Художественный руководитель "Геликон-оперы" рассказал о жизни театра
32 года назад на культурной карте Москвы появился театр "Геликон-опера", который сегодня знает не только вся Россия, но и другие страны. Его артисты — звезды, которые могут составить конкуренцию ведущим мировым певцам, а в репертуаре классика соседствует с произведениями композиторов XXI века. Творческий коллектив театра постоянно пополняется новыми именами, которые находят благодаря разнообразным конкурсам и специальным программам. Чем и как живет "Геликон-опера" сегодня, рассказал "Газете.Ru" создатель и художественный руководитель театра, народный артист России Дмитрий Бертман.
- Дмитрий Александрович, "Геликон" выпустил несколько премьер в этом сезоне. Увидим ли мы еще что-то новое до его завершения?
- Сейчас мы готовим новую "Аиду" Джузеппе Верди, премьера пройдет в июне. Будет очень интересно! Вообще у нас в театре — постоянная творческая работа, большое количество хороших, качественных спектаклей, премьер.
- Одна из недавних премьер — опера-буфф "Остров Тюлипатан" Жака Оффенбаха. Почему вы выбрали именно ее? Это не самая популярная опера композитора в России.
- Оффенбах — французский композитор, который написал такое количество произведений, которые сложно даже жанрово определить. Он их определял как opéra comique или opera buffa, что-то среднее между опереттой и оперой. У нас в репертуаре есть известные опера Оффенбаха "Сказки Гофмана" и оперетта "Прекрасная Елена". Обе пользуются огромным успехом. В этом сезоне к ним добавилась менее известная оперетта "Остров Тюлипатан". Я бы сказал, что эта постановка — идеальное лекарство для тех, кто переживает нелегкий период. Она помогает справиться со всем, что тревожит. Человек приходит, забывает обо всем и просто получает удовольствие. Мы даже перевели текст на русский язык, чтобы зрителю было проще понять сюжет.
- Но чаще так не делаете, даже если язык оригинала не самый простой. Еще одна важная премьера сезона, "Альфа & Омега" израильского композитора Гиля Шохата, исполняется на иврите. Как это произведение попало в репертуар?
- Если говорить в целом о репертуаре, я руководствуюсь таким правилом: нельзя его формировать, исходя из личных пожеланий. Нужно думать, будет ли спектакль успешным. Во мне живут два человека: художник — режиссер и менеджер — директор. Они постоянно конфликтуют, но всегда приходят к консенсусу.
В "Альфе & Омеге", истории про сотворение мира, которую воссоздали в своем либретто Дори Манор и Анна Герман, все сошлось идеально. Это грандиозный проект, а Гиль Шохат — один из самых востребованных композиторов современности. Об этой опере я узнал в 2001 году, когда мы были на гастролях в Израиле. Мне удалось побывать на мировой премьере "Альфы & Омеги" на сцене Израильской оперы в Тель-Авиве. Мне понравились музыка, сюжет, я взял оперу на заметку. За эти годы оперу поставили в Германии, Японии и других странах. Когда я принял решение сделать российскую премьеру, я связался с композитором. Он ответил, что счастлив и предложил помощь в переводе текста на русский. Я ответил: будем петь на иврите. Гиль Шохат очень скептически к этому отнесся, но, когда он приехал на премьеру, все его сомнения были развеяны.
- Сложно было артистам?
- Очень сложно. Иврит — язык очень красивый, но действительно не самый легкий. Однако положение обязывает: все-таки мы один из первых в России театров, где оперы начали исполнять на итальянском, французском и так далее, а не на русском, как это было принято раньше. Мы обратились в культурный центр израильского посольства, они нам дали коучей, которые занимались с артистами. На репетиции ушел год, это долго. Но это стоило того. На спектакле у нас всегда аншлаг, и что самое интересное — приходит очень много молодежи.
"Почти все наши лауреаты — главные режиссеры в оперных театрах"
- Недавно завершился конкурс для начинающих режиссеров и художников для создания оперы "Богема", которая выйдет в сентябре. Дадите молодежи волю или все-таки будете помогать?
