Карина Сейдаметова: "Душу на щепки щипать - наше привычное дело!"

Сергей Алиханов Карина Сейдаметова родилась в городе Новокуйбышевске, Самарской области. Окончила Литературный институт имени А. М. Горького. Стихи публиковались в журналах: «Москва», «Наш современник», «Берега», «Заря», «Сура», «Дон», «Невский альманах», «Великороссъ», «Подъём», «Родная Кубань», «День и ночь», «Волга-XXI век», «Русское эхо», «Простор», «Врата Сибири», «Странник», «Роман-журнал XXI век»; в альманахах «Арина НН», «Коломенский альманах», «Гостиный двор»; на порталах: журнальныймир.ру, мегалит.ру и других ресурсах Сети. Автор поэтических сборников: «Лазурь», «Позимник», «Соборный свет», «Вольница». Творчество отмечено премиями: Лауреат Всероссийского поэтического фестиваля «Соколики русской земли», Имени Ю. П. Кузнецова, «В поисках правды и справедливости». И трагическая, и эпохальная история России, благодаря исконно русской лексико-фонетической семантике, исполненной глубокими откровениями — вдруг становится и оказывается лирикой. Кажется, что исторические события поэтесса ощущает собственной кожей. Глубинная артикуляция, народная звукопись в слоге, в слове, в каждой строчке строфы не просто просодические средства, а новый уровень восприятия отечественной памяти. Каждое слово, и каждый звук в ее лирическом, едином потоке внутренней речи, несет в себе смыслоопределительную роль. Пространственная направленность поэзии Сейдаметовой — из древней истории в тревожное будущее, и звуковой, и зримый облик которого, ощущаемый ею в каждом часе и воссоздается в творчестве: Наш отец, кем ты был для меня, срезанный в поле мак, Исполинскою силой, что недругам не одолеть? Будто вышел из прошлых веков атаман Ермак И давай свои ратные песни во поле петь?.. ... Как в холодные ночи в верховьях подмёрз Иртыш И не пахнет уже увядшей травой в лесу, В грешном мире подлунном (к войне ли?) настала тишь И багульник отцвёл неизвестно в каком часу... Священнодействие ее творчества тем труднее и тем ответственнее, что, как и в пушкинские времена — по-прежнему «... а время гонит лошадей». На бесконечном множестве больших и малых дорог нашей жизни, менять лошадей негде, да и нельзя. И ни в коем случае нельзя их, как и свою судьбу загонять... В стихах былинные запевы и интонации соотносятся с основными тематическими направлениями. Величественные исторические события, картины родной природы преображаются в строгом внутреннем мире ее души. Поэтесса приглашает своего читателе разделить с ней радости, и светлые чувства, а главное — душевную боль за народные беды и страдания, и метания: Ясному солнышку в пояс поклонится – Здравствуй, родна сторона! – Вольница-воля, степная бессонница, Заревом алым пьяна... Где ж эта конница, где ж эта вольница? Канула в вечность стремглав? Иль обживает первопрестольницу, Шалых коней расседлав? Ты и раздольная, ты и раскольная! Шашки рядить наголо, Чтоб на форпостах небес, своевольное, Русское солнце взошло… Полная лирическая самоотдача, самозабвенное и проникновенное просвещение, — вот характерная черты ее выступлений. https://youtu.be/cCjwrL5mV4E Карина Сейдаметова любезно ответила на мои вопросы: — Позвольте поздравить от лица нашей газеты и Вас, и всю редакцию с замечательным событием — открытием «Музея журнала «Наш Современник», экспозиция которого посвящена истории, создателям и авторам журнала. Обычно журналы пишут о музеях, и вот впервые в Белозерске открылся Музей, посвященный журналу. Кому принадлежит эта