«Матронин дом»
В Ростовской области несколько лет работает приют, в котором бездомные помогают друг другу выживать: брошенные женщины ухаживают за никому не нужными стариками, а те нянчатся с их детьми, пока мамы на работе или заняты по хозяйству. Все они в той или иной степени не видны для государственной помощи, а некоторые бегут от нее как от тюрьмы. Оставшись без грантов и пожертвований, здесь по-своему растолковали понятие «социальное предпринимательство» и открыли швейный цех...
Приют в 2012 году организовала простая ростовская медсестра Ольга Пивоварова. Можно было бы написать, что идею жизнь подсказала, но таких «подсказок» врагу не пожелаешь: 13 лет Ольга прожила с мужем-пьяницей, который бил ее и двух их детей, выгонял на улицу, и никому не было дела до их страданий. Ольга терпела, работала в доме престарелых и лечила себя милосердием — выгоревшая от жизненных невзгод душа медленно наполнялась им, как лампада — новым маслом. А потом — загорелась.
— Трудно там, — вспоминает она не свою семейную жизнь, а будни дома престарелых. — Не в том трудно, что надо ухаживать за немощными стариками, мыть их, кормить. Нет. Трудно смотреть, как они там никому не нужны. Сначала — родным, потом — персоналу. Как на них кричат, унижают.
Старики — это те же дети. Может быть, каких-то вещей они уже и не понимают, но обиду чувствуют и страдают. А я страдала вместе с ними.
Утешение женщина искала в церкви, и повезло им обеим: Ольга оказалась женщиной увлеченной и ответственной, быстро освоилась в делах милосердия при храме в честь Казанской иконы Божьей Матери в поселке Коксовый Белокалитвенского района, что в 160 км от Ростова-на-Дону. Церковь пошла навстречу: Ольга поступила в Свято-Тихоновский богословный институт — ездила на семинары, училась оказывать социальную помощь. Спустя какое-то время появились свои мысли на этот счет, изложила их в проекте и получила первый грант — сразу на 1,5 млн рублей от Синодального отдела РПЦ по благотворительности. Второй грант выделил Фонд святителя Василия Великого.
На эти деньги Ольга отремонтировала бывший шахтерский санаторий в том же Коксовом — заброшенное здание ей безвозмездно передала местная администрация. Подвели газ, наладили отопление, закупили оборудование и начали принимать на постой несчастных женщин — битых мужьями и жизнью, беременных, с детьми, без гроша в кармане, часто без документов.
— Я знаю, что это такое, когда тебя с детьми ночью выгоняют голой на мороз, — вспоминает женщина. — И знаю, что в таких случаях идти некуда.
«Белокалитвинская районная благотворительная общественная организация защиты материнства, детства, семьи, инвалидов и людей, попавших в сложную жизненную ситуацию, «Многофункциональная помощь», без организации юридического лица, по благословению епископа Волгодонского и Сальского Корнилия, названа в честь святой блаженной Матроны Московской». А если просто — «Матронин дом».
Белая Калитва — один из районов российского Донбасса. После закрытия шахт в сирых и убогих здесь недостатка нет, поэтому койки «Матрониного дома» редко пустуют. Брошенные женщины с детьми находят их сами, некоторых — привозят. Однажды, вспоминает Ольга, мать на дорогой машине привезла сюда беременную «мразь» — родную дочку. Другую постоялицу с двумя маленькими детьми такая же мама отправила жить в приют за то, что внуки плохо себя вели и поцарапали новый телевизор. Старшей девочке на тот момент было 4 года.
— Это все 90-е так испортили людей, —
убеждена Ольга, которая сама окончила школу в середине 90-х. — Люди были брошены государством на произвол судьбы, выживали как могли. Детьми не занимались. А потом эти дети выросли, у них появились свои дети, но ни воспитывать их, ни любить они не умеют: у них не было положительного примера, они не понимают, как это — быть нормальной семьей.
