«Чтобы работать травести, нужно очень много денег». Интервью с Региной Шейк — травести, медбратом и самой сексуальной лосиной ногой Казани
Регина Шейк — медбрат и травести-артист, выступающий с шоу-программой в одном из казанских клубов. Бывает, что после ночи танцев перед публикой на каблуках и в колготках ему надо на работу в больницу: там он надевает противочумной костюм и спешит к коронавирусным больным, стараясь следить за тем, чтобы не говорить о себе в женском роде. Специально для «Ножа» Анастасия Каркоцкая поговорила с Региной о его призвании, профессии и отрицательном отношении к гей-пропаганде, а также о травести войнах, татарском гей-пляже и других интересных вещах.
— Ты живешь в Казани уже несколько лет, а откуда ты приехал?
— Я родом из Котласа, это маленький город в Архангельской области — там я закончил школу, медицинский колледж, а потом поступил в мединститут в Архангельске. Я рано начал зарабатывать: устроился в реанимацию фельдшером, поэтому институт постепенно ушел на второй план.
Мне было лет девятнадцать-двадцать, когда я поселился в общежитии. А поскольку меня оторвали, как говорится, от маминой сиськи, я оказался в ситуации, когда передо мной открылись все дороги, всё доступное и недоступное. Моего соседа по комнате тоже звали Артемом. Мы с ним не ладили, не ладили, а потом так получилось, что стали жить вместе. И в двадцать лет я понял, что я гей.
— А до этого как было?
— Может, и так же, но в Котласе в 2000-х быть геем — это как-то не очень.
— А в Архангельске ничего?
— Архангельск — все-таки столица Поморья, столица Севера!
Мой сосед закончил институт и должен был ехать домой, в город Ухта — это далеко. Тогда я начал тусить со своим лучшим другом из института. И началось это вот всё — тоси-боси, тут потрахался, там потрахался, сюда сходил, туда… Однажды я узнал, что у нас открылся новый клуб, мы стали отдыхать там чуть ли не каждый день, но потом в один прекрасный момент мы туда пришли — а нас не пускают. Зовем директора, он говорит — у нас закрытое мероприятие, я тогда вообще не представлял себе, что это такое. «Ну тут люди по интересам отдыхают». — «Какие интересы? Позовите организатора этого интересного вечера».
Приходит Марина, которая потом стала моей подругой. Она говорит: «Понимаете, у нас тут собираются мальчики и девочки». Я не понял. «У нас тут собираются геи и лесбиянки. Я вас не пущу, потому что я вас не знаю». Шел 2009 год, с этим было строго, потому что туда могли под прикрытием зайти и устроить потасовку (хотя сейчас я понимаю, что если нарваться на лесбиянок, они *** [разнесли] бы хоть пятьдесят натуралов. Тут мы с другом сразу начали целоваться, и Марина сказала: «Ладно, проходите, я вижу, что вы на всю голову конченые». С тех пор мы стали завсегдатаями таких вечеринок.
Потом в Архангельске открыли полноценный гей-клуб. Я уже знал организаторов, у меня появились друзья — постоянные посетители этих заведений. Как-то мы сидели у подруги в гостях перед тем, как пойти в клуб, и я говорю: «Дай туфли померить». А у меня 42–43-й размер, но, к счастью, у ее сестры был размер 41. Я в эти туфли влез, взял и пошел на них, чух-чух. Она говорит: «Как ты на них ходишь?» Подругу звали Венера. Для Архангельска имя Венера — нечто из ряда вон выходящее, зато в Казани Венера каждая третья.
— Высокие каблуки были?
— Сантиметров двенадцать.
— Недурно.