замечательная идея, и кто участвовал в создании экспозиции? — Действительно, это знаменательное событие в равной степени как для авторов, так и для читателей журнала. А принадлежит идея его открытия Полине Сергеевне Викуловой, дочери русского поэта Сергея Васильевича Викулова, возглавлявшего журнал в течение двадцати лет с 1969 по 1989 годы. Экспозиция музея создавалась усилиями той же Полины Сергеевны и научного сотрудника музея «НС» литературного критика Яны Сафроновой. На сегодняшний день период охвата составляет преимущественно эту двадцатилетку, но с дальнейшей поступательной проработкой экспозиции вперёд к нашему времени. — Поэтическое наследство журнала и творчество авторов пушкинского «Современника», а потом «Нашего Современника» бесценно и огромно. Среди авторов — Пётр Вяземский, Василий Жуковский, Владимир Одоевский, Федор Тютчев (во второй половине 1836 года Пушкин напечатал за подписью «Ф.Т.» 24 его стихотворения, присланные из Германии), Николай Некрасов, уже в наше время Юрий Кузнецов и многие другие выдающиеся поэты, творчество которых по сути и есть сама великая русская поэзия. о из поэтов, авторов Вашего журнала, оказал наибольшее влияние на Ваше творчество? — На протяжении жизни на любого поэта влияет литературное наследие предшественников, литературное окружение и пристрастия. В разном возрасте это разные писатели, философы, историки, теологи и т.д. Создаётся своеобразное мозаичное полотно, из которого складывается во многом портрет того или иного автора, рассмотренный через призму его собственной личности. И Вы абсолютно правы, говоря, что «Наш современник» журнал, продолжающий традиции пушкинско-некрасовского «Современника»... Ведь в первую очередь, речь здесь идёт о схожести судеб двух журналов и об их мировоззренческом родстве. Что же касается моих литературных пристрастий, то мне близки Есенин и Лорка, Чехов и Уайльд, Сартр и Бердяев, Маркес и Пришвин — абсолютно полярные друг другу авторы. Если говорить о современной поэзии, то в какой-то мере оказали влияние и Юрий Кузнецов, и Анатолий Передреев, и Николай Тряпкин, и Новелла Матвеева, и Эдуард Балашов (в семинаре которого я училась), и Светлана Сырнева — всё это авторы «Нашего современника». На самом деле, много кто ещё. Это непрерывный процесс, поскольку встреча с талантливо написанным стихотворением и его автором обязательно оказывает на тебя влияние, пусть даже опосредованно. Поэтому утверждение Марины Цветаевой «Я — много поэтов, а как это во мне спелось — это уже моя тайна»», почти всегда соответствует истине. — Однажды Евгений Винокуров сказал — и тогда мне показалось, что в шутку: «… чтобы быть поэтом - надо многого не знать». Сейчас при переизбытке информации, электронных связей и сетей, проникших и в душу, и в сердце, понимаешь, насколько был прав Евгений Михайлович — пророк и провидец. Какие пути и преграды предстоит преодолеть русской поэзии в новой сверхагрессивной информационной среде? — Важно знать не многое, а нужное. Это применимо к любой сфере деятельности, будь то преодоление агрессии, навязанной побочной информацией или выбор в пользу интереса, продиктованного твоим сердцем. По большому счёту это вопрос внутреннего цензора и редактора. А чтобы отличить близкое от чуждого — необходим хороший, формирующий человеческую личность, «фундамент». Называется он весьма просто: воспитание в детстве и образование в юности. При наличии этих двух ресурсов переизбыток «электронщины» легко нейтрализуется. — Черновики А.