Кто такая Евгения Оболашвили: что сказала и за что ее на днях уволили с “России 24”
Тихий вечер в оперативном отделе, мониторы, мерцающие в полутьме, ожидание новости. И вот она приходит — самолет над Подмосковьем подал сигнал бедствия. У журналиста в такие моменты включается профессиональный азарт, адреналин от предстоящей гонки за новостью. Но где та грань, за которой рабочий драйв превращается в цинизм, а желание сделать яркий репортаж — в нечто непростительное? Редактор «Москвы 24» Евгения Оболашвили, кажется, переступила эту грань одним коротким видео в личном Telegram-канале. И заплатила за это мгновенно — карьерой, репутацией и местом в команде одного из крупнейших городских телеканалов. Что она сказала и почему ее слова стали приговором?
Жизнь в режиме «online»
«Москва 24» — это не просто телеканал, это часть медиасистемы, которая должна быть эталоном надежности и ответственности для миллионов зрителей. Его сотрудники — всегда на виду, их слова воспринимаются как мнение не только личное, но и в какой-то мере официальное. В таких условиях граница между личным и публичным пространством становится призрачной. История Евгении Оболашвили — это история о том, что в эпоху цифровых медиа ваш личный аккаунт может в одно мгновение превратиться в расширенную версию вашего рабочего места со всеми вытекающими профессиональными и этическими последствиями.
Хронология скандала: от сигнала бедствия до увольнения
Вечером 3 декабря пассажирский самолет Boeing 777-200 авиакомпании Red Wings, выполнявший рейс Москва — Пхукет, подал сигнал бедствия над Московской областью. На борту находились 425 человек. Пока лайнер с неисправным двигателем совершал аварийную посадку в аэропорту Домодедово, в редакции «Москвы 24» уже знали о происшествии.
Именно в этот момент Евгения Оболашвили, редактор оперативного отдела, включила камеру. В своем личном Telegram-канале она записала видео, где, обращаясь к коллеге, произнесла роковые слова:
«Пассажирский самолет подал сигнал бедствия, и, собственно говоря, мы с коллегой говорим: “Вот бы уже хоть что-то случилось, чтобы мы поработали как надо, в оперативном режиме”».
Далее последовала фраза, которая стала названием всего скандала:
«Да, Илюх? Ты хочешь, чтобы прям фарш был?».
Видео, изначально предназначенное для узкого круга подписчиков, быстро ушло в народ. Реакция была мгновенной и жесткой. Люди, только что следившие за благополучным исходом опасной посадки, были шокированы цинизмом журналистки, которая, казалось, желала трагедии ради «горячего» сюжета.
Ответ телеканала не заставил себя ждать. Уже вскоре в официальном Telegram-канале «Москвы 24» появилось лаконичное и беспощадное сообщение: «Уволена!». Канал назвал поведение бывшей сотрудницы «абсолютно недопустимым», а ее слова — «бесчеловечными». В заявлении также приносились извинения зрителям, а всем недовольным было предложено направлять резюме на освободившуюся вакансию редактора. Так за несколько часов карьера на государственном телеканале была разрушена.
Личные истории: эмоциональный выдох или профессиональная деформация?
Что происходило в голове у Евгении Оболашвили в тот момент? Был ли это неудачный черный юмор, эмоциональный срыв от постоянного давления «оперативки» или простая глупость? Скорее всего, это был сплав всего перечисленного. Журналисты, особенно в оперативных службах, живут в перманентном стрессе. Их успех измеряется скоростью реакции и эксклюзивностью материала. В таком режиме мозг иногда начинает воспринимать трагедии не как человеческие драмы, а как рабочие задачи, «информационный повод». Фраза «поработать в оперативном режиме» красноречиво об этом свидетельствует.
Но ключевая ошибка была в другом. Она позволила этому внутреннему, профессиональному жаргону, этой сиюминутной мысли вырваться наружу — в публичное цифровое пространство. Она забыла, что в современном мире для медийного человека не существует «просто личного канала». Каждое слово взвешивается на весах общественной морали. Сама Оболашвили, осознав масштаб катастрофы, быстро удалила и видео, и свой телеграм-канал, но было уже поздно. Скриншоты и репосты разнесли ее слова по всему интернету.
Реакция окружения: от ярости коллег до поиска виновных
Скандал расколол общество и профессиональное сообщество. В обсуждениях во «ВКонтакте» и других соцсетях кипели нешуточные страсти.
- Гнев аудитории и коллег: «Я работаю на канале Москва24 и мне не хочется, чтобы такая курица там работала и не имела совести и морали», — писала одна из пользовательниц, позиционирующая себя как сотрудница канала. Многие зрители заявляли, что после этого случая доверие к каналу подорвано.
- Сторонники журналистки: Находились и те, кто пытался оправдать ее как человека, имеющего право на личное мнение: «Человек может говорить все что ему угодно. Как уже к этому относиться дело каждого». Однако такие голоса тонули в море осуждения.
- Расширение скандала: В фокусе критики оказался и коллега, мелькнувший в кадре с «довольным лицом». Некоторые Telegram-каналы активистов потребовали и его увольнения.
- Агрессия из сети: По некоторым данным, на саму Оболашвили обрушился шквал угроз и оскорблений в соцсетях, что добавило личной драмы в служебный скандал.
Этический кодекс в эпоху кликбейта
Случай с Оболашвили — не просто история об одном увольнении. Это симптом глубокой болезни современной медиасреды.
- Конфликт интересов: Базовая этическая дилемма журналиста — информировать общество о событии, но не становиться его соучастником или, тем более, подстрекателем. Желание «фарша» — это прямая капитуляция перед самым низким инстинктом профессии: наживой на чужой беде.
- Публичность vs. приватность: История стерла последние иллюзии о приватности в соцсетях для публичных людей. Для работника государственного СМИ личный телеграм-канал де-факто является продолжением рабочего места. Игнорирование этого правила стало фатальным.
- Скорость vs. ответственность: В погоне за скоростью и вовлеченностью (той самой «движухой», как назвали это в исходных данных) часто забывается ответственность. Канал «Москва 24», быстро и жестко отреагировав, попытался не только наказать сотрудницу, но и отмыть свою репутацию, показав, что не разделяет ее ценностей. Их реакция была беспрецедентно быстрой и суровой.
- Профессиональная деформация: Этот инцидент — крайнее, но показательное проявление того, как профессия может искривлять восприятие. Когда каждый день ты ищешь катастрофы и скандалы, есть риск начать желать их, пусть и подсознательно, ради самореализации.
Заключение: цена слова
История Евгении Оболашвили закончилась там, где она и должна была закончиться по меркам корпоративной и общественной этики. Ее уволили. Но она оставила после себя не просто вакансию редактора оперативного отдела. Она оставила горькое послевкусие и множество вопросов.
Главный из них: насколько мы все, а не только журналисты, готовы к тому, что каждое наше слово, брошенное в цифровое пространство, может однажды стать публичным доносом на нас самих? И где та самая черта, за которой заканчивается свобода самовыражения и начинается цинизм, несовместимый с человеческой профессией?
В конечном счете, этот скандал — не о самолете, который благополучно сел. И даже не о карьере одной журналистки. Это история о цене слова в мире, где граница между мыслью и публичным высказыванием стирается одним нажатием кнопки «Записать». Мы все теперь живем в таком мире.
А что вы думаете об этой истории? Где, по-вашему, проходит грань между профессиональным рвением и бесчеловечностью? Делитесь своим мнением в комментариях.
Самые читаемые материалы на эту тему: