты себя считаешь талантливым артистом… Но я не припомню, чтобы кто-то из татарских артистов до меня играл в театре такую роль, не помню, чтобы такие темы вообще в нашем театре поднимались.
— Вообще, как вам сам проект «Молодежный вторник», насколько удачным показалось обращение театра им. Камала к нашей современной российской жизни и социальным проблемам?
— Для меня это что-то новое. Три спектакля, поставленные тремя режиссерами (два ученика Фарида Бикчантаева и он сам), три драматурга — все женщины. Когда такое еще было в нашем театре? это событие! За 60 лет работы я такого еще не видел.
Да, во всех произведениях прослеживается социальный мотив. Пожалуй, мы многие из этих вопросов на своей большой сцене вообще не поднимаем. В том же «Тумане» речь идет о том, как женщина ищет свое счастье и как в поисках этого счастья совершается трагедия, убийство родного человека. Или другой спектакль — о ребенке-аутисте, я такого до этого не видел. Почему у нас в России не помогают страдающим аутизмом, зачем собирают деньги на лечение, почему власть не берет на себя все расходы? Это же должно делать государство, у родителей таких больных нет денег на лечение. Что касается третьего спектакля «Парковка», то там речь идет о том, как непросто жить в этом мире.
Вот такие сложные темы подняли в малом зале нашего театра. Разница между тем, что идет на большой сцене и малой, очень большая. Там другие связи, там работают другие театральные формы. Все режиссеры старались внести что-то новое в «Молодежный вторник» и, я думаю, такие вещи нужны театру, чтобы расти.
— Может, такие проекты и постоянное общение на сцене с молодежью и обеспечивает творческое долголетие вам, легендарным «щепкинцам» Камаловского театра?
— Конечно, мои взгляды на жизнь и искусство были сформированы уже давно, помню игру старых артистов, эти вещи впитались в мою кровь. Поэтому не могу сказать, что полностью принимаю видение молодых. Я уверен, если ты хочешь привнести что-то новое в театр, то для начала сам должен понять смысл произведения, объяснить, почему эта новизна необходима. Есть в России такие режиссеры, которые смотрят в интернете чужие спектакли и «слизывают» оттуда идеи. Но даже в Москве и Санкт-Петербурге это зрителю надоело, они хотят оригинальных идей.
А современные режиссеры средней руки, копируют чужие идеи, чаще всего европейские, немного их переделывая, хотят выставить себя талантами. Дескать, мы не отстали, используем современные методы. Но мне кажется, только после того, как ты понял душу своего народа, своих людей, нации, осознал всю суть, ты можешь предлагать что-то новое в искусстве.
«ЕСЛИ НЕ НАУЧИШЬ СЕБЯ ПОДЧИНЯТЬСЯ КОЛЛЕКТИВУ, ТЕБЯ ЖДЕТ БОЛЬШАЯ ТРАГЕДИЯ»
— На 26 февраля назначен ваш юбилейный вечер в родном театре. Что это будет?
— Обычно на таких вечерах артисты играют отрывки из спектаклей, в которых сами участвовали, и это очень хорошо получается, публика встречает с восторгом. Но я не люблю такой формат, еще не разу свой юбилейный вечер не составлял из собственных театральных ролей. Я сам придумываю темы для таких встреч. Один раз я делал Чингизхана, в прошлый раз посвящал вечер матери. Как раз тогда и дал себе слово, если доживу до следующего юбилея, то посвящу его отцу. Такие вечера, если они проходят в стенах академического театра, не должны опускать планку, приходит внимательный зритель, начитанный, насмотренный.
Что думаю о своем возрасте? Я раньше предположить даже не мог, что доживу до 80 лет. И сейчас, когда тебе об этом говорят, начинает кружиться голова. Раньше даже не задумывался о таком, никак не могу себя принять 80-летним.
— Вообще, если бы вас попросили в паре абзацев описать свою актерскую автобиографию, что бы вы написали?