С. Пушкина — 18 тетрадей — драгоценнейшее мировое наследие, хранящееся в Пушкинском доме. Моя сокровенная мечта приобрести факсимильное их издание. Имеет ли сейчас значение магический первый контакт пера с бумагой, или творческая работа посредством гаджетов стало делом привычки? — Очень хорошо Вас понимаю. Познакомиться воочию с ежедневными многолетними трудами поэта, приблизиться если не к тайне, то хотя бы к пониманию громадного творческого опыта — мечта многих, неравнодушных к слову. Касаемо магии «пера и бумаги» — в современном мире бывает по-разному. Кто-то, как и раньше, пишет только от руки, затем перепечатывая, кто сразу привычным шрифтом Times New Roman. Главное, чтобы магия была в стихах. Ведь что делает просто рифмованные строчки поэзией? Поэзией, под силой воздействия которой, человек иной раз способен переменить многое в своей жизни? Настоящая поэзия спасает, очищает, врачует. Но её нельзя разделить на атомы, вывести один единственный рецепт создания талантливого стихотворения. Технически-грамотного — да, но никогда — гениального! Несколько перефразируя слова Ларошфуко, истинная поэзия, как «истинная любовь подобна призраку: все о ней говорят», но немногие способны её увидеть. Главное, уловить, почувствовать, вот где настоящая магия!.. О творчестве Карины Сейдаметовой вышло много статей. Наталья Егорова, поэтесса из Смоленска, которую в свое время открыл Степан Щипачев, поделилась: «В последние годы литература наша ушла в глубины, затаилась: она переболевает, превозмогает три последних тяжелых русских десятилетия, пытается выжить, подспудно вынашивает и накапливает новое… В волжскую волну самарской поэтической «вольницы», заслуженно завоевавшей всероссийское литературное признание, легко и естественно вливается голос молодой, но успевшей сложиться как серьезный самостоятельный поэт, Карины Сейдаметовой. Со страниц ее книг к читателю врывается казачья вольница, раздольный голос Волги, многоголосый разлив живой народной речи и русского фольклора…. из «живейших ощущений» вечно творящегося языка, из половодья реальной жизни, из многоголосой многовековой народной словесной мастерской, где каждый словотворец — лесковский Левша, и растут её стихи… Карина Сейдаметова — жительница вечной России, вечной русской земной и небесной избы — раздольного, бурлящего племенами и народами евразийского пространства, рождающего из себя ту самую блоковскую Русь, где: «Чудь начудила, да Меря намерила Гатей, дорог да столбов верстовых …». Писатель Эдуард Анашкин своей землячкой гордится: «Я охотно дал Карине рекомендацию в Союз писателей России и с тех пор, наблюдая за ее успехами, лишь укреплялся во мнении, что поступил правильно, поддержав молодой талант, ведь такими рекомендованными с годами только гордишься. Карина Сейдаметова как поэт выросла на Волге, вольной реке. И достойно несет волжское поэтическое слово — свободное и раздольное. На Волге сходятся самые разные дороги востока и запада, старины и современности, государевой державности и казачьей вольницы. В волжском многонациональном тигле язык переплавлен в звонкое золото. И Карина Сейдаметова остаётся в лучших своих произведениях детищем этой волжской раздольной песенности и глубины. Как и в юности, для Карины чувство родины — тихое чувство, таинство...». Стихи приходят и к нашим читателям, наполняя жизнь значимостью, новым звучанием и сокровенностью: * * * Что нам за жизнь разговаривать, Что нам гадать на-гора?.. Жизнь — толокно или гарево? Завтра. Сегодня. Вчера. Сколько похлёбку ни взваривай, Не избежать заварух, Зарево, марево, варево — Из молодых и старух. Старая? Малая? Что теперь? Не разгадать напрямик. Жизнь — долгожданная оттепель, В будущность рвущийся крик! Песня к рассвету поспела и Зорька, как мать, тяжела. Зоркою яблоней белою С новой весной расцвела... Много под яблоней этою Спето-сговорено слов, Что нам на жизнь нашу сетовать, Муку в муку измолов. Дверь притвори в доме стареньком И, не гадая, молчи! ...Жизнь потихоньку уставится, Словно заслонка в печи. * * * То тюркская, то скифская царевна... Две крови древних напитали вены, Сражаются, вращая жизни ось, В них страсть и нежность, доброта и злость. Две стороны одной луны мерцают. И я за обе, как могу, молюсь... Когда клянут друг друга Золотая Орда-беда и грусть-Святая Русь. Наследье предков — роковая мета!.. Не потому ль характер мой суров? В нем царствует татарин Сейдаметов И властвует казак — Пономарёв? Правители судьбы моей строптивой, Два рода: кочевой и боевой — Кресало и кремень, а я — огниво Фамильной жгучей связи родовой... * * * Нрав мой — клинок стальной. А ты думал — шёлк? (Лучше б ты никогда меня не нашёл!) Властвуют в нём — не сносить тебе головы! — Вспыльчивость вихря, колкость осок-травы, Резкость и резвость молнии шаровой... Что, говоришь, не боишься норова моего?!. Жжётся привольностью диких горючих степей Волжский напев мой, — спелых ночей горячей. Всходят ковыльные звёзды, пьянят за погляд, Песни мои о тебе — по-степняцки звучат. Солнце казачье светает поить-полонить — Зря ты распутывал нежности шёлкову-нить. Встретил-приветил клинка раскалённую сталь — Вздорного нрава мою огневую печаль. Зря уверял, не страшишься досужей молвы. Ох, повторю: не сносить тебе головы! Степь изнутри тебя выжжет, посмевший забыть, Как ты однажды распутывал шёлкову-нить. * * * По птичьему лёту, по зыбкому льду Весне первоцветной навстречу иду. Ветра прилетают И лёд подъедают, И дуют в шальную дуду. И голуби мнутся у кромки пруда, И смотрят, любуясь, как дремлет вода До майского срока, В предчувствии рока — Могучего таянья льда! С господних и горних поющих высот Нисходит сиянье на тающий лёд. По лужам весёлым, Взметая подолом Весна мне навстречу идёт. * * * «Переплыть бы раздольну Волгу По лихому теченью встречь!» — Так дерзания юности колко Будоражили кровь и речь. Растревожена девья память Ускользающей вспять реки. Всё, что было, сокрыла заводь, Да угрюмые рыбаки. Было нас, окаянных, трое — Ты да я и... река! Река, Искупавшая нас собою, Искупившая всё лихое И сбежавшая в облака... Снег Всё-то ты приемлешь Русский человек!.. ...Снег целует землю. Белый, белый снег. Почитай, всю зиму Он идёт, идёт, Неостановимый Белоснежный лёт... Вдоль домов высотных, Вдоль озёр и рек... Вот и ты — босо́та — Божий человек В тот ноябрьский вечер, Белым снегом став, С ним ушёл далече, «Смертью смерть поправ». Ты теперь прохожий, Ты теперь — снега... У тебя под кожей Колкая пурга. Ну, а если в зиму Снега намело — Это, чтоб могли мы Просто и светло Вспоминать, приемля Грусть земных сердец, — Снег целует землю. Снег... и мой отец. * * * Только настоящие стихи Можно как молитву повторять... В них овраги, мхи и лопухи, И сквозь топь хворостяная гать... Полевой пленённый красотой, Обернись на дождь, на звук, на свет И сойдут слова молитвы той, Что способна приближать рассвет. Слово богоданное прими С царственной природой наравне, И в ладу с усталыми людьми Трепетной доверься новизне. Той, которой в мире ещё нет, Но светает — расцветает день, В лопухах овражных брезжит свет — Робким светом новизну задень! И, купаясь в разнотравье, ты Ощутишь — поэзия жива! И родятся травы и цветы, И родятся первые слова, В них овраги, мхи и лопухи, И сквозь топь хворостяная гать... Только настоящие стихи Можно как молитву повторять. ,.. Вот и вторит самому себе Человек — творение земли... Чтобы сотворённые в мольбе Травы и цветы в полях росли. * * * В бренном мире подлунном – но лучшем из всех миров! – Между призрачных целей, как истинную отличить? ... Он, рождённый казачкой Анной, не лучшим был из отцов, Он навеки меня оставил, а ему б ещё жить да жить!.. Но даровано Господом ему было лишь шестьдесят – Шесть десятков шальных, но громко прожитых годов. Так уходят мужчины, покидая житейский ад, Оставляя навек безутешных детей и вдов. Наш отец, кем ты был для меня, срезанный в поле мак, Исполинскою силой, что недругам не одолеть? Будто вышел из прошлых веков атаман Ермак И давай свои ратные песни во поле петь?.. ... Как в холодные ночи в верховьях подмёрз Иртыш И не пахнет уже увядшей травой в лесу, В грешном мире подлунном (к войне ли?) настала тишь И багульник отцвёл неизвестно в каком часу... * * * Ночь купальская льнёт полынно И мерещится бузиной. Приоконной грустит калиной, Нараспев говорит со мной. Горько-горестный ропот ивный Полон чувства былой вины... Морок бродит тропой крапивной И ворует с каштанов сны. Мне в купальской ночи зловещей Всё труднее вперёд идти. Только ведала сон я вещий И уже не собьюсь с пути. Вот он — папоротник в цветеньи... Я, подобно цветку в лесу, Ненаглядное вдохновенье, Не оглядываясь, несу. А в ладонях щебечет лето, Льётся с пальцев нездешний свет, Озаряющий путь поэта, На котором покоя нет. В звёздном отблеске под ногами В эту ночь каждый камень — синь!.. Разойдусь по воде кругами И, как в вечность, нырну в полынь. * * * Этот ветер не сдержит никто! Он корёжит родимые ветки, И на пугале треплет пальто. И ревёт над могилами предков. Он деревья от века ломал, По дорогам пускал чернозёмы, У Господнего древа дремал, Со снегами кутил до позёмок... В малых весях, в больших городах, От кочующей ярости светел, Обрывая листву на ветвях, Голосит и бесчинствует ветер. Пальтецо продувая насквозь, Он пугает понурых прохожих, Разоряет рябинную гроздь, И озноб разгоняет по коже. Одичалому ветру хлестать И заламывать ветки до хруста... Ведь ему никогда не приять Чувство родины — тихое чувство. Потому в человечьих дворах Кровь рябин и кропит бездорожье, Что живём не на стылых ветрах — Что согреты дыханием Божьим!.. ВОЛЬНИЦА Ясному солнышку в пояс поклонится – Здравствуй, родна сторона! – Вольница-воля, степная бессонница, Заревом алым пьяна. Только подмога царю, не поклонница, Вихри в шальной голове. Скачет твоя оголтелая конница И атаман во главе. Это тюльпаны горят или кровушка Светит в степях-лихачах, Где казаченьки, лихие головушки, Солнце везут на плечах. Где ж эта конница, где ж эта вольница? Канула в вечность стремглав? Иль обживает первопрестольницу, Шалых коней расседлав? Ты и раздольная, ты и раскольная! Шашки рядить наголо, Чтоб на форпостах небес, своевольное, Русское солнце взошло. * * * На столе букет из сухих цветов И рябина... рябина — в глазах рябит! Эта комната помнится нам без слов, От того и кажется без обид. И покуда никто ещё не привык — Хорошо бы не приходить тебе. Если говорю, то без закавык. Да не думай, не думай, не по злобе́! Так бывает: нельзя ничего спасти, Эта комната нам, что