- Это будет их работа, от начала и до конца. Финалисты — четыре тандема, состоящие из режиссера и художника, — будут работать вместе, взяв по одному действию спектакля. Сейчас все они находятся в разных городах, но мы постоянно на связи. Пока могу сказать только одно: спектакль обещает быть очень оригинальным. У них есть такие потрясающие, уникальные идеи, что я даже не понимаю, как такое могло прийти в голову, хотя лежит это, в общем-то, на поверхности. Подобный конкурс проходит у нас впервые. "Богемы" Джакомо Пуччини, к слову, у нас тоже еще не было в репертуаре. Кстати, режиссеры — лауреаты нашего Международного конкурса молодых оперных режиссеров "Нано-опера" разных лет.
- "Нано-опера" — единственный в мире конкурс молодых оперных режиссеров — пройдет в этом году уже в пятый раз. Можно подвести какие-то промежуточные итоги за эти годы?
- Конкурс проходит один раз в два года, и за это время мы выявили много талантливейшей молодежи. Сегодня практически все наши лауреаты работают главными режиссерами в российских оперных театрах. Если вы приедете в Новосибирск, Ростов-на-Дону, Уфу, Екатеринбург, Нижний Новгород, Хабаровск и другие города, то везде вы встретите их.
- Чем нынешний конкурс обещает быть интересным?
- Впервые в жюри войдут оперные режиссеры и директора театров из Узбекистана, Казахстана, Азербайджана, Сербии. Все они — блестящие профессионалы и очень интересные личности. Вообще планы у нас в театре очень богатые. В сентябре начнется вторая Молодежная программа оперных артистов — мы отбираем 10 человек, которые в течение года будут у нас учиться вокалу, актерскому мастерству, сценическим движениям, танцам.
- В вашем театре много спецпроектов. Каким вы особенно гордитесь?
- Таких немало. Но есть уникальный проект, который, я считаю самым важным. Это "Театротерапия". Мы уже много лет работаем с Московской детской наркологической больницей. С помощью театра мы реабилитируем наркозависимых детей, которые там находятся. 97 процентам ребят это помогло. Театр должен не только развлекать, но и врачевать.
- Как строится эта работа?
- Когда мы начинали, все было очень неопределенно. Врачи, с которыми мы сейчас сотрудничаем, даже не рассчитывали, что проект даст такие результаты. Мы приглашаем детей-пациентов на спектакли, потом устраиваем обсуждения, знакомим их со сценой, с артистами. У них появляются новые друзья, совершенно другие интересы. Иногда зовем их на небольшие эпизодические роли — например, в постановку "Горе от ума". У нас также есть группа в WhatsApp, в которой мы общаемся. Я вижу, как меняется мироощущение этих детей. Многие из наших подопечных уже поступили во ВГИК, в ГИТИС, некоторые устроились к нам на работу стюардами и помогают зрителям.
- У вас также работает проект для юных артистов #PRODIGY.kids. Театр следит за их дальнейшей музыкальной карьерой?
- Безусловно. Многие ребята стали звездами. Например, пианистка Варвара Кутузова. Ей сейчас 18 лет, но ее уже знают во всем мире. А пришла она к нам совсем маленькой девочкой. Среди наших юных артистов есть также лауреаты конкурса Grand Piano Competition. Для этого спецпроекта мы ищем настоящих музыкальных вундеркиндов.
"У нового поколения свободное сознание"
- Какие они, современные молодые люди, которые хотят связать свою жизнь с оперным театром? Чем отличаются от Вас в их возрасте?
- Они и похожи, и одновременно непохожи на мое поколение. Я хорошо помню себя в самом начале творческого пути. Я закончил ГИТИС в 1989 году, и у нас не было интернета, такого обилия информации, какое есть сейчас. Поэтому, наверное, некоторые вещи ценились больше, многое решал случай — больше, чем сейчас. Однажды мы с моими родителями поехали к их друзьям в Лондон. Они были знакомы с Дэвидом Олденом, звездой оперной режиссуры, который как раз в то время ставил спектакль в Английской национальной опере. Они написали ему, спросили, нельзя ли парню из Москвы, который учится на режиссера, прийти к нему на репетицию, чтобы посмотреть. Через три дня пришел ответ: меня будут ждать у служебного входа. После репетиции Олден пригласил меня в свой кабинет, стал расспрашивать о Москве, о спектаклях, которые шли в Большом театре, и предложил приходить на его репетиции. В общем, Лондона я не видел, потому что жил в театре. У меня перевернулся мир, я вдруг остро осознал все, чему меня учили. И главное — я впервые увидел, как и что делается в другой стране.