— Я про себя уже много писал, даже книгу издал, еще раз повторю: наша профессия очень трудна и сложна, ты должен уметь подчиняться. Это тебе не петь на эстраде, где, если у тебя есть голос, спокойно выходишь, поешь, гастроли организовываешь. Театр — это коллективная работа, здесь в одиночку ничего не сделать. Каким тебя видит в постановке режиссер, какую роль дает… Мы же как на заводе, работаем каждый день: репетиции, спектакли. Если не научишь себя подчиняться коллективу, тебя ждет большая трагедия, ты останешься в стороне от своих товарищей. Но только, когда ты находишься среди друзей, будет легко.
Правда, когда я выбирал эту профессию, не думал еще ни о чем. Никогда не слушал радио, не видел своими глазами театр, певцов живьем не слышал, не понимал, что такое искусство. Не знал всего этого в 16 лет. Сейчас молодежь все видит по телевизору, в интернете, они в сто раз лучше знают об этой профессии. В одном уверен, артисту должен помогать бог, а в душе у зрителя должно быть ощущение, что артист талантлив.
— Сколько вы играете сейчас спектаклей в месяц? Могли бы работать больше?
— Сейчас я участвую в 5-6 спектаклях, но как я могу сказать, мог бы еще больше играть или нет? Слава богу, память еще хорошая, тьфу-тьфу, чтобы не сглазить, в нашей профессии все-таки на память надо знать десятки страниц текста. Второе, нужно здоровье и энергия. Если у артиста нет здоровья и энергии, он не должен в 80 лет выходить на сцену. Но, если ты можешь держать зрителя, веришь в это, публика никуда не денется, не уйдет из зала, будет следить за тобой. Только в этом случае нужно в 80 лет выходить на сцену.
И, на моей памяти, в нашем театре раньше не было актеров, которые бы выходили на сцену в таком серьезном возрасте. Фуат Халитов, Габдулла Шамуков, Шаукат Биктемиров — они все где-то до 70 лет служили в театре. Но мои товарищи — Ринат Тазетдинов, Наиль Дунаев, Равиль Шарафеев — очень талантливые люди, они в строю и в 80.
— Равиль-абый вспоминал в интервью «БИЗНЕС Online»: »Когда вернулись в Камаловский театр после учебы в Москве, тогдашним корифеям было 50 лет, нам они казались солидными старцами, могли себя так держать. А мы остались 80-летними детьми, ходим и валяем дурака».
— Так оно и есть, я и сам понял, что мне исполнится 80 лет только недавно, когда все окружающие стали об этом говорить.
— А вообще ни приходило мыслей оставить сцену, дескать, пусть меня все запомнят молодым и красивым?
— Таких мыслей не было. Когда умирает 30-40 летний актер, это трагедия, зритель говорит: какого талантливого актера не стало, жалко! А, если, дожив до 80 лет, ты не доказал свой талант, то скажут, ну, играл свое, отжил, да и смерть не такая трудная. На следующий год исполняется 60 лет, как мы пришли в театр, — это целая жизнь…
«АКАДЕМИЧЕСКИЙ ТЕАТР — ЭТО ТАКАЯ ГЛУБОКАЯ ВЕЩЬ, НЕ НАДО МЕНЯТЬ ЕГО СУТЬ»
— Какие работы в театре Камала вы считаете главными для себя?
— Любой артист каждую свою работу считает важной. Во мне было чувство нации, я не смотрел на то, какая роль — большая или маленькая. Я всегда думал: вот в этом спектакле смогу ли поднять вопросы, беспокоящие татарскую нацию, чем живет наш народ, каким должен быть татарин? Вот такие мысли были заложены в пьесах, которые ставили в нашем театре, — это действительно глубокие пьесы. Например, «Бичура» — почему исчезает этот народ, почему деревня исчезает. Возьмем, «Ахырзаман», там была высказана мысль: если социализм пойдет таким же путем, которым мы сейчас идем, его ждет крах.
Вы можете сказать, если жизнь в современной России так пойдет дальше, нас ждет крах? Не можете. Я хочу сказать, что, играя в таких спектаклях, получал удовольствие. И были серьезные мысли, которые я хотел передать через образы. Но, к сожалению, зритель приходит в театр больше отдохнуть.
