Константин Чудовский: "Оркестр Сладковского в прекрасной форме, это слышно всегда с первых же звуков"

«Щелкунчик» — такая же новогодняя ассоциация для русских людей, как «Ирония судьбы» — 24 декабря вы будете дирижировать ГАСО РТ на новогоднем концерте в Казани, а Валерия Абрамова, молодая, но «звездная» российская скрипачка, будет солировать. Вы уже работали с этим оркестром? — Да, мы с этим коллективом уже играли несколько лет назад. У меня остались только хорошие воспоминания. Мы с Александром Сладковским знакомы довольно давно, я искренне, с огромным уважением к нему отношусь, слежу за его творчеством. Он проделал огромную работу — его оркестр в прекрасной форме, и это слышно всегда с первых же звуков. Так что с нетерпением жду встречи. — Расскажите, пожалуйста, как происходит работа в таких случаях, когда приглашенный дирижер приезжает в новый оркестр? — У нас такая замечательная профессия — когда ты приезжаешь с концертом в другой город, в другую страну, в любой другой оркестр, происходит более или менее одно и то же. Если контакт с оркестром устанавливается сразу (а, как правило, так и получается), то мы вместе делаем музыку и наслаждаемся этим. Что касается вашего оркестра, то я помню, что контакт возник с первых же звуков. Мы провели замечательные несколько дней репетиций, и это был очень хороший концерт. А тем более сейчас, когда время уже будет приближаться к Новому Году и Рождеству, атмосфера должна быть очень хорошей. Тем более, что у нас там замечательная программа — и Щелкунчик, и скрипичный концерт Чайковского, и Шостакович. Уверен, все пройдет хорошо, и все получат большое удовольствие — не только зрители, но и оркестр. «Что касается вашего оркестра, то я помню, что контакт возник с первых же звуков. Мы провели замечательные несколько дней репетиций». Фото: Евгений Евтюхов © Фонд Ильдара Абдразакова — Сколько пройдет репетиций? — Как правило, мы репетируем два-три дня перед концертом. Обычно этого хватает. — Для новогоднего концерта выбраны уже традиционные произведения — без «Щелкунчика», конечно, ни один новый год не обходится. А лично для вас какая музыка самая новогодняя? Что для вас символизирует сказку, елку и праздник? — «Щелкунчик» — такая же новогодняя ассоциация для русских людей, как «Ирония судьбы», «Чародеи». Недаром в Москве все билеты на «Щелкунчика» скупаются чуть ли не за год вперед. И для меня тоже это самая новогодняя музыка. Я работал главным дирижером в оркестре театра Сантьяго-де-Чили, и даже там 31 декабря и 1 января играют «Щелкунчика». Выглядит это забавно, особенно для нас. Дело в том, что в Чили как раз в это время самый пик жары. И вот в зале сидят зрители в шортах и шлепанцах, обмахиваются веерами, а на сцене в это время — снежные хлопья, елочки и снежинки. Для русского человека это все выглядит немного необычно. Но даже там «Щелкунчик» — это рождественская и новогодняя музыка. «От Нурбека у нас весь театр был в восторге» — Произведения татарстанских композиторов вам дирижировать не приходилось? — К большому моему сожалению, пока не доводилось. Но был бы очень рад, мне было бы интересно. — Если завтра к вам придет, скажем, Эльмир Низамов и предложит оперу «Кара Пулат» (он ее тоже, кстати, ставил под открытым небом, а у вас как раз есть опыт такого дирижирования) — вы заинтересуетесь? — И если бы такое предложение мне пришло, я бы с огромным удовольствием его рассмотрел. Новая музыка — это всегда интересно, поэтому было бы очень здорово. Оперу «Кара Пулат» ставили под открытым небом, в древних исторических декорациях Болгара. Фото: Максим Платонов — Хореографом оперы «Черевички», которую вы дирижируете в Екатеринбурге, стал Нурбек Батулла — татарский танцовщик. В процессе подготовки оперы дирижер как-то соприкасается с хореографом? Вам с ним доводится общаться? — Конечно, доводится. Ведь залог успешной продукции — в том, чтобы вся команда была как одна большая семья. А от Нурбека у нас весь театр был в восторге. В спектакле есть два совершенно замечательных танца — русский и запорожский. Ему удалось уйти в них от чистого балета в нафталинно-классическом понимании. Танцы, которые он поставил, абсолютно органично вписались в концепцию постановки. Сколько зрителей у нас уже было — все отмечают эту замечательную постановку, и всегда отдельно спрашивают «А кто у вас хореограф?» В русском танце он сделал интересную фишку — балерины танцуют в обычных балетных тапочках, а пуанты у них находятся… в руках! Это