казённый дом... Эта кисть рябины в моей горсти Поцелуйным пылает твоим огнём! Паутины много наплёл паук... Всё осенний дым от костра, всё тлен. Не боюсь к разлуке привыкнуть вдруг — Я боюсь непрошеных перемен! На столе букет из сухих цветов И рябина, рябина — в глазах рябит... Эта комната помнится нам без слов, От того и кажется без обид. посвящение N Я для тебя — нелепа, смешна, проста. Что же! — всерьёз шути или плачь сквозь смех... Или забыл, как смородину рвал с куста, Кровную терпкую ягоду, — ярче всех?! Лето пришло и прошло, унеслось как миг, Мир отеплив, убаюкав речную гладь. Я приняла мираж — за живой родник, Вечно рождённый казаться и ускользать. Тщетно мы мерялись силами — хоть убей! Тщетно братались смородиною-рекой. Велес так бился с Усыней и Челубей Со схимником Пересветом держали бой. И в хороводе новых своих невест Вспомнишь ли нежную терпкость того куста? Разные, разные мы... И Россия с небес Тоже порой нелепа, смешна, проста. * * * Век мой китежный, отражение Бела-облака в озерце... От искристой воды свечение, Отсвет радости на лице. Углядеть я пытаюсь истово. Обмануться боюсь стократ. Лишь вода золотится искрами... Кто ты мне: ни отец, ни брат?.. На твой берег пришла смиренная, Зорким солнцем всплыву со дна. Будет истина сокровенная — Преднабатная тишина. Обниманья — рассветы ёмкие, Целованья — денниц пожар — Нам, земным, поднебесной кромкою Улыбается Светлояр. И сокрытый до дня заветного Предо мной — триедино свят! — Ты откроешься, семиветровый, Мил-сердечный мой, Китеж-град. Стон набатный как сон срывается, С колоколен струит вода, Когда с веком своим встречаются И прощаются навсегда. И на крыльях стрижей возносится Зримый, видимый за версту, Свет от встречи до неба с проседью Из отверстых вод в высоту. * * * А я развеян ветрами... Гарсия Лорка Обещанья мужские недорого стоят — Легковесней пуха, прочней пера! Ничего, мой хороший, ломать — не строить, Знать, боярышнику вызреть пришла пора... Правды — ни на грош: не сентябрь — истома. Драгоценный мой, не продешеви: Увлечениями ветренными влекомые Недалече бегают от любви! Не случайно сказано: «смерть — полушка», Отцветает и отгорает влёт! И зардевшейся барынькой-хохотушкой Осень (царственная побирушка!), Все плоды пособрав в подола, придёт И упрямо посмотрит — молча́, мороча, Обметая равнины красой-листвой. Мокнуть под дождём нету больше мо́чи, ...Раскидал боярышник своё узорочье — Раскидало по осени нас с тобой. Оправдаться неужто достанет духа? Но, не веря обещаниям и дарам, Пожелаю себе ни пера ни пуха, А тебя посылаю ко всем ветрам! * * * Качели, замершие в воздухе, Что это: выдох или вдох? Для передышки или роздыха — Переворот, переполох... Минувшее сомкнулось с будущим, Ни слёз не ведая, ни зла. И Родина, примерив рубище, Стальною розой проросла. И — строились идеи-крепости, Искали перемен ветра, Отринув незавидной крепости, Обломки прежнего «вчера». И всё-таки, кто мог раскачивать, Летящие из века в век Качели Родины растраченной, Что это был за человек?! Мы сами породили новое, В железно-страшный век летя, Войны разгневанно-пунцовое Жестокосердное дитя. И пройдено немало, вроде бы. Но сколько призрачных обид!.. Ветра качельные над Родиной. ...И небо Родины кровит... Сон-трава Близко к сердцу ретивому! Ближе — не принимай: Вертопраховы правды, речей леденистый наст Промелькнут по весне, убежав из апреля в май, Прорастёт сон-трава через почву и через нас. Чернозём пробивая велением высших сил, Нам неведомых до холодов затяжных остуд, ...