— А в следующий раз сказал ей: «Можно я возьму в клуб туфли? Повыпендриваюсь там». В городе тогда проходил конкурс «Мисс травести Поморья», как бы смешно это ни звучало. И то ли меня взяли на понт, то ли еще чего — говорят: «Раз ты на каблуках ходишь, попробуй выступить на сцене». Я думаю: как так, это ж надо краситься, тоси-боси… Но согласился участвовать, хотя на сцену первый раз вышел всего за неделю до конкурса. Я надел леопардовое платье, купил парик за три тысячи — это большие деньги по тем временам. Потом я, кстати, его продал, затем его еще несколько раз перепродавали — и вот он вновь оказался у меня в гримерке. Еще я купил колготы, а как их надевать, чтоб письку не видно было, еще не знал. Потом я выяснил, что артистки, которые выступают в нижнем белье, всё бреют и приклеивают член скотчем. Я так не хочу делать. Я, конечно, кустов не развожу, но это больно. Но если я заклею, то к гадалке не ходи — сразу захочу ссать. Поэтому я просто надеваю плотные высокие трусы, всё убираю назад, забираю, подбираю, колготы 100 den, а потом боди — и всё, сжимает. Так вот, я тогда посмотрел еще видеоуроки, как красятся трансвеститы: размазал, помню, голубые тени по всему лицу, брови я не знал, как сделать, и губки немного накрасил. Это сейчас у меня два миллилитра в них, а тогда у меня были не такие губы. Ну ничего, вышел с трясущимися коленями к стойке микрофона — и меня приняли на удивление хорошо, хотя было много людей, которые не желали, чтобы я выступал.
— Что значит «не желали»?
— Зачем им конкуренция? Раньше как было — война начиналась, если какая-то новая трансуха появится.
— То есть сообщество не было расположено к новичкам?
— Нет. Они улыбались тем, кого считали говном, а если понимали, что перспектива у человека есть, то старались ему помешать.
Затем был конкурс. Я взял какое-то желтое платье, но нужно же было выбрать и репертуар соответствующий. Все, как обычно, исполняли Аллегрову или Пугачеву. А я сразу *** [выпендрился] и выбрал Тину Кузнецову — это фольклор современный — и занял первое место. Тогда меня взяли работать в клуб, ну и понеслась вся эта свистопляска.
Чтобы работать травести, нужно очень много денег. Все же думают, что пришел на всё готовое, помазался кисточкой и выступаешь. Но все эти наряды и косметика денег стоят. Поэтому многие надолго в травести не задерживаются, ведь сразу много за это денег не получишь — да я и сейчас не много получаю. Я выступал-выступал, а потом клуб в Архангельске закрыли.
— Кто закрыл?
— То ли народ перестал ходить, то ли клуб обанкротился. Хозяева менялись миллион раз. Вся движуха сошла на нет — смотрю, что сейчас происходит в Архангельске, а там вечеринки на пять человек. Они сами себе могилу вырыли, потому что не умеют этим заниматься — народу неинтересно на такое смотреть.
Я вырос профессионально и решил, что нужно переезжать — Архангельск очень мрачный и тупиковый, меня он напрягал. В Москву перебираться было неохота: я ее не выдержу, и она меня не выдержит. В Питер из Архангельска едут все, а мне нужно было ********** [отличиться], вот я и переехал в Казань — к тому же моя мама в свое время переехала в Набережные Челны.
Я еще в Архангельске начал узнавать, на кого нужно выйти, чтобы попасть в клуб, понял, что нужно идти через Отца, имя его я не могу назвать [владелец клуба в Казани. — Прим. ред.]. Закидал его в инстаграме своими видео, но толку от этого никакого не было. Я разными путями пытался выйти на Отца, один раз даже выступил в клубе «Шутка», но остался незамеченным как артист, стал регулярно ходить туда как гость и познакомился с *** [имя диджея скрыто по просьбе Регины Шейк], диджеем. Как-то раз мы пересеклись с ним на «Локомотиве» — на гей-пляже, который находится в самом конце косы. Для меня это был шок: сидишь загораешь с утра, а рядом за кустом, извините меня, *** [член] сосут.
— Там, говорят, уже лет двадцать тусит дед, который всем предлагает минет сделать.