придумал Нурбек. Дело в том, что вся опера у нас — про черевички, про обувь. И когда Вакула попадает в Питер, ему вся эта роскошь и царица не так интересны, как обувная тема. Он ходит, разведывает, у кого какая обувь, где найти такие черевички, чтобы у него с Оксаной все наладилось. Поэтому весь фокус в этом балете — только на обуви. А про запорожский танец, который Нурбек поставил, я рассказывать не буду, потому что это надо увидеть. Это действительно очень здорово! Сочетание и классического, и народного, и современного, — это очень невероятно, мы все были в огромном восторге. Я им искренне восхищаюсь. «Когда в интернациональном составе один русский певец пытается всех убить своим голосом — это слышно» — Вы очень много работаете за границей, ваш талант оценили по всему миру. По вашему накопленному опыту, есть что-то, что отличает российского музыканта или певца от не-российского? Пресловутая «загадочная русская душа» есть в наших оркестрах и оперных коллективах? — С одной стороны, музыка — явление международное, на одном проекте могут работать люди разных национальностей и разных менталитетов. Но когда я после Европы вернулся в Россию, то понял: работа с российскими оркестрами все же отличается. Во-первых, у нас очень сильная музыкальная школа. В России огромная конкуренция и при этом очень сильные исполнительские и музыкальные традиции. Особенно когда играешь с ними русскую музыку — они играют ее практически наизусть, они знают, как. У них есть огромный опыт, переданный предыдущими поколениями и педагогами. Когда с ними общаешься — видишь, какой космос за ними стоит, какая глубина. Не хочу обидеть других музыкантов, думаю, в разных странах тоже такое присутствует. Но ощущения, когда ты здесь, в России, с кем-то из именитых оркестров играешь симфонию Чайковского, то кожей чувствуешь, что за этим стоит полтора столетия исполнения этой музыки, и это просто невероятно! «Когда ты здесь, в России, с кем-то из именитых оркестров играешь симфонию Чайковского, то кожей чувствуешь, что за этим стоит полтора столетия исполнения этой музыки». Фото: Евгений Евтюхов © Фонд Ильдара Абдразакова — В одном из своих интервью вы рассказывали, что когда российский певец приезжает петь в другую страну, первое, что он делает в театре, — пытается с ходу задавить остальных своим голосом. Это тоже что-то национальное? — Думаю, это тоже происходит от русского менталитета. И это не только в музыке — во всем. Вы посмотрите, как русский человек выбирает машину. Желательно, чтобы она была большая. Больше, чем у соседа, по крайней мере. В Европе машина нужна меньше, потому что проблема с парковкой, ее надо как-то заправлять и платить за нее налоги. Или возьмите русское застолье: оно должно быть такое, чтобы столы ломились, чтобы накормить можно было полгорода. А в Европе придешь в гости — перед тобой поставят чашку чая и пару печений. Словом, это во всех сферах. Россия — страна огромная, у нас огромные просторы. И эти огромные масштабы естественным образом переходят на манеру исполнения. Особенно за границей: если встречаешь русского певца в первый раз, он тебе представит все, что может, а ты должен ему сказать: «Как вы громко поете!». Он тебе обязательно ответит: «Это я сегодня еще не распелся, и вообще нездоров, в полный голос не пою». И после этого можно будет начинать с ним работать. Именно поэтому состав оперного спектакля в театре стараются подбирать из одной страны, из одной исторической школы. Потому что когда в интернациональном составе один русский пытается всех убить своим голосом — это слышно. Но все-таки после первой репетиции все эти моменты нивелируются, и работать получается к обоюдному удовольствию всех сторон процесса. На краю земли — Вы восемь лет проработали в Латинской Америке, в Чили. Сложно с ходу сказать, что это страна с прославленными оперными или балетными традициями. Вы там дирижировали оркестром, состоящим из чилийцев? Есть какое-либо отличие в их подходе к музыке? Или классика едина по всему миру и везде одинаково делается и понимается? — Там был абсолютно сборный состав — были, конечно, и чилийцы. Но первая виолончель у меня была Оля, первый альт — Дуня, ударник — Ярослав. Такие настоящие чилийцы (смеется — прим. ред.). Их прежний дирижер как-то приехал в Питер и устроил там прослушивание, набрал музыкантов. А еще в составе оркестра там были немцы, американцы, англичане, литовцы, израильтяне. Получился сильный коллектив, с очень высоким