В «Матронином доме» всегда есть дети. Раньше, когда приют числился благотворительной организацией, получал пожертвования, выигрывал гранты, детей было много. Сейчас — четверо, включая Сашку. В гостиной, где женщины собираются за общим столом, детский угол — самый нарядный и светлый: с игрушками, карандашами и маленькими разноцветными стульчиками на толстых ножках. Отчаянно глядя вперед, Сашка рассказывает стихотворение, женщины аплодируют ему и смеются — Сашка доволен.
Нынешнее здание — третье по счету, куда пришлось переехать приюту. В 2016 году в Коксовом «Матронин дом» начал рушиться — обычное дело для Донбасса, где земля изрыта шахтами.
— Пришлось в экстренном порядке эвакуироваться, а нас было около ста человек, — вспоминает Ольга. — Казаки приехали местные, помогали срочно грузиться.
Из Коксового приют перебрался за 40 км в поселок Шолоховский, где тоже сменил уже второе здание — помогли благотворители.
17-летняя Настя приехала к Ольге в Шолоховский в мае прошлого года из Синегорки — хутора неподалеку. В январе она родила дочку, но социальные службы побоялись отдавать ребенка несовершеннолетней матери без крыши над головой.
— Мама раньше пила, сейчас нет, — сидя в общей на пять девушек уборной-гардеробной, рассказывает Настя. В жилой комнате спит ее годовалая дочка, на полке перед зеркалом — ряды расчесок, дезодорантов, пенок, гелей. — Я когда родила, мне некуда было возвращаться: мужа нет, у мамы тоже жилья нет. Но я не хотела ребенка в детдом сдавать. Меня перевели на социальную койку в больницу, я пять месяцев там пробыла, потом пришлось возвращаться. Мама пила, они с моим братом и сестрами жили на съемной квартире. Когда с квартиры их погнали, меня привезли сюда. Мне здесь очень нравится.
По закону бедной Насте ничем помочь нельзя: местные чиновники могли лишь предложить ей отдать ребенка в детдом и продолжить скатываться на дно. Неожиданно помог... Путин, который в январе прошлого года распорядился выдавать материнский капитал не только на второго, но и на первого ребенка. Так «беременная в 16» спасла семью. На положенные 420 тысяч рублей они купили коттедж в Синегорке, затеяли ремонт, и Настя со дня на день ждет, когда вернется в свой первый в жизни настоящий дом.
— Он теплый! — Девушка хлопает ресницами. — Там два этажа. Там очень, очень хорошо. И мама не пьет больше.
Места в приюте немного, девушки живут по две-три в комнате. В соседней, проходной, обитает Ольга Трипута с четырехлетним Сашкой. Ее четыре года назад привезли в приют с луковой плантации в Краснодарском крае. Фермер, на которого она работала вплоть до родов, не захотел содержать работницу с ребенком. Родным 33-летняя Ольга оказалась не нужна. Так она и осталась в приюте. Помогает ухаживать за стариками, убирает, трудится на кухне.
В 2014 году работы приюту добавила война на юго-востоке Украины, от «Матрониного дома» до границы — две сотни километров. Лишь по официальным данным, в Ростовскую область пришло порядка 40 тысяч беженцев, сколько их пришло и осталось навсегда — неизвестно, сколько прошло через приют, Ольга тоже не помнит. В какой-то момент под крышей «Матрониного дома» собралось более 120 человек. Их кормили, лечили, собирали справки для получения документов, организовывали регистрацию. Помогали получать российское гражданство.
С тех пор в кабинете Ольги Пивоваровой висит портрет Путина, герб России и государственный флаг: под ним приносили присягу на верность Российской Федерации бывшие украинские граждане.
Сейчас таких постояльцев все меньше. Не иссякает лишь поток бомжей.
— Для спасения многих людей надо гораздо меньше, чем нам кажется, — объясняет Ольга. — Например, сделать документы. Если есть неоплаченный штраф — новый паспорт не дадут. Кажется, 1500 рублей — мелочь, а у кого-то из-за такой мелочи рушится жизнь. У многих нет денег заплатить госпошлину. Помогаем восстановить бумаги, после чего многие встают на ноги: получают пенсию, материнский капитал, кто-то на работу устраивается, начинает новую жизнь. Мы не дом престарелых, мы — та самая семья, в которую человек возвращается, когда ему очень тяжело и где ему помогают.
До прошлого года «Матронин дом» существовал на пожертвования и гранты, но в какой-то момент общественная организация лишилась этого статуса: налоговая служба обнаружила недоимку и без особых затей, даже не вызвав учредителей для выяснения причин и устранения противоречий, инициировала исключение «Матрониного дома» из списка организаций, оказывающих безвозмездные социальные услуги населению, рассказывает Ольга.
Она считает, что так ей мешают «темные силы», которых очень привлекают бездомные пенсионеры с готовыми документами и ежемесячными выплатами от государства.
В «стардомах», как здесь называют дома престарелых, у постояльцев 75% пенсии забирают.
И лишают свободы, считает 47-летняя Ольга Кислицына, с детства прикованная к инвалидному креслу.
— Здесь мне хорошо, — говорит Ольга, которая практически всю свою жизнь провела в «стардоме». — Здесь я делаю что хочу. Здесь свобода. А там (Ольга кивает в сторону ненавистного «стардома» в Ростове) свободы нет. Здесь я — что: хочу — молитвы слушаю, хочу — читаю, хочу — телевизор смотрю. В «стардоме» не так: там можно делать лишь то, что разрешают. Могут без спроса взять твою вещь. Вам, людям которые живут в своих домах, не понять, что такое свобода. Когда ты можешь делать то, что хочешь.
Два года назад Кислицына неожиданно выскочила замуж. Но спустя некоторое время муж попросил ее убраться.
— У него умерла жена, и, как он мне рассказал, я была его временным утешением, — с улыбкой рассказывает женщина, раскладывая шитье на столике у окна.
Из ее телефона текут церковные песнопения, за окном ветер гонит морозную поземку. Ольга выбирает, какой рисунок будет вышивать.
— Вот ради таких, как она, я и затеяла это все, — рассказывает Пивоварова. — У меня нет мечты открыть частный дом престарелых. Я хочу, чтобы те, у кого нет денег, могли получать достойный уход.
В какой-то момент она вспоминает про Кислицыну.
— Ох, у нас же послеобеденные процедуры! — деликатничает бывшая медсестра и идет перекладывать женщину из инвалидного кресла на кровать, расстилает пеленки, идет за водой...
Уход за стариками и немощными — лучший воспитатель, считает Ольга.
— Какой бы женщина ни была в прошлом, какой бы образ жизни она ни вела, когда она встает утром и идет менять старушкам подгузники, она меняется. Милосердие меняет людей, — говорит благотворительница.
Сейчас пять молодых женщин ее приюта ухаживают за четырьмя пенсионерками. Самая грозная из них — Веслава Ильинска.
— Ох и вредная бабка! — смеются вполголоса девушки.
Урожденная полька 72 лет от роду с тяжелым, как судьба, характером, подобных шуточек в своем присутствии не терпит. Ребенком в 1958 году она приехала в СССР из Польши с матерью, но социализироваться в полном смысле этого слова так и не смогла. Даже гражданкой СССР Ильинска не была.
— У меня был польский паспорт, но в СССР все нации были равны. Я и не обращала на это внимание, — объясняет пенсионерка.
После распада СССР ей также не удалось стать гражданкой России: свой польский паспорт она меняет раз в 10 лет. По нему ей даже пенсию российскую платят — несколько лет назад в России был принят соответствующий закон. Последние 15 лет Веслава Ильинска работала в ростовском приюте для бездомных животных, жилье снимала. Когда работать стало невмоготу, добрые люди подсказали, где искать помощи. Сейчас ее мечта — попасть в настоящий дом престарелых. Государственный.
— Почему? — удивляюсь. — К вам здесь плохо относятся?
— Нет, не плохо, — говорит упрямая полька. — Девочки убирают за нами, моют нас, но они не обязаны этого делать. Они мне милость оказывают. А государство обязано это делать. Я так понимаю.
Она показывает свой диковинный польский паспорт, с которым ей на родине пока что делать нечего.
— Там у меня пенсии нет, там я никому не нужна, — говорит она, но на всякий случай просит корреспондента рассказать ее историю в польском посольстве — вдруг там вспомнят о потерянной соотечественнице.