— Есть такие спектакли в репертуаре театра, которые вы любите пересматривать, сидя в зрительном зале?
— Такого, чтобы много раз пересматривать, нет. А вот, когда старые спектакли заново ставят, их мы смотрим. Сейчас поставили «Угасшие звезды», ранее вернули «Голубую шаль»… Вообще, все постановки своего театра мы смотрим в зрительном зале, всегда собираемся на премьеры, так приучены.
— Согласны, что актерская школа Камаловского сохраняется, несмотря на смены поколений?
— У каждого театра есть своя аура и особенности игры, потому что без этого не будет академического театра. Почему нас, стариков, держат? Театр ведь любит молодых, таков неписанный закон. Но в академическом театре многое передается человеческим духом. Я наблюдал за нашими прославленными артистами, их приемы, манеры держаться, говорить, стоят перед глазами. И эта школа передается из поколения в поколение. Академический театр — это такая глубокая вещь, не надо менять его суть, ты должен только дальше развивать, раскрывать глубокий смысл. Естественно, что сейчас нельзя ставить спектакли также, как 30 лет назад. Но важно помнить, что в наш театр заложен национальных дух, его нельзя уничтожать.
«МЫ ПРИВЫКЛИ НА СВОЙ НАРОД СМОТРЕТЬ РУССКИМ ВЗГЛЯДОМ»
— Можно ли сравнить культурную жизнь Казани с тем, что было полвека назад?
— Вы знаете, когда-то Казань была самым грязным городом Советского Союза, проходя возле озера Кабан, люди задыхались от запаха, который от него исходил. Государство так издевалось над городом. Но одновременно культурная жизнь была на высоком уровне, помню, как в 1957 году в Москве я первый раз в жизни смотрел во время декады ТАССР татарский театр и увидел эту самую культурную жизнь Казани. Люди, чтобы посмотреть спектакль «Голубая шаль», разбивали окна, приходилось народ пропускать с помощью конной милиции. Если бы искусство не было на таком высоком уровне, разве люди рвались бы так на спектакли?
Я смотрел на игру туркменских, узбекских, азербайджанских, казахских актеров, по сравнению с ними уровень нашего татарского академического театра ощущался. Но ведь наш народ не привык принимать артиста, так как религия учила: если вы, бросив мечеть, будете ходить в театр, то вас ждет божье наказание. А ведь все артисты были выпускниками медресе, коран-хафизами… Русские говорили: «Смотрите, идет великий актер, гордость русского народа». А татары что: «Смотри, идет паяц, он другой работы не нашел себе, кроме как быть клоуном-посмешищем».
Сколько времени понадобилось, чтобы татарам объяснить важность искусства… Я, увидев татарский театр поразился, в Большой театр, где шли татарские спектакли не было билетов. То было время расцвета нашей национальной культуры, она в конце 1950-х достигла высшей точки. Да, Казань была грязным, неприметным городом, но те, кто занимался искусством, литературой, достигли серьезного уровня.
В самой Казани билеты на спектакли театра имени Камала были дефицитом. Тогда так было, хотя и сейчас, слава Аллаху, народ ходит.
— Но татары, помимо всего прочего, теперь предпочитают говорить по-русски, а не на родном языке.
— Нашему народу впитали такую вещь: если ты говоришь по-русски, то станешь чуть ли не академиком, ученым, большим человеком. А я говорю, что в таком случае все бы стали академиками. Но не может стать человек талантливым, великим, лишь зная язык. А сейчас родители радуются, мол, наш ребенок так хорошо говорит на русском языке, а родную речь даже не знает. Вот так нас воспитала народы наша страна, некоторые этносы вовсе исчезли. Их языка не стало, от них осталось только название, да и нам это тоже грозит…
Что касается театра, то мне много приходится выступать, объяснять людям, а они все равно не понимают… Мне очень больно, когда в татарском театре разговаривают по-русски, задумываешься, а есть ли они вообще, татары, особенно в столице Татарстана. Про Казань я все время говорю, что это русский город. Москва, Санкт-Петербург, Казань — главные города Российской империи, Киев ведь в этот список не входил. Императорские театры, императорские университеты… Все эти вещи постепенно растворяли татар и уменьшали уважение татар к своей нации. Я до сих пор не видел соотечественника, который до конца бы понял свою нацию. Мы привыкли на свой народ смотреть русским взглядом.