- Да, сегодняшним молодым людям не обязательно ехать в другую страну, чтобы увидеть, как там ставят спектакли.
- Да. Они абсолютно адаптированы к мировому процессу. Это норма, которой мое поколение было лишено. У нас было слово "достать": достать видеозапись, коробку конфет, джинсы и так далее. Сейчас у них совершенно другое, свободное сознание. И это невероятная радость. Благодаря интернету у них с самого юного возраста есть возможность видеть другие страны, другие спектакли.
- А покритиковать молодежь не за что?
- Они стали думать, что режиссура заключается только лишь в том, чтобы придумать какую-нибудь оригинальную концепцию. Да, она важна, но нельзя забывать, что самое главное — работа с артистом. Нас этому учили. Для меня именно артист — икона, основная сила театра. И уже к этому можно подтянуть какие-то концептуальные вещи. Еще я стал замечать, что молодежь совсем не стремится к тому, чтобы в будущем руководить театрами. Боятся так называемого быта: продумыванию репертуара, заботе о сотрудниках, артистах.
"Зрителя перекормили имитацией"
- Изменились ли за последние десятилетия требования к артистам?
- Конечно. Сегодня артист оперы — такой же артист, как и в драматическом театре, только добавок он владеет уникальным искусством пения. Раньше все было гораздо более условно: допустим, для того, чтобы исполнять партию Кармен, необязательно было быть внешне роковой обольстительницей. Сейчас это не так, элементарное соответствие должно быть.
- А изменилось отношение к опере зрителей, их восприятие?
- Я считаю, что абсолютно. Это вызвано и тем, что опера — честное искусство. Таких очень мало: опера, балет и цирк. Все они связаны с большой школой, сложнейшим обучением. Нельзя притвориться, что умеешь ходить по канату, танцевать в пуантах, брать высокие ноты. Мне кажется, зритель сегодня понимает это. Его перекормили фонограммами, имитацией. Он хочет настоящего.
- Вы руководите московским театром, но много работали в других странах, Вас приглашали остаться. Почему все-таки Москва?
- В Москве все — мама, друзья, театр, моя жизнь. За границей я поставил 84 спектакля, притом в очень известных театрах. Действительно было несколько предложений остаться, одно из них поступило от Канадской оперы. Меня приглашали ее возглавить. Но как раз в этот момент я усиленно занимался "Геликон-оперой", поэтому отказался. На самом деле можно смело сказать, что Сергей Собянин спас меня от эмиграции. Когда он стал мэром Москвы, как раз решалась судьба участка, на котором располагается театр (с 2007 по 2015 год историческое здание театра на Большой Никитской было закрыто на реконструкцию, коллектив театра в это время располагался по адресу Новый Арбат, 11, — прим. ред). Я опасался, что здесь, в центре города, захотят построить какой-нибудь бизнес-центр, я совсем не знал Сергея Семеновича. Но он приехал, посмотрел, поговорил со мной и принял решение — быть театру. Я очень ему благодарен.
- Вашему театру уже 32 года. Это множество спектаклей, историй и даже мистических ситуаций. Вы как-то говорили, что и такое в "Геликоне" случается.
- Такого было много. Вот первое, что мне вспомнилось. У нас есть зал певицы Елены Образцовой, там выставлены ее костюмы, рояль, на котором она играла, мебель и картины, принадлежавшие ей. И вдруг как-то ночью мне поступает звонок из театра — по словам вахтера, в этом зале заперлись артисты и играют на рояле. Я говорю: "Вы что, какие артисты в два часа ночи?" Тем не менее, приехал. Кроме вахтера, в театре меня ждал электрик и пожарный. Заходим в зал — никого. Но все они и сейчас утверждают, что слышали, что до моего приезда оттуда доносились звуки инструмента Елены Васильевны.