исполнительским мастерством. Плюс к тому, на оперу приезжали сильные солисты — в общем, опыт у меня там был получен колоссальный. «Первая виолончель у меня была Оля, первый альт — Дуня, ударник — Ярослав. Такие настоящие чилийцы...». Фото: из личного архива Константина Чудовского — А не было вам там тоскливо? Все-таки, такое далекое место… — Там было очень здорово. Отдельная романтика — когда ты с артистами разных национальностей встречаешься в Чили, на краю земли. Это просто невероятно. Совсем не то же, когда ты приезжаешь в Европу и работаешь, скажем, во Франции. Там ощущения совершенно другие. Когда ты на краю земли, вместе с коллегами выходишь на берег и понимаешь: всё, следующая остановка — это уже Япония, через весь Тихий океан! А сам театр там совершенно феноменальный. С большими традициями, с большой историей. Там были все, кто можно, и даже Шаляпин туда доехал как-то раз! — Русскую музыку вы там ставили? — Да, и меня поразила реакция на нее. Мы там ставили и русскую оперу, и балет. И всегда на этих постановках в зале яблоку негде было упасть. Был полный аншлаг. Первой моей постановкой там был «Борис Годунов», и я опасался: что чилийцы там поймут-то? Но на спектакль пытались попасть все. В зале было не протолкнуться. А потом была стоячая овация. Хотя, казалось бы, для жителя далекой Латинской Америки властные междоусобицы Руси четыреста лет назад — совершенно не близкий и малознакомый контекст. «Моя цель — сделать лучший оркестр в России» — Сейчас вы руководите Кремлевским оркестром. Что это за коллектив? Он ведь образовался совсем недавно? — Да, это совершенно новый оркестр. В основе его лежит Государственный духовой оркестр, у которого есть история. Он никуда не девается, периодически выступает отдельно. Еще будет отдельный струнный оркестр и даже эстрадно-джазовый. Но все они объединены в большой, полный симфонический оркестр. Цель у меня амбициозная — сделать лучший оркестр в России, к этой цели я и двигаюсь. Мы взяли туда талантливых музыкантов, и я надеюсь, это будет очень хорошая история с большим продолжением. — Не сложно работать на два города — между Екатеринбургом и Москвой? — За последние восемь дней у меня уже было три вылета в Москву. И всегда это бессонные ночи — потому что здесь спектакли, там репетиции, все проходит одновременно. Но к этому привыкаешь, и в этом есть свои плюсы. В конце концов, когда есть много работы — это всегда хорошо. Тем более, и в Екатеринбурге, и в Москве я работаю с замечательными музыкантами. Знаете, почему я счастливый человек? Потому что меня передергивает, когда меня спрашивают: «Ты на работу?». Потому что я это воспринимаю не так буднично, не так обыденно. Когда ты занимаешься любимым делом, вокруг друзья, дорогие люди, с которыми ты что-то делаешь — и у тебя получается что-то красивое и интересное. Когда ты занимаешься любимым делом — не замечаешь, как за ним проходит время. Как не замечаешь пролетающей ночи, когда читаешь интересную книгу. И тут такое же ощущение. Можешь несколько недель не спать, но счастье, отдача — они все-таки перевешивают. «Цель у меня амбициозная — сделать лучший оркестр в России, к этой цели я и двигаюсь». Фото Евгений Евтюхов © Фонд Ильдара Абдразакова «Оперные рефлексы дирижера никуда не деваются» — В чем техническая разница между дирижированием оперы и балета? Что должен учитывать дирижер в этих спектаклях? — Это действительно чисто технический момент. Дирижировать симфонический концерт — проще, потому что здесь ты сам себе хозяин, делаешь что хочешь и ни от кого больше не зависишь. Есть только твой оркестр и ты. Вариант с оперой — это тоже вариант «сам себе хозяин», но тут нужно делать оглядку на певцов, а иногда еще и на танцовщиков (вспомним те же «Черевички», в которых есть и элементы балета). Солисты могут петь как им нравится. Могут не там вступить, забыть слова, запеть, когда еще не время. Или ты у солиста в глазах читаешь, что он слова забыл. Или он может банально закашляться. Дирижер должен заметить это, сделать так, чтобы 100 человек оркестра подождали, пока солист отдохнет, возьмет дыхание. Причем сделать так, чтобы ничего не заметил зал! На все это уходят доли секунды, время как бы останавливается, и все эти переговоры идут глазами. Это надо чувствовать и считывать. Но мне и эти моменты тоже нравятся — есть в них азарт и адреналин. Я помню первые такие моменты еще с начала моей карьеры: например, краем глаза вижу, что солистка уже набрала воздух, чтобы