Небесами, наверно, что Бог на руках носил, Были эти цветы, а теперь на земле растут. Из-под снега, что землю нагую собой укрыл, Выйдя к солнцу на свет из погибельнейших тенёт, Сон-трава лепестками похожа на росчерк крыл Серафимовски хрупких — в поклон до земли согнёт! И, немолчны, услышишь пророческие слова: «Не грусти... Отпусти... Жить позволь, и сама живи». ...Сон-трава прорастает, всегда и во всём права, Сон-трава прорастает во имя земной любви. * * * Здесь петляют дорожные дали, Фонари в полумраке дрожат. Здесь расхристанный ветер распяли Или взрезали дождь без ножа... Здесь на тех, кто столь юн, сколь отчаян, Путеводные смотрят огни. И гостей здесь встречают не чаем, Ближе ближних отныне они. Перебежная тропка-дорожка, Порубежные веси-края: Ехать в сторону счастья сторожко От другой стороны, где семья. Уезжают всегда от кого-то, Было б только к кому уезжать... Эта странноприимная квота В двух словах — провожать и встречать. * * * За разлукою встреча, за встречей разлука, Нет нужды называть имена... Тополиная стылость — скупая порука — Без вины виноватых вина. Участь всех разлучённых взывать к милосердью От начала библейских времён... Отчего же бедой отдаётся в прдсердьи Свято-Троицкий ласковый звон? И растёт, и гудёт, подпирая некрополь, Исполиновый, как на духу, Вечно памятный, неумираемый тополь И земля утопает в пуху. Снова временный высверк внезапной любови Гасит ненависти прямота... Шелестит растворённое в лиственном слове Первородное имя Христа. День и ночь отпевает расхристанный ветер Расставальный разлучный рассвет... И щебечут птенцы — соловьиные дети: «Смерти нет, смерти нет! Смерти нет...». * * * Повинную голову меч не сечёт! Кровавая выдалась зорька — Постичь непреложный житейский расчёт. Сердешный мой, что же так горько? И день понесётся сорвиголовой По диким степям-бездорожьям. Не каждое слово — удар ножевой — Излечишь целебною ложью. Степняцкие ветры, лихие мечи Упрятаны в ножны земные... Ну что ж ты, сердешный, в сторонке молчишь, Решив повиниться впервые? С улыбкой смиренной идущий на казнь, Не жди воздаяния — в слове! Твою беспощадную чуя приязнь, Я меч свой держу наготове. Спокойно сижу у холодной реки, Смотрю, как дрожат золотые Кувшинки речные, вдеваю в крючки Рыбацкие лески простые. Мне льстивые вражьи повадки видны В цветении болиголова... Я чаю под вечер с речной стороны Урочного часа улова. * * * Крутится с песней по детской юла, Пляшет юла. Сына себе — молода и кругла — Я родила. Только заплачет мой славный кричун — Юлку кручу. Сын улыбается, нежен и юн — Мир по плечу! Ну а про то, что великая стынь Застит пустырь, Пусть до поры не узнает мой сын, Мой богатырь! Маленький дом наш — четыре угла, Дни да дела, Сын подрастает, тружусь, как пчела — Пляшет юла. Крутится ночи и дни напролёт, Пляшет, поёт. Сын мой растёт, и тревога растёт Из года в год. Как ни раскручивай, как ни крути, Шар наш земной — Сын мой, надежда моя во плоти Передо мной! Будни — тщета, суета, маята, Продыху нет… Певчей юлой озаряет мечта Детский рассвет! Как ни юли, так созвездья легли. Мчится волчок! Яркий маяк ты мой, чудо земли, Мой светлячок!.. * * * Божия милость резка Правда — не тёмная копоть. Шип от сухого бруска Сбился занозой под ноготь И поперёк, и повдоль Ноет, кровит, нарывает, Но через жгучую боль Вновь ощущаю - жива я. Так же, наверно, в душе Ноет заноза-приблуда, А исцеленье уже Уподобляется чуду? Трепетной жизни щепа Хищно впивается в тело. Душу на щепки щипать - Наше привычное