«КТО ДЕРЖИТ СЕБЯ В ФОРМЕ, ТОТ ОБЫЧНО БЫВАЕТ ДОЛГОЖИТЕЛЕМ»
— Например, в театре кукол «Экият» так и говорят, что ставят больше спектаклей на русском языке, потому что на татарские нет спроса.
— Потому что детей учат на русском языке, вот они и не приходят. Пусть дают спектакли на русском, но в наушниках должна звучать татарская речь. В таком случае у юного татарина зародится мысль: а это ведь наши куклы, моих родителей. Каждый русский спектакль нужно давать с переводом на татарский язык. Надо с детства приучать к этому, мы не можем ждать каши манной, а ведь мы ждем как с небес нам она свалится.
Что касается татарских актеров, то больших талантов много не бывает в любом поколении. Мы из Москвы приехали 23 человека, из них 7 стали артистами, а это для театра очень много — ведь у нас маленький коллектив. Я знаете, что заметил, во многих городах, например, в русских театрах главные роли исполняют татарские артисты. Если талантливого человека не будут поддерживать в Татарстане, каждый перспективный актер уйдет в русский театр и не будет себя посвящать национальному искусству. Вот эта самая большая трагедия.
— Не боитесь, что нынешнее юное поколение татарских актеров станет последним в истории татарского театра?
— Нет, я вот принимал участие в Джалилевских чтениях, там приняло участие 6,5 тысяч детей, которые читают произведения поэта-героя на татарском языке. Среди них есть такие талантливые, так они читают стихи! Намного лучше, чем татарские дети в Казани. А это дети из Челябинска, Сахалина, Владивостока. Их надо привлекать, заинтересовывать, поддерживать. Нет слов, это должно делаться государством, не только в Татарстане, но и за пределами республики! Это должны делать мы, Москва нам этого делать не станет. Когда я слушал этих детей, то поймал себя на мысли: татар не смогут так быстро стереть с лица земли. Язык быстро не исчезнет, я восхитился этими детьми, как они читают наши стихи, живя где-то на краю земли. Значит их правильно воспитали родители, учителя. Какой они нам показывают пример татарам, живущим в Татарстане!
Я думаю, что и после нас театр останется, даже, если исчезнут татары. Понятие «татарский театр» останется, потому что это совсем другой прием в искусстве, да у нас есть и другие приемы, ведь мы учились по системе Станиславского, но у татарского искусства есть свое внутреннее восприятие и приемы. А они всем народам интересны. Мы были в Лондоне, Китае, Америке. Мы играем на татарском языке, а зритель получает от этого удовольствие, находит себе пищу для души. Нет, не исчезнет татарский театр, он так устроен.
— Есть ли у вас какие-то секреты долголетия. Как прожить до 80 лет?
— Ничего не делаю, в еде себя не ограничиваю. Русские говорят, что талант не пропьешь, нас так учили. Потом Аллах дал мудрость, мы от этих вещей избавились. Единственный закон долголетия: если у тебя есть работа, ты все время должен быть в форме. Вот эта вещь — хочешь ты или не хочешь — держит тебя в форме. А кто держит себя в форме, тот обычно бывает долгожителем. Почему? Потому что ему надо работать, а тот, кто хочет работать, будет жить долго.
В нашей профессии организм должен быть крепким. Бывает такое, я болею, но прихожу в театр, выхожу на сцену. Начинаю играть — у меня ничего не болит. После спектакля выхожу и не остается никаких сил. Это у любого артиста так. Такова наша работа, мы всегда ждем роли, другие обычно не хотят работать, а мы, артисты, любим работать, хотим, никто нас не заставляет. Мы, как рыбаки, которые мечтают, ах, попалась бы большая рыбка, вот так и у артиста проходит жизнь. Я — не исключение.