— Да. Но в прошлом году всё испортилось. Мамаши с колясками за каким-то **** [чертом] стали таскаться туда и возмущаться, мол, что вы тут членами трясете. В этом году, кстати, чтобы мамаши не возмущались, написали везде, что тут нудистский пляж, а тут — гей-пляж.
В тот раз я отдыхал там в компании, где был и *** [имя диджея скрыто по просьбе Регины Шейк]. Мы разговорились, он спрашивает, почему я не работаю в клубе. Я ему: «А ты с Отцом-то поговори, что ты у меня-то спрашиваешь?» Он отвечает: «Давай сделаем так: я просто поговорю с артистками, заранее никто не будет знать, а тебя объявят, и ты выйдешь на сцену». Всё получилось, и после выступления хозяин заведения предложил мне у них работать.
В Архангельске был интерактив полный. Как приезжает артистка, спрашивают: «******** [Разговорчивая]?» — «******** [Разговорчивая]», а если не ******** [разговорчивая], то можно вместо микрофона муляж дать. Когда я приехал в Казань, я вообще с залом не общался, а сейчас наоборот.
С официальной работой у меня сложилось так же, как с клубом. Я не сразу получил должность в больнице, хотя договорился об этом еще в Архангельске. Оказалось, что Татарстан — отдельное государство со своими правилами и законами. Я договорился с моим бывшим начальством в Архангельске, а оно — с моим будущим начальством в Казани, что я приеду и займу должность медбрата в одной из местных больниц. Для этого нужны всякие справки, допуск и т. д. Всё это заняло три месяца: они просто не считались со мной, у меня стаж тринадцать лет, а они думали, что я ничего не знаю, да еще и половина разговаривала на татарском. На третьем месяце уже начиналась катастрофа — деньги-то имеют свойство заканчиваться: в клуб не пойти, за квартиру надо платить.
— Как ты совмещаешь две работы? Не тяжело?
— Раньше было проще: я работал только с понедельника по пятницу и мог стабильно выступать в клубе в субботу и воскресенье — всё было шикарно. Но начался коронавирус, и сейчас я работаю в противочумном костюме.
— Ты и на той работе в костюме, и на этой. Какой костюм для тебя настоящий? В клубе ты зарабатываешь?
— Прости меня, какой заработок? Здесь я получаю за программу столько, сколько в Москве артистки получают за песню.
Мне кажется, настоящий я — в образе на сцене и без образа в жизни. А в больнице все-таки надо играть больше, чем здесь. В клубе мне проще — если что не так, послал всех на *** [фиг], и идите козе в трещину. А на работе надо держать марку, стараться не сказать лишний раз «я пошла…» Нужно успевать перестроиться: до пяти утра я в клубе и говорю о себе в женском роде, а к семи — уже в больнице. И ладно у меня там подруги, которые всё знают, но можно ведь и случайно ляпнуть. В Татарстане есть плюс, многие говорят: «Ты сходила?» Для них это нормально: «Ты сходила?» — «Да, сходила». Если скажешь: «Нет, я сходил», тебе отвечают: «Че ты обращаешь внимание, мы же в Татарстане».
— Очень удобно.
— В Архангельске практически всё отделение знало, что я выступаю, а здесь все-таки страшновато это. Если меня где-то вдруг увидят и дойдет, к примеру, до главного врача — он меня автоматически уволит, я это знаю. Соседи по дому, видимо, подозревают, что у них в доме живут два гея. Наш балкон уже дважды обстреливали из пневматики. Я один раз слышу — стекла, пошел посмотреть — а в окнах дырки. И буквально на той же неделе опять две дырки появляются. Что я говорю-то — это было два дня назад: прихожу с дежурства и вижу, что в окне опять дырки.
— Переезжать не будете?
— Нет, пошли они все на хер. Соседи постоянно жалуются, что у нас шумно. У нас бывает шумно, но очень редко. Переехав сюда, я понял, что в Казани люди очень злые. В Архангельске ты пришел в гости, и сразу стол накрывают всем, что есть в доме, образно говоря. Народ добрый, гостеприимный, здесь же куркуль на куркуле. Всё для себя, для себя, для себя. За другого не порадуются лишний раз.