дело! В барном плену куража Мир забывая устало, Здесь ни к чему обнажать Слово - пчелиное жало. Злобным занозным речам Верится волей-неволей. Свойственно слову крепчать, Душу ужалив до боли. Чтобы сквозь боль и огонь Пришлого, подлого, злого Солнцем сочитья — лишь тронь! — В жизненных сотах медовых. * * * Всё это есть. Видишь, всё это здесь: Радость роднится с печалью, Лисью хвалу и крысиную спесь Ласточки в небо умчали. Ливень обрушился с хрупких небес, Словно шальной новобрачный... Всё это есть. Слышишь? — Всё это лес. Капли сквозные прозрачны. Всё это вспомнилось, всё это есть: Осень не стала иною, Ливнем блажная обрушилась весть, Та, что должна быть благою!.. Весть, что по огненным листьям рудым, Радости не отвергая, Въедливой осени лиственный дым Поздним теплом настигает. Тех, кто взахлёб целовал листобой Истина встретит нагая... Двух своевольниц (не нас ли с тобой?) Осень моя дорогая?.. * * * Из редакции выйдешь на улицу — сотни машин И мелькание фар по дорогам разбито невзрачным, А в тиши кабинетной Василий Макарыч Шукшин С фотографии смотрит, прищурившись неоднозначно. Нам, Василий Макарыч, поэтам, не всё ли равно, Что приять за роман откровенный с финалом счастливым? А иначе-то разве бывает в хорошем кино, Где вздыхают и смотрят искательно и сиротливо?.. Нам, Василий Макарыч, избыть бы тщету-кутерьму, Саркастически лыбиться всем ко всему безучастным. Только русский привык жить по сердцу, а не по уму, Зарекаться и снова рыдать под калиною красной! Сердце-сердце смятенное... Как быть спокойным ему, Принимая и радость, и боль, и судьбу добровольно И закат, и восход, и навет, и суму, и тюрьму, Хоть и крикнуть охота порой: «...Презираю. Довольно!», Недовольная выйдешь навстречу ревенью машин, Мельтешению фар и неоновым вывескам злачным... И спиной ощутишь, как Василий Макарыч Шукшин Одиноко с портрета глядит, ухмыляясь наждачно. * * * Мудрость постигается с мала: Плачь-рыдай, а не сдавайся, выстой! Хвойная душистая смола Покатилась вниз слезой лучистой Свежий срез древесного ствола Вязкая слеза заполонила, Солнечным сверканием легла Так, что мгла невольно отступила Лиственницы льют смолу, как кровь, Жизни сок по капле источая. Плачь, рыдай, а всё ж не прекословь — Горевая нежность вековая Времени, бегущая навстречь, Ярая таёжная живица Свет поможет хрупкий оберечь — И кровавым ранам заживиться Грубая шершавая кора, Срезана коряво при подсочке... Жизнь подобна взмаху топора С остриём особенной заточки. Чудо постигается с мала: Первый шаг и первый путь — тернисты... Только проступившая смола Разгоняет мглу слезой лучистой! * * * О, Святителю Лука! Твоя милость велика... Покачнула колыбельку материнская рука. Чтоб коварная беда не встречалась никогда, нам поможет зоревая искромётная вода. Ты водиченька, врачуй, Душеньку сыновью чуй, берега оберегая, сторожи, дневай-ночуй. Пела-пела, пела мать: Любо колыбель качать! Колыбельку — лодку жизни По земным морям пускать. * * * Месяц сверкнёт золотым плавником И удалится за склон Русского мира, где испокон Всяк неподсудно влюблён. Скоро ль рассвет возвратится домой, Неркой на нерест придёт? О вожделенное лето зимой – Вереск и солнечный мёд. Если я снова тебя позову – Дни не устанут светать! Два океана хранят синеву, Силятся не расплескать. Проще разгадывать сны у воды, Гладить прибрежный кипрей, Нежели спрашивать у рыбарей Тайны небес и морей... Русского мира, где испокон Всяк неподсудно влюблён. Месяц сверкнёт золотым плавником И удалится за склон...