запеть, и понимаю: мне нужно как-то ей показать глазами, чтобы она не пела. Потому что до нее еще долго! Это моменты, которые встречаются постоянно. Вообще, любой оперный солист, в первую очередь, думает про вокал, про дыхание, про то, чтобы не сбиться, не задохнуться, про своего партнера по сцене, про слова, про то, чтобы не наступить на полу своей одежды — в общем, про что угодно, только не про оркестр. А в оркестре, на секундочку, сотня человек. И ты всем этим процессом должен в реальном времени руководить! А что касается балета, то там ты полностью подчиняешься хореографии, но должен сделать так, чтобы музыка не пострадала. Полностью зависишь и от самочувствия конкретного исполнителя в конкретный день. Потому что от этого зависит его темп — он может быть усталым, а может, наоборот, хорошо отдохнувшим. И в зависимости от этого будет разительно отличаться его танец. — А что больше нравится вам самому? — Мне нравится абсолютно все. Потому что всё это — музыка. Взять того же Чайковского: балет, оперу и симфонию — «Лебединое озеро», «Пиковую даму» и 6-ю симфонию. Как сказать, что из этого лучше? Все ведь одинаково гениально. Когда ты работаешь над этим, для тебя это одинаково ценно и глубоко. Ты в работе над каждым материалом делаешь одно и то же: выискиваешь смыслы, ночами не спишь, пытаешься понять, что хочет сказать композитор, и как именно ты это должен сказать. «Дирижер должен сделать так, чтобы 100 человек оркестра подождали, пока солист отдохнет, возьмет дыхание — и все это так, чтобы не заметил зал». Фото Евгений Евтюхов © Фонд Ильдара Абдразакова — В оркестре, как вы уже сказали, сотня музыкантов. И всеми нужно руководить. Вам не хочется иногда просто послушать, а не дирижировать? Быть снаружи процесса? — Моя работа — уникальная вещь. Это потрясающий интерактив, когда под твоими руками рождается великая музыка. Ты одновременно и слушаешь, и создаешь ее, находишься внутри нее, влияешь на происходящее. Это потрясающе. — А когда вы ходите на концерты других оркестров с другими дирижерами, ни разу не возникало у вас желания что-то поправить в их работе? Выхватить палочку и дирижировать самому? — Нет. Во-первых, я уважаю своих коллег и у каждого стараюсь что-то подслушать и чему-то научиться. Когда прислушиваешься, ты же понимаешь, что они уже очень опытные и глубокие музыканты, так что у каждого можно чему-то научиться. С другой стороны, оперные рефлексы дирижера никуда не деваются. Если ты сидишь в зале и понимаешь, что сейчас случится что-то не то — солист забыл слова, собирается невовремя вступить или ему нужно «продышаться» — вот тут ты, конечно, автоматически хочешь поправить ситуацию. Рефлекторно что-то сделать тянет, сидеть на месте сложно. Но потом видишь, что коллега-дирижер справился, — и наслаждаешься музыкой дальше. «Слава Богу за все!» — Какая ваша профессиональная мечта? Что вы хотите еще сделать, чего добиться? Может быть, есть какие-то произведения, которые вы хотели бы сделать, но еще не успели? — Пока настолько хорошо все идет, что единственным моим ответом на этот вопрос будет «Слава Богу за все». Кремлевский оркестр, конечно, хочется вывести к уровню оркестра Берлинской филармонии и остальных мировых коллективов. И, конечно, есть огромное количество музыки, которую я не то что никогда не исполнял, но даже и не знаю. Это же безграничный источник. И с каждым днем я узнаю что-то новое. Вы говорили про татарстанских композиторов — а ведь они есть в каждой стране, у каждой нации! Поэтому огромное количество музыки еще хотелось бы исполнить, конечно. Дай бог, чтобы и дальше все шло по нарастающей. Реклама. ГАУК РТ «Государственный академический симфонический оркестр Республики Татарстан». Фото из личного архива Константина Чудовского — И напоследок хотелось бы услышать пожелание для наших читателей, которые придут на ваш новогодний концерт. — Главное — чтобы люди получили удовольствие, смогли немного выдохнуть в наши непростые времена. Мне кажется, что сила искусства может человека и поддерживать, и менять в лучшую сторону, как громко это ни звучало бы. Если ты пришел на концерт и ничего у тебя внутри не поменялось — значит, концерт прошел впустую. Ты должен обязательно для себя что-то вынести, стать чуть другим в хорошем смысле слова. Чтобы и настроение улучшилось, и еще прийти захотелось. Так что желаю казанцам получить огромное удовольствие от грядущего нашего концерта и с огромной радостью встретить потом Новый Год и Рождество!