— А муж тебя поддерживает в твоем творчестве?
— Мой бывший забегал в гримерку и обмазывал мне лицо, чтоб я не успел выйти на сцену. Он всё время меня ревновал к слушателям. Я говорю: «Ты понимаешь, что люди подходят, я их чмокаю и дальше иду?» Но он этого не принимал. А мой нынешний муж снимает на видео каждую мою программу, ему нравится. За все два года, что я здесь работаю, пропустил всего две-три вечеринки. Кстати, гримерку, в которой мы сейчас находимся, мы сделали вместе с моим мужем: нашли эти зеркала, полки прикрутили, свет поставили. Московские артисты говорили, что у нас одна из лучших гримерок в России, потому что большинство клубов не считают нужным создавать хорошие условия для выступающих.
— Клуб находится недалеко от площади Свободы, и это смешно: на ней же располагается администрация республики, Рустам Минниханов каждый день выкладывает в инстаграм фотографию площади с подписью «Доброе утро! Хәерле иртә!» Расскажи, как проходят твои вечера.
— Да, это смешно. Тут такие значимые здания вокруг. Ты идешь в клуб, а рядом люди идут в театр оперы и балета, такие приличные.
Для темной тусовки это безопасное пространство. Неприятности у меня были только однажды: во время моего выступления до меня стал домогался какой-то мужик, мешал мне. Я пытаюсь позвать охрану — охрана не понимает. А конфликтов у нас почти не бывает, разве что с молодыми девочками. Не в обиду никому будет сказано, не хочу этих девочек оскорбить, но они не понимают, чего они тут делают. Они приходят, считают, что им всё дозволено, могут разбить унитаз, выдернуть держалку для бумаги, сломать бочок, выломать дверь. Приходят, извините за выражение, пидарасы — всё спокойно, максимум мимо унитаза поссут, а эти нет: пришла с бутылкой Esse, ходит сосет ее с открытия до закрытия, как королева, — вот с такими у меня бывали конфликты. Я не провоцирую, они сами начинают.
Гей-клубы созданы для того, чтобы люди могли вести себя так, как им удобно. Поэтому натуралам в последнее время нравится ходить сюда: они тут могут расслабиться, могут попробовать что-то на один раз. Кому-то понравится. Очень многим девушкам-натуралкам нравится сюда ходить просто чтобы посидеть, поплясать, похихикать.
Бывает так, что люди приходят в клуб, узнают, что меня нет, и уходят. Мне это, честно говоря, льстит. В пятницу тридцать человек ушли. Хотя это минус клубу. Селфи делают, кто-то благодарит, кто-то начинает срать другую артистку, которая выступала. Это закулисная жизнь такая. Начинается: «Ты ***** [лучше], ты ***** [лучше], а эта ***** [плохая]». Другой артистке про меня говорят то же самое. Просто пытаются привлечь к себе внимание, наверное. Иногда пихают в лифчик деньги, тысячу, пятьсот рублей, но это бывает нечасто.
Всё, что творится в клубе, — творится в клубе. Я против любой пропаганды. А навязывать людям вот это всё, грубо говоря, гейство, ЛГБТ, я считаю неправильным. Если человеку интересно, он сам всё узнает, всё проштудирует. Если хотите, чтобы вас не трогали — не ведите себя, как паскуды. Вот идет вонючая педовка, ведет себя просто аморально, и у людей складывается стереотип, что если ты гей — значит, ты вся такая манерная, кривляешься, жопой виляешь, ходишь на каблуках. Я, например, попадал в компании натуралов, которые узнают, что ты гей, а потом подходят и говорят: «Я думал, геи — это какие-то…» Да такие же они люди. Если человек хочет официально заявить, что он гей — это его право, пусть гей, лесбиянка, трансгендер, пожалуйста, заявляйте, если вам хочется. Но в нашей стране ты спокойно жить с этим не будешь. При этом я понимаю, что это тоже не очень правильно — сидеть спокойно и не светиться.
При этом я знаю про многих людей: каждый третий в администрации Москвы, в администрации Татарстана — геи. Мне называли конкретных людей — у них фиктивный брак, жена знает, но молчит, потому что по статусу положено быть женатым. Сидит в думе, зам зама зама, и живет со своим мужиком, хотя на людях появляется с женой и детьми. Такое сплошь и рядом. Даже если взять нашу Казань: администрация, судьи — там полным-полно геев.
— Очень часто в конце программы вы исполняете татарскую песню «Туган-Як» [«Родной край». — Прим. ред.]. Почему именно ее?
— Слушай, я не знаю, как это объяснить. Когда я начал работать здесь, то не знал сперва, что поставить в финал программы. Ну, русское попурри, всё такое… Но как-то раз я стою на сцене, и вдруг «Сандугач» заиграл: в зале все запрыгали, запели — а я не понимаю, что происходит. В следующий раз я спрашиваю: «Хотите „Туган-Як“?» — «Да, хотим!» Заиграла эта песня, и все повыскакивали, стали орать, как бешеные. Перед следующей вечеринкой я, ***** [блин], открыл текст и посмотрел, о чем там поется — да обо всем на свете.
— Это патриотическая песня.
— Я понимаю, но тогда я не знал этого. Помню вечеринку: играет одна песня, другая, народ стоит. Заиграл «Туган-Як» — всех как подорвало! Я говорю, может, надо было это делать в начале вечеринки? Я когда-то работал в клубе «911» в Москве, там арт-директор был казанский, выступал с подругой Наташей. Мы один раз «Туган-Як» исполнили — так Наташе теперь ее заказывают, платят деньги, чтобы она в разных заведениях эту песню пела, и народ скачет, как бешеный. Думаю, это какая-то зачарованная песня. Наташа работает даже на мероприятиях, где официально присутствуют правительственные чиновники, выступает в роли ведущей, и они ей хлопают, принимают. Я понимаю, что это такое — когда творишь ******** [распутство] на сцене, как наши московские артистки, которые конкретно драг-квин. Но я не называю себя драг-квин, я — артист оригинального жанра. Бывает, подписываются на меня в инстаграме совсем зеленые артистки — и уже «драг-квин» написано. Я говорю: ты еще краситься не научилась, на каблуках нормально стоять не можешь, а уже драг-квин.
— Я заметила, что среди посетителей очень много людей из Татарстана. Иногда артистки даже начинают перечислять города республики, а зал живо откликается. Это потому что там нет вечеринок?
— Да. В Челнах такое в том году практиковалось — раз в месяц, потом два раза в месяц, потом чуть ли не каждую неделю. Они договорились с каким-то хорошим заведением, там шикарная сцена. Но потом всё прикрылось, а в других городах Татарстана такого нет и не было. Разве что посиделки у кого-то, у кого квартира побольше.
В Челнах вообще все отмороженные, мне кажется. Они еще от 1990-х не отошли. Там была самая известная группировка в России — мне кажется, им до сих пор кто-то подражает. Или вот в *** [название города скрыто по просьбе Регины Шейк] мы проводили вечеринки — но у них всё это завуалировано, скрыто и зажато, потому целая банда может прийти и всех ********* [побить]. Им даже пришлось отказаться от проведения мероприятий.
Во многих городах клубы начинают работать, но народ боится ходить, и если что-то открывается, то не надолго. Людям проще собрать свою шоблу-**** [компанию] на квартире, посидеть там, попеть-поплясать и наутро разъехаться, чем морочиться с какими-то заведениями.
— И последний вопрос: почему тебя называют лосиной ногой Казани?
— Я не знаю, как это объяснить. Вообще я сам себя так назвал. Когда я работал в другом заведении, я был там самым высоким и с самыми длинными ногами. Ну и пошло бухты-барахты — лосиная нога. А сейчас перед началом моей программы объявляют: «Самая сексуальная лосиная нога Казани».